Альбрехт Медведь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альбрехт I Бранденбургский
Albrecht I. von Brandenburg<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Памятник Альбрехту Медведю с аллеи Победы в Берлине работы Вальтера Шотта, ныне в цитадели Шпандау</td></tr>

герцог Саксонии
1138 — 1142
Предшественник: Генрих II Гордый
Преемник: Генрих III Лев
маркграф Бранденбурга
1157 — 1170
Предшественник: нет
Преемник: Оттон I
маркграф Северной марки
1134 — 1157
Предшественник: Конрад фон Плёцкау
Преемник: нет
маркграф Лужицкой марки
1124 — 1131
Предшественник: Випрехт Гройчский
Преемник: Генрих III Гройчский
 
Рождение: ок. 1100
Балленштедт
Смерть: 18 ноября 1170(1170-11-18)
предположительно Штендаль
Род: Аскании
Отец: Оттон Богатый
Мать: Эйлика Саксонская
Супруга: София фон Винценбург

А́льбрехт I Бранденбу́ргский (нем. Albrecht I. von Brandenburg, также А́льбрехт Медве́дь (нем. Albrecht der Bär), Альбрехт Балленштедтский (нем. Albrecht von Ballenstedt; ок. 1100 — 18 ноября 1170, предположительно Штендаль) — граф из рода Асканиев, основатель Бранденбургской марки и первый маркграф Бранденбурга. Альбрехт внёс значительный вклад в колонизацию восточных земель. При Альбрехте Бранденбургская марка вошла в состав Священной Римской империи.





Краткая биография. Титулы

Альбрехт, точнее Адельберт, был единственным сыном асканийского графа Оттона Богатого и Эйлики Саксонской из рода Биллунгов. Сведения о месте рождения Альбрехта не сохранились. Достоверного объяснения прозвища «Медведь» также нет, хотя оно упоминается в документах XII века.

Альбрехт прожил долгую жизнь по меркам своего времени и умер в 70 лет. Подтверждений о смерти Альбрехта в Штендале не сохранилось. С некоторой долей уверенности можно говорить о том, что могила Альбрехта находится в тогда домашнем монастыре Асканиев, а ныне дворце Балленштедта в Гарце.

В 1125 или 1126 годах Альбрехт женился на Софии фон Винценбург, дочери аббатиссы Кведлинбургского аббатства Беатрисы II. Альбрехт пережил супругу на 10 лет. С XIX века Софию причисляют к графской фамилии Винценбургов.

У Альбрехта и Софии родилось три дочери и семеро сыновей, в том числе и Оттон I, наследник Альбрехта на бранденбургском престоле. Из одиннадцати (а возможно и тринадцати) детей Альбрехта известны:

Альбрехт Медведь носил следующие титулы:

  • граф Балленштедта (1123—1170)
  • князь и маркграф Лужицкой марки (1123—1131)
  • герцог родового герцогства Саксония (1138—1142)
  • граф Веймар-Орламюнде (около 1134—1170)
  • маркграф Северной марки (1134—1157)
  • маркграф Бранденбурга (1157—1170)

В бурный XII век Альбрехт использовал силу и дипломатию и не упускал ни единой возможности укрепить свою власть и ещё будучи главой Северной марки устремил свой взор на восточные земли. Основатель Бранденбургской марки всю жизнь, а в последние годы жизни, поддерживаемый своими сыновьями, был втянут в безуспешную борьбу за Саксонию.

Альбрехт принимал участие в многочисленных военных походах на службе империи, самым значимым по последствиям стал крестовый поход против славян 1147 года, создавший предпосылки для последующего обретения власти в Бранденбургской марке.

Деятельность до 1133 года. Маркграф Северной марки

После смерти своего отца в 1123 году Альбрехт как граф Балленштедта правил на перешедших во владение Асканиев славянских территориях, простиравшихся от восточного Гарца в окрестностях Ашерслебена до реки Мульде, то есть приблизительно на территории будущего княжества Ангальт. Ашерслебен при Альбрехте Медведе превратился в административный и судебный центр управляемых Асканиями территорий. В 1123—1131 годах, в начале своей самостоятельной политической деятельности Альбрехт правил в Лужицкой марке, которую ему незаконно, вопреки воле императора Генриха V, передал в ленное владение герцог Саксонии Лотарь, будущий император Священной Римской империи.

После того, как в 1131 году Лужица потеряла статус маркграфства, Альбрехт остался с титулом графа, не имевшего особого влияния. В 1132—1133 годах он принял участие в итальянском походе Лотаря. Император высоко оценил заслуги Альбрехта и после смерти в Италии прежнего маркграфа Конрада фон Плёцкау передал ему в лен марку на северо-востоке своей империи. С назначения в 1134 году Альбрехта маркграфом Северной марки берёт своё начало история будущей Бранденбургской марки. В 1134 году император также передал Асканиям тюрингенское наследие, графство Веймар-Орламюнде.

Основатель Бранденбургской марки

Политико-географическое положение на востоке

Славяне на восточных территориях

В ходе переселения народов семноны, входившие в состав германского племени свевов, в III—IV веках практически в полном составе за исключением малых групп покинули свою родину на Хафеле и Шпрее и направились на Верхний Рейн, в будущую Швабию. В конце VI и VII веках на опустевших территориях расселились славяне.

К востоку от русла рек Хафель и Нуте, в нынешних Барниме и Восточном Тельтове поселились шпреване, их основная крепость располагалась в месте слияния рек Шпрее и Даме на территории нынешнего берлинского района Кёпеник. К западу от Хафеля, в современном Хафельланде и прилегающей на юге местности Цаухе жили гевеллы, называвшие себя стодорянами. Свою главную крепость они возвели в Бранденбурге и помимо небольших крепостных сооружений владели большой крепостью на территории нынешней цитадели Шпандау в Берлине, выполнявшей функции внешнего поста. Эти два племени на территории будущей Бранденбургской марки держали оборону против могущественных феодальных государств на западе, но тем не менее часто воевали друг с другом и другими славянскими племенами.

Первые немецкие поселения на востоке, первые марки

После успешных военных походов 808 года против саксов Карл Великий подарил в благодарность своим славянским союзникам бодричам и полабам часть саксонской территории между Эльбой и Балтийским морем. Достаточно спокойные времена сохранялись здесь до 928 года, когда славяне разрушили образованное в начале века Бранденбургское епископство, а затем в 948 году — Хафельбергское. В последовавший за этим так называемый первый период немецкой колонизации восточных земель Бранденбург был захвачен в 928—929 годах королём Генрихом Птицеловом, обложившим данью племена, проживавшие до Одера. При императоре Оттоне I в 936 году были созданы марки, германские пограничные зоны на земле славян. В ходе Лютичского восстания 983 года объединившиеся славянские племена отбросили немцев на запад, и почти на 150 лет, до падения Лютичского союза в середине XI века, германская экспансия епископств и маркграфств приостановилась.

Вступление гевельского князя Прибислава-Генриха в Священную Римскую империю

В 1127 году к власти в славянской крепости Бранденбург пришёл Прибислав. При крещении ему было дано немецкое имя Генрих, и в историческую литературу он вошёл под двойным именем Прибислав-Генрих или Пшибыслав-Генрих. Его предшественник Майнфрид также был христианином, из чего исследователи делают вывод о том, что Прибислав-Генрих был крещён ещё ребёнком, а не став князем, как описывается идеализирующими средневековыми хрониками. Прибислав-Генрих близко общался с немецкой знатью и добился от императора Священной Римской империи королевского титула, и поэтому немцам удалось присоединить область, подконтрольную гевелам, от Бранденбурга до Шпандау, к Священной Римской империи. Восточная граница империи пролегала таким образом между районами проживания двух славянских племён, гевелов и шпреван, приблизительно по линии рек Хафель-Нуте. На восточном берегу в Кёпенике правил шпреванский князь Якса из Копаницы.

Основание Бранденбургской марки. Маркграф Бранденбурга

Преемник Прибислава-Генриха

Во второй период немецкой колонизации восточных земель Альбрехт Медведь решительно проводил экспансионистскую политику Асканиев в отношении восточных земель, продемонстрировав при этом незаурядные дипломатические способности. Ещё в 1123—1125 годах он поддерживал контакты с Прибиславом-Генрихом, отпрыском гевельских князей. Прибислав, добивавшийся власти у гевелов, заключил для этого союз с Альбрехтом. Так, например, он стал крёстным отцом первого сына Альбрехта Оттона I и передал тому в качестве прилегавшую к асканийским владениям Цаухе. Он также пообещал Альбрехту, что назначит своим преемником Альбрехта, а Альбрехт приблизительно в 1127 году согласился принять его княжество во владение после его смерти. В 1134 году император Лотарь произвёл Альбрехта в маркграфы Северной марки, а гевела Прибислава-Генриха — в короли (позднее титул отменён). По некоторым предположениям этим Лотарь пытался изначально ограничить властные притязания Асканиев. После смерти Прибислава-Генриха в 1150 году Альбрехт занял гевельскую крепость Бранденбург без боя. На месте гевельской крепости в Шпандау была асканийская.

Утрата и возврат утраченного

Гевельское население, часть которого в отличие от своего князя ещё поклонялась древним славянским божествам, восприняло переход власти к Альбрехту скорее отрицательно. Шпреванскому князю Яксе из Копаницы, возможно состоявшему в родстве с Прибиславом-Генрихом и на этом основании заявившему о свои претензиях на его наследство, удалось благодаря предательству, подкупу, хитрости и силе с помощью поляков захватить крепость Бранденбург и присвоить себе власть над гевельскими землями. Разные источники относят эти события к 1153 или 1157 годам.

11 июня 1157 года в кровавом сражении за крепость Бранденбург Альбрехту удалось изгнать Яксу из Копаницы и вернуть власть на гевельских землях. Интересно место, где Альбрехт преследовал своего противника - Шильдхорн, и связанная с этим эпизодом легенда. Своей грамотой от 3 октября 1157 года он впервые назвал себя маркграфом Бранденбурга — Adelbertus Die gratia marchio in Brandenborch, и поэтому 1157 год считается фактической датой основания Бранденбургской марки.

Территория марки и политика расселения

Территория этой первой марки не соответствует территории современной федеральной земли. В неё входили только Хафельланд и Цаухе. Лишь в последующие 150 лет Асканиям удалось расширить свои владения на восток от Хафеля и Нуте до Одера, присоединить Уккермарк и территории до Барнима.

Предполагается, что Альбрехт приглашал в новую марку переселенцев, в частности из Альтмарка, Гарца, Фландрии и прирейнских земель ещё в 1157 году. Особую роль сыграли голландцы, переехавшие на новые земли после разрушительных наводнений на родине и передавшие свой опыт при возведении дамб на Эльбе и Хафеле в 1160-е годы. Умелая политика расселения в Бранденбургской марке, способствовавшая её стабилизации, была продолжена сыном Альбрехта Оттоном I (см. также Ленин (монастырь)).

Напрасная борьба за Саксонию

Герцог Саксонии, 1138—1142 годы

После смерти императора Лотаря III в 1137 году императрица Риченца созвала на Троицу 1138 года съезд князей в Кведлинбурге, чтобы на выборах короля установить новые правила во властных отношениях в Саксонии и империи. Под Саксонией того времени следует понимать только территорию современной Нижней Саксонии. Риченца покровительствовала своему зятю из Вельфов Генриху Гордому. Альбрехт Медведь, также заинтересованный в обретении власти в Саксонии, также имел хотя и слабую линию наследования и противился выборам заручившись поддержкой Штауфенов, приказав уничтожить припасы, подготовленные для княжеского съезда, разграбить и поджечь город. Тем самым Альбрехт поспособствовал тому, что германским королём 7 марта 1138 года был избран Конрад Гогенштауфен, который в тот же год за это предположительно по предварительной договорённости вознаградил Альбрехта, пожаловав ему в лен Саксонию и присвоив ему титул герцога Саксонии.

Несколько саксонских князей и маркграфов, сторонников Генриха Гордого в 1138 году объединились для военного похода против Альбрехта. Первые сражения Альбрехт при поддержке Штауфенов выиграл, но уже в конце 1138 года его противники сожгли дотла резиденцию матери Альбрехта Эйлики, крепость Бернбург. Власть Альбрехта в Саксонии пала после нескольких последовавших поражений уже в конце 1139 года, хотя до 1142 года Альбрехт ещё формально носил титул герцога Саксонии. Поддержка Штауфенов оказалась слабой, и некоторые сторонники Альбрехта перешли на сторону Генриха Гордого. На Франкфуртском рейхстаге в мае 1142 года герцогство Саксония было передано сыну Генриха Гордого Генриху Льву. Новым императором Священной Римской империи после смерти Конрада стал Фридрих Барбаросса, поддерживавший Вельфов и Генриха.

Коалиция против Генриха Льва

Конфликты с Генрихом Львом продолжались до самой смерти Альбрехта в 1170 году. В начале 1150-х годов начались военные кампании, сражения и разграбление земель друг друга. На Госларском рейхстаге 1154 года власть Генриха Льва получила дополнительное подкрепление: по протекции Барбароссы Генриху была передана Бавария. Присутствовавший на рейхстаге Альбрехт был вынужден официально согласиться с этим решением в пользу своего противника.

В 1163 году благодаря жёсткой политике Альбрехта был создан союз против Генриха Льва, во главе которого по началу стоял Альбрехт Медведь. К оппозиции присоединились и саксонские князья. Зимой 1166 года вспыхнули открытые бои, начавшиеся с осады крепости Вельфов Хальденслебен близ Магдебурга Альбрехтом Медведем, архиепископом Магдебурга Вихманом и ландграфом Тюрингии Людвигом Железным. Несмотря на применение осадных машин захватить крепость не удалось. После временного перемирия, заключённого в марте 1167 года, коалиционные силы, к которым дополнительно присоединились князья и церковные сановники, вновь выступили в поход против Генриха Льва летом 1167 года. Были завоёваны Гослар, Альтхальденслебен и крепость Ниндорф, другие саксонские крепости разрушены, а города сожжены.

На собрании князей в июне 1168 года император Барбаросса вынудил противников заключить сначала временный, а затем 24 июня 1170 года постоянный мир. Тем самым император сохранил Генриху власть, ведь Альбрехту Медведю и его союзникам не удалось подорвать положения Вельфов.

Имеются документальные подтверждения участия 70-летнего Альбрехта Медведя в рейхстаге 24 июня 1170 года. Последний из известных документов свидетельствует о том, что Альбрехт принимал участие в освящении Хафельбергского собора 16 августа 1170 года, за три месяца до своей смерти 18 ноября 1170 года.

Цель, которую не удалось достичь Альбрехту, поддалась спустя 10 лет сыну Альбрехта Бернхарду, сменившему Генриха Льва на герцогском престоле в Саксонии.

Напишите отзыв о статье "Альбрехт Медведь"

Литература

  • Helmut Assing: Albrecht der Bär. Markgraf von Brandenburg (1150/57–1170). In: Eberhard Holtz und Wolfgang Huschner (Hrsg.): Deutsche Fürsten des Mittelalters. Fünfundzwanzig Lebensbilder. Edition Leipzig, Leipzig 1995, S. 221–233, ISBN 3361004373.
  • E. Bohm: [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/heveller_fuersten/heveller.html Heveller.] In: Lexikon des Mittelalters. Band 4, S. 2198. DTV, München 2002. ISBN 3-423-59057-2 (Und weitere Seiten zum Thema, z. B. zu Jaxa von Köpenick)
  • Hans-Dietrich Kahl: Das Ende des Triglaw von Brandenburg. Ein Beitrag zur Religionspolitik Albrechts des Bären. In: Zeitschrift für Ostmitteleuropa-Forschung. Band 3, Marburg, 1954, S. 68–76. ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0044-3239&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0044-3239]
  • Hans-Dietrich Kahl: Slawen und Deutsche in der brandenburgischen Geschichte des zwölften Jahrhunderts. Die letzten Jahrzehnte des Landes Stodor. 2 Bände, Mitteldeutsche Forschungen. Bd 30/I+II. Böhlau, Köln/Graz 1964.
  • Herbert Ludat: Legenden um Jaxa von Köpenick, Deutsche und slawische Fürsten im Kampf um Brandenburg in der Mitte des 12. Jahrhunderts. Deutschland und der Osten. Band 2. Berlin 1936. (auch in: Herbert Ludat: Slaven und Deutsche im Mittelalter. Mitteldeutsche Forschungen. Band 86. Böhlau, Köln/Wien 1982, S. 27–84.).
  • Uwe Michas: [www.luise-berlin.de/bms/bmstxt99/9901prob.htm Slawen und Germanen im Berliner Raum.] In: Berlinische Monatsschrift. Edition Luisenstadt. Berlin 1999, H. 1, S. 4–10. ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0944-5560&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0944-5560]
  • Lutz Partenheimer: Albrecht der Bär. 2. Auflage, Böhlau Verlag, Köln 2003. ISBN 3-412-16302-3
  • Lutz Partenheimer: [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/partenheimer_lutz/kriege_albrechts_des_baeren.html Die Kriege Albrechts des Bären.] in: Die frühen Askanier. Beiträge zur Regional- und Landeskultur Sachsen-Anhalts. Bd 28. Halle 2003, S. 35-71. ISBN 3-928466-58-5 (online)
  • Lutz Partenheimer: Die Entstehung der Mark Brandenburg. Mit einem lateinisch-deutschen Quellenanhang. 1. und 2. Auflage, Köln/Weimar/Wien 2007.

Ссылки

Предшественник
Генрих II Гордый
герцог Саксонии
11381142
Преемник
Генрих III Лев
Новообразование маркграф Бранденбурга
11571170
Преемник
Оттон I
Предшественник
Конрад Плёцкауский
маркграф Северной марки
11341157
Преобразована
в Бранденбургскую марку
Предшественник
Випрехт Гройчский
маркграф Лужицкой марки
11241131
Преемник
Генрих III Гройчский

Отрывок, характеризующий Альбрехт Медведь

В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.