Альбус Дамблдор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эта статья является частью цикла статей о волшебном мире Гарри Поттера.
Персонаж мира Гарри Поттера
Альбус Дамблдор
Пол мужской
Цвет волос серебристо-седой (в прошлом рыже-каштановый)
Факультет Гриффиндор
Чистота крови Чистокровный
Сторона Орден Феникса, Отряд Дамблдора, Хогвартс
Патронус феникс
Боггарт смерть семьи
Волшебная палочка Бузинная Палочка
Первое появление «Философский камень»
Роль в фильмах Ричард Харрис (1—2)
Майкл Гэмбон (3—8)

А́льбус Персива́ль Ву́льфрик Бра́йан Да́мблдор (англ. Albus Percival Wulfric Brian Dumbledore) — один из главных персонажей серии книг о Гарри Поттере английской писательницы Дж. К. Роулинг, был директором школы чародейства и волшебства «Хогвартс», Верховный чародей Визенгамота (суда волшебников), кавалер ордена Мерлина первой степени, основатель Ордена Феникса, председатель Международной Конфедерации Магов. Известен как сильнейший волшебник своего времени и единственный маг, дуэли с которым боялся Волан-де-Морт.

На коллекционной карточке с изображением Дамблдора о нём говорится следующее:

Альбус Дамблдор, директор школы чародейства и волшебства «Хогвартс». Считается величайшим волшебником и гением волшебства. Профессор знаменит своей победой над тёмным волшебником Грин-де-Вальдом в 1945 году, открытием двенадцати способов применения крови дракона и своими трудами по алхимии в соавторстве с Николасом Фламелем. Хобби — камерная музыка и игра в кегли.

Образ Дамблдора во многом похож на классический образ Мерлина. Это могущественный добрый волшебник, обладающий, несмотря на величественный вид и почтенный возраст, живым чувством юмора и недюжинной силой ума. Однако, после выхода в свет последней книги цикла, в которой описывается тёмное прошлое Дамблдора и раскрываются истинные мотивы некоторых его поступков, мнения читателей относительно него разделились. В частности, многие читатели обвиняют Дамблдора в расчётливом и жестоком использовании Гарри Поттера и Северуса Снегга для победы над Волан-де-Мортом.

По замыслу самой Роулинг, Дамблдор являлся «воплощением доброты» (англ. the epitome of goodness)[1], и, как неоднократно признавалась писательница, был одним из её любимых героев[2][3]. Она заявляла, что Дамблдор «говорит за неё», ибо знает почти всё о мире Гарри Поттера[4]. Вместе с тем в интервью, состоявшихся перед 7-й книгой, она отзывается об этом персонаже как о «маккиавелиевской фигуре», подчёркивая его неоднозначность[5].





Происхождение имени

Имя Дамблдора — Альбус по латыни — белый. Фамилия Дамблдор образована от староанглийского слова, означающего шмель. Роулинг выбрала эту фамилию, потому что представляла, как Дамблдор «ходит, напевая себе под нос»[6]. Полное имя Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор.

Жизнеописание Дамблдора

До рождения Гарри Поттера

Вся нижеследующая информация становится известна читателю лишь в седьмой книге цикла («Гарри Поттер и Дары Смерти»).

Семья Дамблдора

Альбус Дамблдор родился в 1881 году у Персиваля и Кендры Дамблдор. Три года спустя родился его брат Аберфорт, а вскоре после этого — сестра Ариана. Когда Ариане было шесть лет, на неё напали подростки-маглы, увидевшие, что она колдует. В результате этого нападения девочка стала душевнобольной, не контролирующей своё волшебство. Отец Альбуса Персиваль отомстил им и был осуждён на пожизненное заключение в Азкабане. Он не рассказал суду о причинах своего поступка, чтобы Ариану не поместили в больницу святого Мунго. После этого семья переехала в Годрикову впадину. Кендра тщательно скрывала дочь от посторонних глаз и соседи-маги сделали вывод, что Ариана — сквиб.

Вскоре Дамблдор поступил в Хогвартс на факультет Гриффиндор и стал самым блестящим учеником в истории школы. Он получил все почётные награды, какие в ней были учреждены, вступил в переписку с самыми знаменитыми волшебниками того времени, включая прославленного алхимика Николаса Фламеля, известного историка Батильду Бэгшот и теоретика магии Адальберта Уоффлинга. Некоторые его статьи были приняты к публикации такими научными журналами, как «Трансфигурация сегодня», «Проблемы чароведения» и «Практика зельеварения».

По окончании школы Дамблдор планировал отправиться в традиционное путешествие со своим старым другом Элфиасом Дожем, однако этому помешала смерть Кендры, случайно убитой Арианой во время приступа безумия.

Дамблдор и Грин-де-Вальд

Став главой семьи, Дамблдор был вынужден оставаться дома с Арианой, пока Аберфорт заканчивал своё образование. По словам Дамблдора, он вернулся домой злой и несчастный. Дамблдору казалось, что на его блестящей карьере поставлен крест, что его жизнь загублена, и эти чувства пересиливали его любовь к родным. Поэтому, когда по соседству с Дамблдором поселился молодой и не менее способный маг Геллерт Грин-де-Вальд, внучатый племянник Батильды Бэгшот, его идеи буквально воспламенили Дамблдора. Грин-де-Вальд был блестящим юношей, красивым, умным, а, главное, разделяющим идеи Альбуса. Грин-де-Вальд выступал за подчинение маглов волшебникам «ради общего блага». Дамблдор обращал внимание на то, что такая власть налагает огромную ответственность, и выступал за применение силы лишь в пределах самого необходимого, но в целом соглашался со своим новым другом.

Инструментами в достижении этой сомнительной цели должны были стать Дары Смерти: Бузинная палочка, Воскрешающий камень и Мантия-невидимка. Дамблдор планировал использовать камень для воскрешения своих родителей, чтобы те сняли груз ответственности за сестру и брата с его плеч.

Дамблдор уже планировал отправиться на поиски Даров, однако Аберфорт решительно воспротивился этому. Он напомнил брату, что тот должен присматривать за больной и неуправляемой Арианой. Между Аберфортом и Грин-де-Вальдом разгорелась потасовка, и Грин-де-Вальд использовал против Аберфорта заклинание Круциатус. Альбус встал на защиту брата. В ходе драки кем-то из троих было выпущено заклятие, попавшее в Ариану (Дамблдор подозревал, что это именно он нечаянно убил сестру). Грин-де-Вальд скрылся. На похоронах Арианы взбешённый Аберфорт обвинил брата в смерти сестры и сломал ему нос. Тот не пытался защититься.

Смерть Арианы стала переломным моментом в жизни Дамблдора. Он признал ошибочность своих идей и понял, что недостоин обладать как Дарами Смерти, так и большой властью (и в дальнейшем неоднократно отказывался от поста Министра магии).

Вскоре Дамблдор вернулся в Хогвартс в качестве преподавателя Трансфигурации. Между тем Грин-де-Вальд стал обладателем Бузинной палочки и приступил к осуществлению своих планов о мировом господстве. Альбус до последнего момента избегал встречи со своим бывшим другом, боясь узнать от Грин-де-Вальда, что это он убил свою сестру. Только когда оставаться в стороне было уже невозможно, Дамблдор вступил с ним в поединок и нанес ему поражение. По словам Элфиаса Дожа, победа Дамблдора и её последствия для всего волшебного сообщества считаются поворотной точкой магической истории. После поединка с Грин-де-Вальдом Дамблдор стал новым хозяином Бузинной палочки. Сам Дамблдор сказал об этом так: «Мне было позволено владеть и пользоваться ею, потому что я взял её не ради выгоды, а для того, чтобы спасти от неё других».

Дамблдор и Волан-де-Морт

Одним из поручений, данных Дамблдору в его бытность учителем, стала встреча с юным магом Томом Реддлом, чтобы пригласить его учиться в Хогвартсе. Дамблдор был впечатлён магическими способностями Реддла, однако заметил и тёмные стороны его личности, его склонность к жестокости, тирании, и никогда ему не доверял. Когда Реддл вырос и изъявил желание работать в Хогвартсе преподавателем Защиты от Тёмных искусств, Дамблдор убедил директора Армандо Диппета отклонить его просьбу.

Позже Дамблдор начал преподавать в Хогвартсе трансфигурацию, а затем стал директором Хогвартса. Тем временем Реддл начал собирать вокруг себя компанию последователей и стал называть себя лордом Волан-де-Мортом. Вскоре Волан-де-Морт вновь обратился с просьбой о преподавании в школе, но снова получил отказ, на этот раз от самого Дамблдора.

После того как Волан-де-Морт начал войну с министерством магии, для борьбы с Волан-де-Мортом Дамблдором была создана организация под названием «Орден Феникса». Среди её членов были родители Гарри Поттера Джеймс и Лили. Вскоре Дамблдор узнал о том, что у Джеймса есть мантия-невидимка, один из Даров Смерти, передающийся по наследству. К этому моменту Дамблдор уже отказался от идеи воссоединить Дары Смерти, однако соблазн взглянуть ещё на один из них и изучить его был слишком велик, и он, с разрешения Джеймса, на некоторое время забрал мантию себе. После гибели Поттеров Дамблдор передал её подросшему Гарри.

После рождения Гарри Поттера

С первых дней обучения Гарри в Хогвартсе у них с директором установились тёплые отношения. Дамблдор не раз приходил мальчику на помощь в трудную минуту. Дамблдор спас Гарри в пятой книге. В то же время он никогда не был полностью откровенен с мальчиком: не рассказывал ему о своём прошлом, долгое время скрывал от него содержание пророчества, где о Волан-де-Морте и Гарри говорится, что «один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой», опасаясь за душевное спокойствие Гарри. Кроме того, Дамблдор утаивал от мальчика многие факты, касающиеся Северуса Снегга.

Противостояние Министерству

В конце четвёртого года обучения Гарри в Хогвартсе Дамблдор выступает с речью перед учениками, в которой сообщает о возрождении Волан-де-Морта. Тем самым он вступает в конфликт с Министерством магии, которое не признаёт этот факт, и теряет пост Верховного чародея Визенгамота и главы Международной Конфедерации магов.

В начале учебного года Дамблдор появился на заседании Визенгамота и выступил в качестве адвоката Гарри, которого обвиняли в использовании магии вне стен Хогвартса (что строжайше запрещено). Дамблдору удалось доказать, что Гарри пришлось защищаться от дементоров (собственно говоря, так оно и было). Между тем, Министерство магии начало в открытую вмешиваться во внутренние дела Хогвартса. Оно добилось того, чтобы преподавателем Защиты от тёмных искусств стала первый заместитель министра Долорес Амбридж и постепенно передавало ей все больше и больше полномочий. Амбридж утверждала, что Волан-де-Морт не представляет никакой опасности, а Дамблдор просто сеет панику, чтобы заполучить кресло министра магии. Гарри и его друзья создали подпольный кружок — Отряд Дамблдора (англ. Dumbledore’s Army), на котором готовились к схватке с Волан-де-Мортом, изучая защиту от тёмных искусств. Когда об этом стало известно Амбридж, Дамблдор взял всю вину на себя, сказал, что якобы готовил бунт против Министерства, оглушил Амбридж и её приспешников и покинул школу. Новым директором Хогвартса стала сама Амбридж. Вскоре после этого в здании Министерства магии произошла дуэль между Дамблдором и Волан-де-Мортом. Она закончилась вничью, Темному Лорду удалось скрыться, однако после этого отрицать факт возрождения Волан-де-Морта было уже невозможно. Дамблдора восстановили на посту директора Хогвартса, верховного чародея Визенгамота и главы Международной Конфедерации магов.

Поиск крестражей

Таинственные свойства дневника Тома Реддла, уничтоженного Гарри на втором году обучения, и фраза, оброненная Волан-де-Мортом в ночь своего возрождения («Я, который дальше всех других прошел по стезе бессмертия»), заставили Дамблдора думать, что Волан-де-Морт создал некоторое количество крестражей, поместив в них осколки своей души, и Альбус принялся за их поиск и уничтожение. Летом, в промежутке между пятым и шестым годом обучения Гарри в Хогвартсе, Дамблдору удалось найти второй (после дневника) крестраж — кольцо Марволо Мракса. Обнаружив, что в перстень вставлен один из Даров Смерти — Воскрешающий камень, Дамблдор потерял голову и надел его на палец в надежде вернуть своих родных. Однако сработало наложенное на кольцо смертельное заклятие, и, несмотря на то, что Северусу Снеггу удалось остановить на время его распространение, Дамблдор был обречён.

Зная, что Волан-де-Морт поручил Драко Малфою убить его, Дамблдор попросил Снегга сделать это за ученика. Этим он преследовал несколько целей: во-первых, спасти ещё не до конца поврежденную душу Драко, во-вторых, оградить Драко от гнева Волан-де-Морта за невыполненное задание, и, в-третьих, окончательно убедить Волан-де-Морта в преданности ему Снегга (бывшего на самом деле двойным агентом). В течение года («Гарри Поттер и Принц-полукровка») Дамблдор рассказывал Гарри о прошлом Волан-де-Морта и о крестражах, однако не раскрыл ему своей договорённости со Снеггом. Самая же страшная истина, которую Дамблдор утаивал от мальчика, заключалась в том, что один из крестражей Волан-де-Морта — это сам Гарри и он, следовательно, должен пожертвовать собой ради победы над Тёмным Лордом. Эту информацию Гарри должен был узнать от Снегга только после уничтожения всех крестражей за исключением Нагайны.

Все случилось именно так, как и планировал Дамблдор. При попытке добыть очередной крестраж, Дамблдор сильно ослабел и стал лёгкой добычей для Малфоя. Драко обезоружил его, но убить не смог, и это сделал Снегг (при помощи заклинания Авада Кедавра). Единственное, чего не предполагал Дамблдор, это то, что Бузинная палочка выбрала своим новым хозяином обезоружившего его Драко. Гарри отправился на поиски крестражей («Гарри Поттер и Дары Смерти»), постепенно уничтожил их. Оказавшись свидетелем убийства Северуса Снегга, Гарри получил от него воспоминания. Из них он, в том числе, узнал о необходимости пожертвовать собой и совершить этот нелёгкий шаг. Тем не менее, Гарри не умер, так как небольшое количество его крови, защищённое магией материнской любви, текло в жилах Волан-де-Морта (Дамблдор предвидел это, но не мог сказать об этом Гарри, иначе самопожертвование не было бы полноценным, и осколок души Волан-де-Морта, находящийся в Гарри, не был бы уничтожен). Зависнув между жизнью и смертью, Гарри встретился с Дамблдором, который, наконец, поделился с ним всеми своими секретами. В последний раз на страницах книги дух Дамблдора общается с Гарри через портрет, висящий в кабинете директора. Гарри сообщает Дамблдору о своём намерении избавиться от Даров Смерти, кроме мантии-невидимки, а тот «наблюдает за ним с безграничной любовью и восхищением».

Второй сын Гарри, Альбус Северус Поттер, назван в честь двух директоров школы Хогвартс — Дамблдора и Снегга.

Личность Дамблдора

Внешность

Альбус Дамблдор появляется в первой же главе первой книги («Гарри Поттер и философский камень»). Описывается так: «Он был высок, худ и очень стар, судя по серебру его волос и бороды — таких длинных, что их можно было заправить за пояс. Он был одет в длинный сюртук, поверх которого была наброшена подметающая землю лиловая мантия, а на его ногах красовались ботинки на высоком каблуке, украшенные пряжками. Глаза за затемнёнными очками были голубыми, очень живыми, яркими и искрящимися, а нос — очень длинным и кривым, словно его ломали по крайней мере раза два».

По словам Дамблдора, над его левым коленом расположен шрам в виде точной схемы лондонской подземки.

Характер

Одна из главных черт характера Дамблдора — это то, что он не приемлет никаких формальностей, говорит ясно и просто, без боязни произносит имя Волан-де-Морта и советует Гарри поступать так же; при личных встречах со злодеем называет его настоящим именем «Том». Дамблдор чужд всяким предрассудкам, в том числе весьма распространённой идее о превосходстве «чистокровок»: так, он позволяет Хагриду, в жилах которого течёт великанская кровь, служить привратником и преподавать в «Хогвартсе» и говорит, что доверил бы ему свою жизнь. Он же принимает на работу оборотня Римуса Люпина, бывшего Пожирателя смерти Северуса Снегга и кентавра Флоренца.

Дамблдор несёт полную ответственность за учеников Хогвартса. Он редко сердится на Гарри и позволяет ему задавать весьма неприятные для себя вопросы, но стоило Гарри однажды сказать, что Дамблдор часто покидает школу и оставляет учеников без присмотра, как Дамблдор рассердился и заявил, что во время его отсутствия ученики находятся под полной магической защитой. Гарри мгновенно умолкает, понимая, что перешёл некую незримую черту.

Ещё одна черта характера Дамблдора — позволять ученику учиться на своих ошибках. Например, когда Гермиона в начале третьего курса записалась на все новые предметы, Дамблдор, вместо того, чтобы запретить ей, даёт ей попробовать такие нагрузки, снабдив её Маховиком Времени.

Также Дамблдор очень скрытен. Когда они с Гарри обсуждали зеркало Еиналеж, Дамблдор сказал, что видит в нём себя, держащего в руках пару толстых шерстяных носков. Однако позднее выясняется, что в действительности он, как и Гарри, видел в зеркале свою семью. Брат Альбуса, Аберфорт, говорил Гарри, что у Альбуса всегда был талант скрывать и утаивать.

Будучи мудрым и гениальным волшебником, Дамблдор, тем не менее, способен на чудачества и странные в глазах окружающих поступки, во многом объясняющиеся его необычным чувством юмора (в особенности это порой раздражает Минерву Макгонагалл, отличающуюся строгим и серьёзным характером). Подтверждений тому много: письма в яйцах на столе у Петуньи Дурсль, шляпа бабушки Невилла Долгопупса в хлопушке на Рождество в третьей книге, а его речи на торжественной церемонии начала нового учебного года стоят отдельного упоминания:

1-я книга:

«Добро пожаловать! Добро пожаловать к началу нового учебного года в Хогвартсе! Прежде чем начать банкет, я бы хотел сказать несколько слов. А слова мои будут такие: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всё, всем спасибо!»

4-я книга:

«Скажу вам только одно, — произнес он, и его звучный голос эхом прокатился по всему залу, — Налетайте».

5-я книга:

«Нашим новичкам — добро пожаловать!
Нашей старой гвардии — добро пожаловать назад!
Придет ещё время для речей, но сейчас — время для другого. Уплетайте за обе щеки!»

Взгляды на жизнь

Как утверждает сам Дамблдор, в начале своей жизни он мало чем отличался от Волан-де-Морта, ибо подобно ему искал способ победить смерть. В дальнейшем спокойное отношение к смерти стало одним из главных жизненных принципов Дамблдора. Вот лишь некоторые из его высказываний: «В конце концов, для правильно организованного сознания, что есть смерть, как не новое интересное приключение?» (в другом переводе: «Для высокоорганизованного разума смерть — это очередное приключение».), «Воистину, твоя неспособность понять, что в жизни есть вещи куда хуже смерти, всегда была твоей величайшей слабостью» (Волан-де-Морту). Другое фундаментальное его убеждение, постоянно высмеиваемое Волан-де-Мортом, состоит в том, что любовь сильнее всякой другой магии.

Звания

  • Кавалер ордена Мерлина первой степени
  • Величайший Волшебник нашего времени
  • Верховный чародей Визенгамота (временно был снят из-за министерских нападок, но вскоре восстановлен)
  • Президент Международной конфедерации магов (временно был снят из-за министерских нападок, но вскоре восстановлен)
  • Директор школы чародейства и волшебства "Хогвартс"

Дамблдор в кино

В первых двух фильмах Дамблдора играл Ричард Харрис. Однако в 2002 году он скончался, и с тех пор эту роль исполнял Майкл Гэмбон. Роль Дамблдора в юности исполнил Тоби Регбо.

Интересные факты

  • Патронусом Дамблдора является феникс[7].
  • Описывая внешность Дамблдора в интервью 1999 года, Роулинг сравнивала его с Джоном Гилгудом[8].
  • В октябре 2007, отвечая на вопросы поклонников, Роулинг заявила, что «всегда считала Дамблдора гомосексуалом»[9]. В ответ на заявление некоторые критики высказали точку зрения, что личное мнение автора, в отличие от текстов произведений, не является каноном, поскольку в книгах серии не содержится прямых указаний на этот факт[10]. Так, по мнению Эдварда Ротштейна, культурного критика из New York Times: «Роулинг может воспринимать Дамблдора как гея… но другие вовсе не обязательно должны разделять её мнение»[11]. Американский автор Орсон Скотт Кард назвал заявление Роулинг «крайне лицемерным», поскольку «вместо того чтобы на самом деле представить читателям персонажа-гея, она приписала ему это качество задним числом, как будто это была лишь запоздалая мысль»[12]. Кроме того, отдельными критиками была выдвинута версия, согласно которой заявление Роулинг могло не соответствовать её первоначальному замыслу относительно персонажа[13] и являться лишь рекламным ходом[14]. В качестве возможных мотивов Роулинг назывались политкорректность и коммерческие причины[15].

Русский дубляж

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Пародии

Дамблдор пародировался во многих телепередачах и мультфильмах:

  • Так, в двух сериях «Волшебники из Вэйверли Плэйс» главные герои попадают в школу магии профессора Крамбса, прототипом которого является Дамблдор.
  • В 386 эпизоде мультсериала «Симпсоны» Гомер читает Лизе книгу и, узнав о гибели персонажа (параллель со смертью Дамблдора), придумывает свою концовку. Позднее Лиза узнаёт настоящую концовку, но придуманная Гомером ей нравится больше.
  • В одном из эпизодов мультсериала «Робоцып» пародируется факт смены исполнителя роли Дамблдора в фильмах.

Напишите отзыв о статье "Альбус Дамблдор"

Примечания

  1. [www.accio-quote.org/articles/2000/0700-hottype-solomon.htm «J.K. Rowling Interview»], CBCNewsWorld: Hot Type, 13 July 2000
  2. [www.accio-quote.org/articles/2000/1000-livechat-barnesnoble.html Barnes and Noble & Yahoo! chat with J.K. Rowling, barnesandnoble.com, 20 October 2000]
  3. [www.jkrowling.com/textonly/en/news_view.cfm?id=80 J K Rowling at the Edinburgh Book Festival] (недоступная ссылка с 11-05-2013 (3974 дня))
  4. [www.accio-quote.org/articles/2003/0302-newsround-mzimba.htm Lizo Mzimba. Chamber of Secrets DVD interview with Steve Kloves and J.K. Rowling]
  5. [www.the-leaky-cauldron.org/2007/10/16/dumbledore-is-machiavellian-and-snape-vindictive-says-j-k-rowling Dumbledore is "Machiavellian, " and Snape «Vindictive» Says J.K. Rowling — The Leaky Cauldron]
  6. [www.accio-quote.org/articles/1999/0399-barnesandnoble.html «Barnes and Noble interview, 19 March 1999»]
  7. [www.mugglenet.com/editorials/spinnersend/se24.shtml MuggleNet | Spinner’s End #24 — The Unlikely Phoenix — By Lady Lupin]
  8. [www.accio-quote.org/articles/1999/1099-connectiontransc2.htm Christopher Lydon. J.K. Rowling interview transcript, The Connection (WBUR Radio), 12 October 1999]
  9. [lenta.ru/news/2007/10/20/comeout/ Дамблдор оказался гомосексуалистом]. // Lenta.ru, 20 октября 2007  (Проверено 19 июня 2010)
  10. [www.scriptoriumdaily.com/2007/10/23/dumbledore-is-not-gay-taking-stories-more-seriously-than-the-author/ Dumbledore is not gay: Taking stories more seriously than the author]
  11. [www.nytimes.com/2007/10/29/arts/29conn.html?_r=1 Is Dumbledore gay? Depends on definitions of «is» and «gay»]
  12. Орсон Скотт Кард. [www.hatrack.com/osc/reviews/everything/2008-07-20.shtml Mamma Mia! and The Dark Knight - Uncle Orson Reviews Everything]. Hatrack.com (20 July, 2008). Проверено 22 марта 2024. [www.webcitation.org/69hJbZiBk Архивировано из первоисточника 5 августа 2012].
  13. [archive.is/20120731104221/www.associatedcontent.com/article/432563/dumbledore_gay_stop_celebrating.html?cat=38 Dumbledore gay? Stop celebrating]
  14. [media.www.easttennessean.com/media/storage/paper203/news/2007/10/22/Viewpoint/the-Life.And.Lies.Of.Albus.Dumbledore-3047947.shtml «The life and lies of Albus Dumbledore»] (недоступная ссылка с 11-05-2013 (3974 дня))
  15. [www.newsru.com/cinema/22oct2007/potter_4.html Новость о том, что герой «поттерианы» — гей, расколола лагерь фанатов] // NEWSru.com

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Альбус Дамблдор
  • [ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Альбус_Дамблдор Альбус Дамблдор на Поттеромания Викия]
  • [www.accio-quote.org/themes/dumbledore.htm J. K. Rowling quotes about Dumbledore at Accio-Quote.org]
  • [www.hp-lexicon.org/wizards/dumbledore.html Dumbledore’s page] на Harry Potter Lexicon
  • [www.mugglenet.com/books/quotes/dumbledore.shtml Quotes from Albus Dumbledore]

Отрывок, характеризующий Альбус Дамблдор

Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.