Альбий Тибулл

Альбий Тибулл

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

А́льбий Тибу́лл (лат. Albius Tibullus) — древнеримский поэт, живший в I веке до н.э.

Жизнь

Скудные факты биографии Тибулла черпаются прежде всего из произведений самого поэта, затем из стихотворений Горация и Овидия. Некоторые подробности даёт, кроме того, весьма краткая древняя биография. По-видимому, Тибулл родился и вырос в привольной сельской обстановке, почему он часто и с любовью воспевает деревню. Из некоторых намёков можно думать, что семейство поэта понесло значительный материальный урон во время раздачи земли ветеранам, может быть — в 41 г. до н. э. Во всяком случае, у Тибулла осталось достаточно средств для вполне безбедной жизни; Гораций даже называет его богатым. Как римский всадник, он должен был отбывать в течение 10 лет военную службу.

Личные отношения, о которых неизвестно ничего детального, привели его в лагерь одного из знатнейших римлян того времени, Марка Валерия Мессаллы Корвина, и Тибулл поступил в его свиту. Мессалла по своим убеждениям был ярый республиканец; его подчинённый, а впоследствии друг Тибулл держался, по-видимому, тех же самых воззрений: нигде в своих стихах не упоминает он про Августа, про Мецената, про Актийскую битву, не называет он никогда и поэтов монархии — Вергилия и Горация, хотя последний, кажется, очень дорожил мнением Тибулла о своих сатирах. После Актийской победы и поражения Антония Мессалла был послан Августом против кельтов Аквитании, за победу над которыми получил триумф (27 г. до н. э.), воспетый Тибуллом (I, 7); он совершил также поход в Сирию и Киликию. Тибулл сопровождал везде своего покровителя, но во время путешествия на Восток заболел и некоторое время оставался на острове Коркире (I, 3).

Творчество

Главным содержанием 2 книг Элегий Тибулла, названных так от размера, которым они написаны (чередование гекзаметра и пентаметра), служат любовные истории поэта. Первой любовью Тибулла была вольноотпущенница Делия, имя которой с лёгкой руки Тибулла так часто фигурирует впоследствии в стихотворениях поэтов-классицистов для обозначения возлюбленной. По свидетельству Апулея, настоящее имя этой женщины было Плания. Историю отношений Тибулла и Делии проследить трудно, так как, по обычаю древности, поэт окутал действительность тонким покрывалом. Приблизительно роман их представляется в следующем виде: в элегии (I, 1) Тибулл страстно влюблён в Делию, но не владеет ещё ею. Война вырывает поэта из объятий возлюбленной. Происходит нежная сцена прощания (I, 3). Лёжа больной в Коркире, Тибулл мечтает о своём внезапном появлении перед Делией и о её радости. На самом деле при своём возвращении из похода поэт находит красавицу во власти какого-то богача (I, 5), так что все радужные мечты Тибулла должны рассеяться. Может быть, этот богач женился на Делии и во всяком случае крепко сторожил её (I, 2); однако Тибуллу удалось прокрасться в дом красавицы, даже получить ночное свидание; но скоро Делия завела себе нового друга сердца. Вероятно, во время размолвки с Делией Тибулл любил красивого мальчика Марата (I, 4, 8 и 9).

Вторая книга посвящена новой любви поэта — Немезиде, названной этим вымышленным именем, вероятно, в отмщение за вероломство Делии. Немезида рисуется нам женщиной низкого происхождения, требующей платы за свои ласки, тогда как главным достоянием Тибулла являются его стихи и слава (II, 4). Между тем, без Немезиды поэту не удаётся ни один стих, и он заклинает свою возлюбленную относиться к нему поласковее во имя тени её маленькой сестры, которая была хорошо расположена к Тибуллу. Намёков на удовлетворение желаний поэта мы не встречаем. Задушевный и сердечный тон стихотворений к Делии отсутствует в элегиях, посвящённых гетере Немезиде; к страсти и тоске здесь часто примешивается ирония над самим собой и юмористические выходки. Во всяком случае, по свидетельству Овидия, Тибулл был верен Немезиде до самой смерти. В первой элегии 2-й книги поэт с редким мастерством описывает сельский праздник Ambarvalia. Это стихотворение рисует нам Тибулла истым сельским хозяином, получающим наслаждение от своего поместья и сельских в нём работ. Пятая элегия, написанная по случаю вступления сына Мессаллы в жреческую коллегию 15 мужей, представляет собою гимн величию Рима. Из всей истории Рима Тибулла особенно интересует то первобытное время, когда на Палатине паслись ещё коровы, а Велабрская долина, отделяющая Капитолий от Палатина, была прудом, по которому в праздничные дни деревенская красавица ездила на свидание к своему возлюбленному пастуху. По всей вероятности, Тибулл далеко не всегда был оригинален в своих элегиях; но произведения тех греческих поэтов, которым он мог подражать, не дошли до нас. Во всяком случае, в его стихотворениях часто встречаются общие места александрийской эротической элегии — жалобы на войну, проклятия губительному оружию (см. I, 10), могущество золота в делах любовных. Древняя критика, в лице Квинтилиана, ставила Тибулла выше остальных римских элегиков: Галла, Проперция и Овидия. И действительно, у Тибулла есть значительные преимущества: прежде всего, его произведения свободны от всякого рода учёных мифологических намеков, которыми изобилуют элегии Овидия и особенно Проперция; не могут не привлекать простота и естественность изображаемых им чувств, искренность и задушевность тона, особенно там, где поэт говорит о любви к деревне и к Делии. Самые удачные стихотворения — I, 1 и 3 и II, 1.

Именно благодаря Тибуллу Рим стали называть Вечным городом.

В элегии II (5, 23) он пишет о времени прибытия Энея в Италию:

Rómulus áeternáe nondúm formáverat úrbis
Móenia cónsortí nón habitánda Remó.

Ромул еще не сложил те стены вечного града,
Где поселиться не смог вместе с ним брат его Рем.

— перевод Л. Остроумова

Элегии Тибулла представляют собою моментальный отголосок его настроения, а потому далеко не всегда строго последовательны и логичны. Многие выдающееся учёные как прежнего, так и нового времени (например, Скалигер, Ричль, Л. Миллер, Бэренс, Беллинг) пытались устранить этот недостаток совершенно произвольными перестановками стихов в его элегиях. Тибулл был поэтом скромным и никогда не доходил в своих произведениях до гордого самосознания, что будет жить в потомстве; но другой поэт (Овидий) признал за ним это право, говоря, что стихотворения Тибулла будут изучать всё время, пока будут существовать факел и стрелы Купидона.

Умер Тибулл в юном возрасте, по всей вероятности — в один год с Вергилием (19 до н. э.). С именем Тибулла дошли до нас произведения, ему не принадлежащие, хотя они издаются обыкновенно под именем 3 и 4 книг его элегий. Причина этого смешения кроется, вероятно, в том, что псевдотибулловы стихотворения принадлежат поэтам, примкнувшим, подобно Тибуллу, к кружку Мессаллы. Третья книга заключает в себе 6 элегий, написанных неизвестным ближе поэтом Лигдамом (Lygdamus; вероятно, псевдоним). Стихотворения Лигдама носят также эротический характер. Непринадлежность панегирика Тибуллу впервые была выяснена учёным XVII века Каспаром Бартом.

Переводы

• В серии «Loeb classical library» элегии изданы под № 6 (вместе с Катуллом и «Ночным празднеством Венеры»).
• В серии «Collection Budé»: Tibulle. Élégies. Texte établi et traduit par M. Ponchont. XIV, 190 p.

Русские переводы:

• Элегии Тибулла. / Пер. А. Фета. М., 1886. XVI, 90 стр. (отсутствуют элегии к Марату)
• Перевод «корпуса Тибулла» Л. Остроумовым в издании: Валерий Катулл. Альбий Тибулл. Секст Проперций. / Пред. и ред. Ф. А. Петровского. (Серия «Библиотека античной литературы. Рим»). М., Гос. изд. худ. лит., 1963. 512 с. С. 157—244. (перевод элегий к Марату изъят цензурой)

Ссылки

• [www.thelatinlibrary.com/tib.html Латинские тексты]. [www.webcitation.org/6CW7CGdaU Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
• [www.thelatinlibrary.com/sulpicia.html Сульпиция («корпус Тибулла»)]. [www.webcitation.org/6CW7D2RSF Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]. (лат.)
• [lib.ru/POEEAST/TIBULL/ Альбий Тибулл] в библиотеке Максима Мошкова
• Латинско-русский и русско-латинский словарь крылатых слов и выражений. — М.: Русский Язык. Н. Т. Бабичев, Я. М. Боровской. 1982.

Источник

• Тибулл // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Альбий Тибулл

В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее: