Альбицкий, Александр Геннадьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Геннадьевич Альбицкий
Образование:

Нижегородская духовная семинария

Род деятельности:

член Государственной думы IV созыва от Нижегородской губернии

Алекса́ндр Генна́дьевич Альби́цкий (23 марта 1869, село Пустынь, Ардатовский уезд, Нижегородская губерния — не ранее 1918) — священник Русской православной церкви, член IV Государственной думы от Нижегородской губернии.



Биография

Родился 23 марта 1869 года в селе Пустынь Ардатовского уезда Нижегородской губернии в семье священника Геннадия Петровича Альбицкого[1].

В марте 1892 года, после окончания Нижегородской духовной семинарии, Альбицкий был определен в церковь Рождества Богородицы в село Рождественское Семеновского уезда. Обучал грамоте приходских детей[1].

В ноябре 1894 года священник был переведен на секретарское место Семёновского уездного отделения Нижегородского епархиального училищного совета[2] и с сохранением этой должности зачислен в штат священнослужителей Вознесенского собора города Семёнова[1].

Как миссионер 1-го округа Семёновского уезда Александр Альбицкий проводил публичные лекции при соборе и являлся председателем семёновского отделения Нижегородского братства Святого Креста[2][1].

Одновременно он преподавал Закон Божий в семёновской образцовой церковно-приходской женской школе. С 1902 года десять лет являлся законоучителем Семеновского приходского мужского училища. В 1904 году за особые труды по народному образованию получил благодарность Святейшего Синода[1].

С октября 1909 года являлся также и благочинным первого округа Семёновского уезда. Благодаря его стараниям в 1911 году была построена церковь Рождества Христова в селе Шалдеж Семеновского уезда, а на его личные средства построен деревянный дом священника в 1913 году. В 1912 году награждён нагрудной серебряной медалью[1].

Баллотировался в 3-ю Государственную думу но не набрал необходимого числа голосов[2].

18 октября 1912 года 2-м съездом городских избирателей был избран в члены IV Государственной думы от Нижегородской губернии[1]. В его анкете значилось: «Домовладелец (дом, оцененный в 2 тысячи рублей)»[2].

Входил во фракцию русских националистов и умеренно-правых (ФНУП), после её раскола в августе 1915 года — в группу прогрессивных националистов и Прогрессивный блок[3]. Состоял членом комиссий: по вероисповедным вопросам, по городским делам, по рабочему вопросу и старообрядчеству, о борьбе с немецким засильем[2].

Во время Первой мировой войны иерей Александр Альбицкий добровольно служил священником передовых санитарных отрядов Всероссийского национального союза, с которым был в военных походах до конца 1915 года[1].

В мае 1916 года при обсуждении вопроса о городском избирательном праве высказался за наделение женщин избирательными правами и подчеркнул, что «допущение женщины в городские самоуправления несомненно имело бы существенное значение в деле обновления и облагораживания состава гласных, ныне обычно весьма малокультурного и косного». Окончательного решения по этому вопросу также не было принято[4].

В марте 1917 года после Февральской революции был задержан в Нижегородской губернии местным населением, освобождение согласовывалось с министром юстиции Керенским[2].

Организовал сбор хлеба среди торговцев Нижегородской губернии для отправки в Петроград[2].

В июне 1917 года, по поручению обер-прокурора Святейшего Синода В. Н. Львова, оценивал положение дел в Нижегородской епархии, подготовил три доклада[2].

Избран депутатом Учредительного собрания от Нижегородской губернии[2].

В 1917 году был избран членом Поместного собора Православной церкви от Нижегородской епархии[2]. Вошёл в состав комиссии для разработки вопроса, «нужна ли присяга, желательна ли она и впредь, нужно ли её восстановить»[5]. В 1917 году был возведён в сан протоиерея[1].

С приходом к власти большевиков открыто выступил против власти Советов. По его инициативе в поддержку Временного правительства была создана семёновская группа Союза защиты Родины. В ответ на опубликование постановления 1-го съезда Советов об установлении Советской власти в уезде 16 января 1918 года члены Союза организовали митинг. На Соборной площади протоиерей Александр Альбицкий и уездный комиссар Временного правительства Александр Иванович Остроумов выступили с призывом не признавать советскую власть. С прибытием на площадь красноармейцев и солдат местного гарнизона произошла схватка противоборствующих сторон. В результате были убиты и ранены несколько человек[1].

Дальнейшая же судьба протоиерея Александра Альбицкого неизвестна[1].

С июня 1918 г. в бывшем доме Альбицкого проживал Александр Васильевич Дашков, председатель отдела народного образования. При доме священника имелась большая библиотека, и одна из его духовных книг сохранилась до настоящего времени[1].

Напишите отзыв о статье "Альбицкий, Александр Геннадьевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.ikvarz.ru/centre/future/456/ Альбицкий из Семенова: священник и депутат] на сайте издательства «Кварц»
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.tez-rus.net/ViewGood41995.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917]. — Москва: РОССПЭН, 2008.
  3. 4-й созыв Государственной думы: Художественный фототип. альбом с портретами и биографиями. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1913.
  4. [www.superinf.ru/view_helpstud.php?id=1766 Проект реформы городского самоуправления, подготовленный IV Государственной думой в 1912-октябре 1917 гг]
  5. [historical-articles.blogspot.ru/2011/07/1917-1918.html Статьи по истории: Поместный собор 1917-1918 гг.: вопрос о совести православной паствы / Бабкин М.А]

Отрывок, характеризующий Альбицкий, Александр Геннадьевич

Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.