Альберт (графство)

Графство Альберт

англ. Albert County
графство Нью-Брансуика
Страна	Канада Канада
Провинция	Нью-Брансуик
Адм. центр	Хоупвелл-Кейп
Делится на	1 город, 3 деревни, 6 приходов
Крупнейший город	Ривервью
Население (2006, перепись)	27 562 чел.
• процент от населения Канады — 0,09 %    • процент от населения Нью-Брансуика — 3,78 %
Плотность	15,26 чел/км²
Площадь	1806,12 км²
Образован	1845 год  (13-е место)
Распущен	1966 год
Число домохозяйств	11 503
Ср. доход домохозяйства	54 297 C$/год
Часовой пояс	UTC−4
Телефонный код	+1 506
[www12.statcan.ca/census-recensement/2006/dp-pd/prof/92-591/details/page.cfm?Lang=E&Geo1=CD&Code1=1306&Geo2=PR&Code2=01&Data=Count&SearchText=Albert&SearchType=Begins&SearchPR=01&B1=All&Custom= Профиль на СтатКане]
Графство Альберт на карте Нью-Брансуика

Гра́фство Альбе́рт расположено в юго-восточной части канадской провинции Нью-Брансуик в районе заливов Фанди и Чигнекто. По данным переписи 2006 года численность населения графства составляет 27 562 человек . Графство было основано в 1845 году как часть графств Вестморленд и Сент-Джон и названо в честь принца Альберта

География

Территория графства омывается водами залива Чигнекто с юга, и водами залива Шеподи с востока. Северной границей является река Петиткодиак, на которой расположен город Салисбери. Северо-западная часть графства является результатом расширения прихода Салисбери графства Вестморленд. На западе расположены графства Кингс и Сент-Джон. Площадь графства составляет 1806,12 км² .

В основе географии графства Альберт находится две отличительные черты: залив Фанди с его приливами и холмы, которые являются частью горной системы Аппалачи и проходят вдоль побережья залива, образуя основу ландшафта графства. Горы, покрытые лесами с ценными породами дерева и содержащие полезные ископаемые, находятся так близко к водным артериям региона, что стали основой индустриального роста графства в XIX веке . В частности в графстве было обнаружено месторождение пиробитума, получившего в честь графства название «альбертит». Во время работы шахт было добыто 230 тысяч тонн альбертита, главным применением которого стало обогащение битумных углей при производстве светильного газа .

Залив Фанди является местом с самыми большими приливами на планете, которые достигают 18 метров. 4 октября 1869 года ураган, получивший название Саксби-Гейл (англ. Saxby Gale), усилил прилив и поднял воду на 3 метра выше стандартных уровней прилива. Основной удар стихии пришёлся на графство Шарлотт и остров Мэн, однако и в графстве Альберт несколько человек утонуло, были затоплены или снесены потоком дома, разрушены мосты и затоплены посадки .

Населённые пункты и приходы

Вся территория графства включает в себя один город, три деревни и шесть приходов .

Название	Оригинальное название	Статус	Площадь	Население
Ривервью	Riverview	Город	33,88	17 832
Альма	Alma	Деревня	47.64	301
Риверсайд-Альберт	Riverside-Albert	Деревня	3,41	320
Хиллсборо	Hillsborough	Деревня	12,98	1 292
Альма	Alma	Приход	222,79	5
Ковердейл	Coverdale	Приход	236,15	4 144
Харви	Harvey	Приход	276,84	424
Хиллсборо	Hillsborough	Приход	303,73	1 473
Хоупвелл	Hopewell	Приход	149,32	798
Элджин	Elgin	Приход	519,38	973

История

Первыми жителями на территории графства были индейцы племени микмак. Они вели кочевую жизнь и редко строили постоянные поселения. Зимой, спасаясь от холода, они уходили глубоко в лес, а летом занимались рыболовством в прибрежной полосе .

Самуэль де Шамплен в 1604 году был первым европейцем прибывшим на территорию графства, он объявил земли графства принадлежащими королю Франции. В 1698 году французы начали основывать первые поселения . Поселения французов росли вплоть до 1755 года, когда началась франко-индейская война и акадцы были изгнаны с территории. С увеличением численности населения за счёт британских лоялистов после американской революции встал вопрос об разделении территории на две провинции Новая Шотландия и Нью-Брансуик. Когда произошло разделение в 1784 году территория графства Альберт являлась частью графства Вестморленд .

К середине XIX века поселенцы, изначально селившиеся вдоль залива Фанди и реки Петиткодиак, в поисках мест для ферм и возможностей заготовки древесины достигли небольших рек в глубине территории. Центр графства Вестморленд был расположен в Дорчестере и был сильно удалён от основных быстрорастущих поселений. Вместе с экономическим ростом и ростом численности населения графства Вестморленд стал вопрос об образовании отдельного графства . 27 марта 1845 произошло отделение приходов Хиллсборо и Хоупвелл в отдельное графство Альберт. Приходы Элджин и Альма были образованы позже .

Вплоть до 1967 года, когда в рамках программы равенства возможностей были упразднены муниципальные функции графств, административным центром графства Альберт являлся Мыс Хоупвелл (англ. Hopewell Cape) .

Германская община

Хотя первые немецкие переселенцы, возможно, появились в графстве вместе с акадцами, в 1765 году в графство Альберт из Пенсильвании переселились выходцы из Германии. Основной причиной были скудные земли Пенсильвании, но были также и экономические, политические и социальные причины. Немцы расселились вдоль реки Шеподи, около старого поселения акадцев и назвали эту землю "Германтаун" (англ. Germantown) .

Достопримечательности

На территории графства Альберт расположен национальный парк Фанди, который был основан в 1948 году и занимает 205,9км². Дирекция национального парка находится в Альме. Территория национального парка включает в себя как побережье, так и лесные массивы. Кроме того здесь находится более 20 водопадов. Во время отлива посетители парка имеют возможность взглянуть на океанское дно .

Высокие приливы в заливе Шеподи и на реке Петиткодиак вызывают сильную эрозию, которая формирует причудливые каменные образования, которые ещё называют каменными цветами. Здесь находится провинциальный парк Рокс..

В графстве можно наблюдать сохранившуюся временами сложную дренажную систему, построенную ещё французами и поддреживаемую и расширенную немецкими и английскими поселенцами. Система шлюзов выполняет две цели: она призвана поддерживать уровень воды в реке Петиткодиак, а также закрывает доступ солёной воды залива на фермерские угодия .

В деревне Хиллсборо находится железнодорожный музей Нью-Брансуика, все экспонаты которого предоставлены железнодорожной компанией Салисбери и Альберта .

Персоналии

Самым знаменитым представителем графства Альберт является Достопочтенный Ричард Беннет, 11-й премьер-министр Канады.

Уильям Генри Стивс долгие годы был членом законодательного собрания во Фредериктоне, а затем стал сенатором в Оттаве. Он считается одним из отцов конфедерации, так как присутствовал на конференциях в сентябре 1864 года в Шарлоттауне и в октябре 1864 года в Квебеке, в результате которых произошло объединение четырёх провинций в Доминион Канада. Уильям Стивс родился в Хиллсборо и имеет немецкие корни .

Ещё одной примечательной личностью является Молли Кул, уроженка Альмы и первая женщина, ставшая в 1939 году капитаном корабля в Северной Америке. Она управляла судном своего отца «Джон К.» и занималась перевозкой грузов.

Ссылки

• [www.pc.gc.ca/eng/pn-np/nb/fundy/index.aspx Национальный парк Фанди.] (англ.). Парки Канады. [www.webcitation.org/66ripMOW2 Архивировано из первоисточника 12 апреля 2012].
• [www.virtualmuseum.ca/pm.php?id=record_detail&fl=0&lg=English&ex=00000084&rd=63970&hs=0 Виртуальный музей графства Альберта.] (англ.). Виртуальные музеи Канады. [www.webcitation.org/66rikKgrw Архивировано из первоисточника 12 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Альберт (графство)

По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.