Альбигойский крестовый поход

Альбигойский крестовый поход
Основной конфликт: Крестовые походы
Дата	1209—1229
Место	Лангедок, Франция
Итог	Договор в Мо, поражение альбигойцев
Противники
Крестоносцы Французское королевство Альбигойцы Графство Тулузское Арагонская корона
Командующие
Людовик VIII Симон де Монфор Амори VI де Монфор Раймунд VI Тулузский Раймунд VII Тулузский Раймунд Транкавель Педро II Арагонский
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Альбигойский крестовый поход или Катарский крестовый поход (1209—1229 годы) — серия военных кампаний, инициированных Римской католической церковью по искоренению ереси катаров в области Лангедок.

Когда дипломатические попытки папы римского Иннокентия III повлиять на распространение катарского движения не нашли особой поддержки среди священнослужителей и крупной феодальной знати, он решил прибегнуть к силе оружия. Во время этого крестового похода, длившегося 20 лет, был уничтожен по меньшей мере миллион человек. Альбигойский крестовый поход сыграл решающую роль в учреждении Ордена доминиканцев, а также инквизиции как мощного средства борьбы католической церкви с инакомыслием.

Происхождение

Римская католическая церковь постоянно имела дело с различного рода религиозными движениями. Однако в XII веке эти группы объединились в небольшие общины вокруг нелояльных по отношению к римскому папе проповедников или в немногочисленные маленькие секты. Катары области Лангедок представляли собой довольно сплочённое религиозное движение такого рода, какой церковь осуждала уже девятьсот лет, со времен арианства.

В XII веке большая часть того, что сегодня называют Южной Францией, прониклась духом катаризма, распространившегося и на другие области. Наряду с катарами в городах и селениях, контролируемых городами, возникали общины вальденсов. Хотя корнями движение катаров уходило не в Лангедок, но именно там их религиозные учения нашли самый восторженный отклик.

Особенно много катаров оказалось на юго-западном побережье Франции, к тому времени находившейся под властью королевства Арагон. Себя они называли альбигойцами по названию французского городка Альби. Большинство исследователей связывают это с тем, что в Альби и округе концентрация катаров была наивысшей. По другой версии, это название восходит к церковному собору в Альби, впервые объявившему доктрины катаров еретическими. Политическая власть в Лангедоке принадлежала крупным землевладельцам и богатым горожанам.

Став папой в 1198 году, Иннокентий III попробовал вернуть катаров в лоно католической церкви. Но многочисленных проповедников встречали довольно прохладно. Даже святому Доминику, отличавшемуся убедительностью и красноречием, не удалось добиться ничего существенного Катарским вождям активно помогали богатые дворяне. а также некоторые епископы, недовольные церковными порядками. В 1204 году папа римский снял этих епископов с их должностей, а вместо них назначил папского легата. Тот в 1206 году попытался найти поддержку у аристократии Лангедока, настраивая её против катаров. Дворян, которые по-прежнему оказывали содействие катарам, отлучали от церкви. В мае 1207 года под отлучение попал могущественный и влиятельный граф Раймунд VI Тулузский. Папа призвал французского монарха Филиппа II к решительным действиям против катаров, но тот отказался. Граф Раймунд встретился с папским легатом Пьером де Кастельно в январе 1208 года, после чего наместника папы нашли зарезанным в собственной постели.

Разгневанный папа отреагировал на убийство буллой, в которой обещал одарить землями еретиков Лангедока всех, кто примет участие в крестовом походе. Это ещё более осложнило и без того непростые отношения между дворянами Севера и Юга Франции.

Военные кампании

Военные кампании Альбигойского крестового похода можно разделить на несколько периодов. Первый — с 1209 по 1215 год — сопровождался успехами в Лангедоке. Захваченные земли, однако, были вскоре потеряны (1215—1225 годы) из-за восстаний.

Ситуация изменилась после того, как в 1226 году в войну вмешался король Франции Людовик VIII. После его смерти в ноябре того же года начатое дело продолжил его преемник Людовик IX. Область к 1229 году была повторно завоевана, а местное дворянство согласилось на временное перемирие.

После 1233 года инквизиция ликвидировала остальных катаров. Сопротивление и стихийные восстания продолжались, однако без особого успеха. Военные действия прекратились только в 1255 году. В ходе Альбигойских войн погибло около миллиона человек (считая жертвы с обеих сторон).

Успешное начало: 1209—1215 годы

В середине 1209 года около 10 000 вооружённых крестоносцев собрались в Лионе. В июне Раймунд VI Тулузский, заподозрив неладное, обещал католическому духовенству начать военные действия против катаров. Спустя некоторое время после этого обещания его отлучение от церкви было снято. Тем временем крестоносцы подошли к Монпелье. Земли Раймунда-Рожера Транкавеля вокруг Альби и Каркассона, на которых жили общины катаров, оказались под угрозой разорения. Как и Раймунд Тулузский, Раймунд-Рожер попытался договориться с вождями крестоносцев, но ему отказали во встрече, и он поспешил назад к Каркассону, чтобы подготовить город к обороне. В июле крестоносцы захватили маленькую деревушку Севье и подступили к Безье Они потребовали, чтобы все катары вышли из города. Те отказались, и после взятия Безье всё его население было вырезано, хотя катар в городе было не более трехсот человек. Современные источники оценивают число погибших в диапазоне между семью и двадцатью тысячами. Последнее число, вероятно сильно завышенное, появляется в отчёте папского легата Арнольда Амальрика. Новости о бедствии в Безье быстро распространились, и впоследствии множество укреплений катаров сдались без всякого сопротивления. Именно при взятии крепости Безье была якобы сказана фраза, оставившая свой след и в нашем времени — «Убивайте всех, Господь распознает своих!», которую предположительно высказал папский легат, один из деятелей Альбигойских завоеваний Арнольд Амальрик. Следующей мишенью стал Каркассон, к которому крестоносцы подошли 1 августа 1209 года. Город был неприступной крепостью. Осада оказалась недолгой. 7 августа город отрезали от водоснабжения, а 15 августа Раймунд-Рожер поехал во вражеский стан искать перемирия, но был схвачен. В тот же день Каркассон сдался без боя. Население не вырезали, но, согласно Петру из Во-де-Сернея, выпустили из города практически нагими, «…в одних сорочках и портках», согласно одному источнику. После взятия Каркассона войска крестоносцев возглавил Симон де Монфор. Вскоре практически без сопротивления были захвачены Альби, Кастр, Фанже, Лиму, Ломбер и Монреаль. Однако некоторые города, которые ранее сдались без боя, впоследствии оказали ожесточённое сопротивление.

Следующая битва состоялась возле Ластура, неподалёку от замка Кабаре. В декабре 1209 года Пьер Рожер де Кабаре отстоял свою крепость. Военные действия временно прекратились лишь с первыми заморозками. В марте 1210 года пал Брам. В июне осадили Минерв. Город подвергся массированному обстрелу из камнеметов, и его удалось захватить лишь после полного разрушения оборонительных укреплений. Катарам дали возможность принять католицизм. Большинство так и поступило, но 140 убеждённых катаров были сожжены на костре. В августе крестоносцы подступили к Терму. Несмотря на нечеловеческие усилия Пьера-Рожера де Кабаре, город подвергся осаде и в декабре пал. В 1213 году войска Педро II Арагонского подошли на помощь Тулузе. Они осадили крепость Мюре, но в сентябре король Педро II погиб в сражении с крестоносцами. Его разбитая армия бежала. Это был серьёзный удар по катарскому сопротивлению. В конце 1213 г. ситуация ухудшилась: Раймунд был вынужден бежать в Англию. В ноябре Симон де Монфор вступил в Перигор и без труда захватил замки Домм и Монфор, а также осадил Кастельно и разрушил укрепления Бейнака. В 1215 году крестоносцы ворвались в Тулузу. Тулуза была передана Монфору. В 1224 году его сын Амори уступил земли, унаследованные им после гибели отца в 1216 году, королю Франции.

Восстание и реванш южан в 1216—1225 годах

В апреле 1216 года Раймунд VI вместе с сыном, будущим Раймундом VII, вернулись из эмиграции в свои земли и вскоре собрали в недовольных городах значительную армию сопротивления. В мае был осажден Бокер, павший через три месяца. Французский гарнизон укрылся в цитадели; в июне на помощь городу пришёл Симон де Монфор, но отбить его не смог и в августе снял осаду. Потом он жестоко подавил восстание в Тулузе. Но в сентябре 1217 года Раймунд VI, собрав военные силы, подошёл к Тулузе, немедленно снова восставшей против французов и с радостью открывшей ему ворота. Симон, находившийся в области Фуа, срочно вернулся и осадил город, но 25 июня 1218 года во время осады был убит прямым попаданием в голову камня из катапульты. Его сын Амори был вынужден снять осаду.

Вмешательство французского королевского дома

В ноябре 1225 года Раймунда-младшего, как и его отца, отлучили от церкви. В июне 1226 года Людовик VIII возглавил новый поход. Укреплённые города и замки сдавались без сопротивления. Лишь Авиньон ожесточённо сопротивлялся в течение более трёх месяцев, чтобы наконец в сентябре окончательно капитулировать. Людовик VIII неожиданно скончался в ноябре, и на троне оказался малолетний Людовик IX. Бланка Кастильская, королева-регентша, назначила командиром крестоносцев Юмбера де Боже. В 1227 году пал Ла-Бесед, а в 1228 году Юмбер осадил Тулузу, но не смог её взять и лишь разорил окрестности. Но силы окситанцев уже иссякли, и в 1229 году Раймунд VII был вынужден подписать с французской короной унизительный договор в Мо.

Инквизиция

По вымирании Тулузской династии Лангедок стал владением французской короны. Во время пребывания папы Григория IX на папском престоле инквизиция была наделена всеми полномочиями для уничтожения ереси. Кампания началась в 1233 году. Многие бежали в самое сердце Лангедока, найдя убежище в крепости Монсегюр. В 1235 году инквизиция уничтожила альбигойцев в Альби, Нарбонне и Тулузе.

Катарские цитадели захватывали одну за другой. Монсегюр сопротивлялся девять месяцев, до марта 1244 года, дольше всех других крепостей, будучи полностью отрезанным от внешнего мира. Последним оплотом катаров был замок Керибюс, который пал в августе 1255. Последнего катара сожгли на костре в 1321 году.

Литература

• VC: Sibly, W. A. and M. D., translators (1998), The history of the Albigensian Crusade: Peter of les Vaux-de-Cernay's Historia Albigensis, Woodbridge: Boydell, ISBN 0851158072 
• CCA: Martin-Chabot, Eugène, editor and translator (1931-1961), La Chanson de la Croisade Albigeoise éditée et traduite, Paris: Les Belles Lettres . His occitan text is in the Livre de Poche (Lettres Gothiques) edition, which uses the Gougaud 1984 translation for its better poetic style.
• PL: Duvernoy, Jean, editor (1976), Guillaume de Puylaurens, Chronique 1145-1275: Chronica magistri Guillelmi de Podio Laurentii, Paris: CNRS, ISBN 2910352064 . Text and French translation. Reprinted: Toulouse: Le Pérégrinateur, 1996.
• Sibly, W.A. and Sibly, M.D., translators, The Chronicle of William of Puylaurens: The Albigensian Crusade and its Aftermath, Boydell & Brewer, Woodbridge, 2003, ISBN 0-85115-925-7
• Barber Malcolm. The Cathars: Christian Dualists in the Middle Ages (англ. Катары: Средневековые дуалисты. — Harlow, 2000.
• Graham-Leigh Elaine. The Southern French Nobuility and the Albigensian Crusade. — Boydell, 2005. — ISBN ISBN 1-84383-129-5.
• LeRoy Ladurie Emmanuel. Montaillou, an Occitan Village 1294-1324. — Penguin, 1978. — ISBN ISBN 0-14-005471-5.
• Sumption Jonathan. The Albigensian Crusade. — London: Faber, 1978. — ISBN ISBN 0-571-11064-9.
• Weis Rene'. The Yellow Cross, the Story of the Last Cathars 1290-1329. — Penguin, 2001. — ISBN ISBN 0-14-027669-6.

Ссылки

• [gallardo.narod.ru/arhiv/alby/lessy.html «Песнь о крестовом походе против альбигойцев»]
• [xenophongroup.com/montjoie/albigens.htm Albigensian Crusade]
• [www.chemins-cathares.eu/index_uk.php The paths of Cathars] by the philosopher Yves Maris.

Отрывок, характеризующий Альбигойский крестовый поход

Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.