Альбрехт V (герцог Баварии)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альбрехт V Баварский

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Ганса Милиха</td></tr>

Герцог Баварии
1550 — 1579
Предшественник: Вильгельм IV Баварский
Преемник: Вильгельм V Баварский
 

А́льбрехт V Баварский (нем. Albrecht V. von Bayern, Альбрехт V Великодушный (нем. Albrecht V. der Großmütige); 29 февраля 1528, Мюнхен, герцогство Бавария — 24 октября 1579, Мюнхен) — герцог Баварии с 1550 года.





Правление

Альберт получил образование в Ингольштадте у преподавателей-католиков. Он был одним из немногих немецких князей твердо стоящих на стороне католицизма и одним из руководителей немецкой контрреформации. После смерти отца в 1550 году он стал герцогом Баварии. Некоторые историки указывают на незначительную роль герцога Альбрехта V в управлении государством. К примеру, Генрих Бёмер так охарактеризовал личность герцога:

«…герцог был добродушен, но ленив, беспечен и лишён всякого серьёзного сознания своих обязанностей.»[1]

Герцог всё же принимал участие в делах государственного управления, однако был сильно подвержен влиянию своих советников, среди которых на начальном этапе его правления были два католика, Георг Штокхаммер и Вигулеус Хундт. Последний играл важную роль в событиях, приведших к подписанию Пассауского договора в 1552 и Аугсбургского мира в 1555 году.

Наблюдая серьёзную необходимость в церковной реформе, герцог принял помощь иезуитов и 7 июля 1556 года 8 отцов-иезуитов и 12 схоластиков прибыли в Ингольштадт. Именно в университете Ингольштадта, основанном Альбертом V, иезуиты впервые заняли серьёзные преподавательские должности. В Ингольштадте иезуиты открыли гимназию, а в 1578 году ещё и бесплатную семинарию. При нём колледжи иезуитов появились также в Аугсбурге и Мюнхене1559 году), особое влияние приобрёл отец-иезуит Пётр Канизий.

Религиозная политика герцога Альбрехта после появления ордена иезуитов в Баварии приобрела довольно резкую контрреформационную окраску. Начиная с 1563 года герцог стал нещадно преследовать анабаптистов (по словам иезуита Агриколы, «огнём, водою и железом»[2]) и последовательно уничтожать протестантские книги и памфлеты. Тысячи отступников от римской католической церкви были изгнаны из Баварии. Городскому совету Мюнхена герцог Альбрехт заявил буквально следующее:

«Но слава Божья и спасение душ должны быть поставлены выше всех светских интересов.»[2]

Альберт предпринимал усилия для того, чтобы сделать своего сына Эрнста архиепископом-курфюрстом Кельна. Это осуществилось только после смерти Альберта, однако в течение последующих двух столетий этот пост занимали баварские Виттельсбахи. С 1560 года Альбрехт управлял также графством Глатц в качестве преемника своего дяди Эрнеста Зальцбургского, но продал его императору Максимилиану II в 1567 году.

Меценатство

Альбрехт был любителем искусств, меценатом и коллекционером и сделал Мюнхен одним из культурных центров Европы. Книги его личной библиотеки послужили основой для Баварской государственной библиотеки в Мюнхене. Он имел огромную коллекцию греческого и римского антиквариата, картин и монет. Для хранения своей коллекции герцог отвел Антиквариум в Мюнхенской резиденции, ставший крупнейшим залом произведений искусства Ренессанса к северу от Альп. Он пригласил ко двору Орландо ди Лассо и покровительствовал многим другим творческим личностям, что повлекло за собой возникновение немалых долгов. Герцог выступил заказчиком иллюстрированной описи драгоценностей своей жены «Книга сокровищ герцогини Анны Баварской» — манускрипта, выполненного художником Гансом Милихом в 1555 году.

Альбрехт V был похоронен в мюнхенской Фрауэнкирхе. Преемником стал его сын Вильгельм.

Семья

Сын герцога Баварии Вильгельма IV и Марии Якобы Баденской.

В 1547 году Альбрехт женился на Анне Австрийской (15281590), дочери императора Фердинанда I. Целью союза было окончание политического соперничества между Австрией и Баварией. Из семи детей герцога выжили пятеро:

Альбрехт был опекуном сестры Якобы Баденской, впоследствии герцогини Юлихской, и Филиппа Баденского, впоследствии маркграфа Бадена-Бадена.

Напишите отзыв о статье "Альбрехт V (герцог Баварии)"

Примечания

  1. Генрих Бемер. История ордена иезуитов// Орден иезуитов: правда и вымысел. М.: Издательство АСТ, 2004. — 539 с., С.106
  2. 1 2 Генрих Бемер. История ордена иезуитов// Орден иезуитов: правда и вымысел. М.: Издательство АСТ, 2004. — 539 с., С.107

Источники

  • Генрих Бемер. История ордена иезуитов// Орден иезуитов: правда и вымысел. М.: Издательство АСТ, 2004. — 539 с.
  • [genealogy.euweb.cz/wittel/wittel9.html#A5 Дети Альбрехта V и Анны Австрийской]

Отрывок, характеризующий Альбрехт V (герцог Баварии)

По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.