Лебрен, Альбер

Альбер Лебрен Albert Lebrun<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Франции
10 мая 1932 года — 11 июля 1940 года
Предшественник:	Поль Думер
Преемник:	1) Анри Филипп Петен (де-факто) 2) Венсан Ориоль (де-юре)
Князь Андорры
10 мая 1932 года — 11 июля 1940 года
Соправитель:	Жусти Гвитарт-и-Вилардево
Предшественник:	Поль Думер
Преемник:	Филипп Петен
Рождение:	29 августа 1871(1871-08-29) Мерси-ле-О, департамент Мёрт и Мозель
Смерть:	6 марта 1950(1950-03-06) (78 лет) Париж, Франция
Супруга:	(с 1902 г.) Маргерит Лебрен (1878-1947)
Дети:	сын Жан (1902-1980) и дочь Мари (1904-1984)
Награды:

Альбе́р Лебре́н (фр. Albert Lebrun; 29 августа 1871 года, Мерси-ле-О, департамент Мёрт и Мозель, — 6 марта 1950 года, Париж) — французский политик, последний президент Франции в период Третьей республики (1932—1940).

Биография

Подобно своим предшественникам Г. Думергу и П. Думеру, Лебрен был избран на пост президента республики с должности председателя Сената Франции. До этого он уже более 30 лет присутствовал во французской политике, хотя и на второстепенных ролях: горный инженер Лебрен начал политическую карьеру в 1900 депутатом от Левой республиканской партии (самый молодой во Франции — 29 лет), затем был министром колоний. В годы Первой мировой войны был на фронте, имел офицерское звание и участвовал в битве под Верденом, а после войны стал министром «освобождённых территорий» (Эльзаса и своей родной Лотарингии) и сенатором.

Президентство

Его президентство началось с подъёма нацизма в Германии, прихода к власти Гитлера и ремилитаризации Германии; одновременно рост, с одной стороны, национализма, с другой стороны — влияния левых партий начался и в самой Франции. Европа быстро двигалась к новой войне. С этими разрушительными тенденциями правительства, бывшие у власти при Лебрене (включая правительство национального единства экс-президента Думерга в 1934 году и кабинеты Эдуара Даладье), не смогли справиться, проводя политику умиротворения агрессора.

С другой стороны, лично президент в рамках конституции Третьей республики имел весьма ограниченные полномочия, и ответственными за неудачи внешней и внутренней политики в это время были прежде всего главы правительств. С задачей консолидации деятельности партий Лебрен управлялся, имел среди политиков разной ориентации большой авторитет, и 5 апреля 1939 года был переизбран Национальным собранием на второй срок. Это был второй и последний случай в истории Третьей республики — первым президентом, повторно получившим мандат, был Жюль Греви 28 декабря 1885 года. Как и в случае с Греви, второй срок Лебрена продлился только год. 3 сентября 1939 года Франция вступила во Вторую мировую войну, а в июне 1940 года была совершенно разгромлена Третьим рейхом; Национальное собрание, созванное в Виши, провозгласило передачу власти маршалу Анри Филиппу Петену (под командованием которого Лебрен сражался в битве под Верденом), что означало де-факто конец Третьей республики и установление коллаборационистского режима Виши.

Во время оккупации

Лебрен не признал своего низложения и не объявлял отставки. Однако он не предпринимал никаких попыток восстановить легитимность своей власти в колониях или учредить правительство в изгнании; то и другое сделал при поддержке союзников генерал де Голль, никак преемственно с властью Третьей республики не связанный. Лебрен же предпочёл не покидать страну и поселился на юге Франции, в Визие, как частное лицо, но в 1943 был арестован немцами и перевезён в Тироль, где содержался под домашним арестом. Через месяц, когда его здоровье ухудшилось, он получил у немцев разрешение вернуться в Визий, но и там жил под наблюдением.

Освобождение Франции

После освобождения Франции в 1944 году Лебрен (чей второй президентский срок де-юре истекал только в 1946 году) встретился с де Голлем, и 9 августа признал его временным главой государства и своим законным преемником. В дальнейшем Лебрен жил в Париже как пенсионер.

Ссылки

• [freysselinard.pagesperso-orange.fr/Albert%20Lebrun%20fichiers/Notice%20sur%20Albert%20Lebrun.htm Биография]

Отрывок, характеризующий Лебрен, Альбер

– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.