Альбрехт, Ханс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ханс Альбрехт
Первый секретарь Зульского окружного комитета СЕПГ
1968 год — 1989 год
Предшественник: Отто Функе
Преемник: Петер Пехауф
Председатель Франкфуртского окружного Совета
1960 год — 1963 год
Предшественник: Гюнтер Шпрингер
Преемник: Гарри Мёнх
 
 
Награды:

Ханс Альбрехт (также Ганс Альбрехт, нем. Hans Albrecht; 22 ноября 1919, Бохум — 27 марта 2008, Берлин) — немецкий политик в ГДР, первый секретарь комитета СЕПГ в округе Зуль. После революции в ГДР арестован за коррупцию, после воссоединения Германии осуждён за подстрекательство к убийствам у Берлинской стены.





Карьера в СЕПГ

Родился в рурской рабочей семье. Работал слесарем. Военную службу в годы Второй мировой войны проходил в люфтваффе. После войны поселился в Бенневице, находившемся в советской зоне оккупации.

В 1946 году вступил в СЕПГ. Возглавлял партийные комитеты в Гримме, Франкфурте-на-Одере, Эберсвальде, Айзенхюттенштадте (тогда — Сталинштадт). С 1951 года — кандидат в члены, с 1963 года — член ЦК СЕПГ (в том же году получил во Фрайбергской горной академии диплом инженера-экономиста).

С 1960 года возглавлял окружной совет Франкфурта-на-Одере. С 1963 года — первый заместитель председателя Рабоче-крестьянской инспекции ГДР.

Секретарь в Зуле

В августе 1968 Ханс Альбрехт занял пост первого секретаря окружного комитета СЕПГ в Зуле. Оставался на этой должности до 1989 года. С 1971 — депутат Народной палаты ГДР.

Зуль, расположенный на юго-западной границе ГДР, являлся наименьшим по территории и населению округом ГДР. Эта административная единица не относилась к наиболее индустриализированным — здесь функционировал ряд промышленных предприятий, но основу экономики округа составляло лесное хозяйство. Однако пост первого секретаря окружного комитета СЕПГ — одного из 15 в стране — автоматически включал Альбрехта в круг партийной элиты и делал причастным к государственным решениям.

Период секретарства Альбрехта в Зуле сравнивался с правлением феодальных курфюрстов, характеризовался особо жёстким идеологическим контролем[1] и тесным взаимодействием окружного партаппарата с органами госбезопасности[2]. Значение Зуля повышалось от приграничного положения с ФРГ. Возглавляя окружную парторганизацию, Альбрехт по должности являлся членом Национального совета обороны и, соответственно, участвовал в принятии решений по охране госграницы.

Осуждение в ФРГ

3 декабря 1989 года, после фактического падения режима Хонеккера, Ханс Альбрехт был арестован по обвинению в хищениях и злоупотреблении служебным положением. В мае 1991 он был привлечён юстицией объединённой Германии к ответственности за убийства у Берлинской стены. В октябре 1992 суд Майнингена приговорил Альбрехта к 22 месяцам заключения за подстрекательство к измене[3], однако этот срок был зачтён в предварительном заключении.

В ноябре 1992 года Ханс Альбрехт — наряду с Эрихом Хонеккером, Вилли Штофом, Эрихом Мильке, Хайнцем Кесслером, Фрицем Штрелецем — предстал перед судом по обвинению в организации убийств у Берлинской стены. В 1993 году Альбрехт был признан виновным в подстрекательстве к убийствам[4] и приговорён к 4,5 годам лишения свободы. 26 июля 1994 года срок заключения был продлён до 5 лет 1 месяца[5]. Отбывал наказание в берлинской тюрьме.

Правовая и моральная обоснованность обвинения не вызывала сомнений. Однако Альбрехт, при всей влиятельности и одиозности этой фигуры, не принадлежал к высшему руководству, не состоял в политбюро ЦК СЕПГ и не имел решающего голоса при принятии решений. Его осуждение производило странное впечатление на фоне фактического ухода от ответственности по «процессу Берлинской стены» таких деятелей, как Хонеккер, Штоф и Мильке[6].

Ханс Альбрехт, который принадлежал к Совету обороны в качестве партийного лидера в приграничной зоне, осуждён, конечно, не только за формальное членство в этом органе. Но фактически преступники находились в другом месте. Где? Каждый, кто хоть немного знаком с политической системой ГДР, отвечает на этот вопрос однозначно: Политбюро[7].

После освобождения Альбрехт остался в Берлине. Скончался в возрасте 89 лет.

Напишите отзыв о статье "Альбрехт, Ханс"

Примечания

  1. [www.luise-berlin.de/lesezei/blz97_11/text46.htm Nach anderen Noten, aber die gleiche Melodie]
  2. [www.zeit.de/1990/22/supermaenner-des-sozialismus Supermänner des Sozialismus]
  3. [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363%3B-1424.html?ID=28 ALBRECHT, HANS. Sekretär der SED-Bezirksleitung Suhl]
  4. [www.stern.de/politik/deutschland/20-jahre-mauerfall-mauerschuetzen-der-schiessbefehl-1512869.html Der Schießbefehl, S. 2]
  5. [www.horch-und-guck.info/hug/archiv/2010/heft-68/06804/ Der Tod von Chris Gueffroy und der erste Mauerschützenprozess]
  6. [archiv.magazin-forum.de/siegerjustiz-oder-sieg-der-justiz/ Siegerjustiz oder Sieg der Justiz?]
  7. [www.zeit.de/1995/13/Moralisch_schuldig Moralisch schuldig]

Отрывок, характеризующий Альбрехт, Ханс

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.