Альвы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

А́львы (или альты) — слово «эльфы», в произношении некоторых германо-скандинавских языков.

В ранней германо-скандинавской мифологии — нестареющая, обладающая магией, прекрасная раса, живущая как и люди, на Земле, а именно на ее Северном материке, на Оси, отсюда же и название Асы - люди-небожители. Такое представление об альвах, частично сохранившись, дошло даже до средневековья, осталось запечатлено в языке, именах, культуре и генеалогии.

В «Старшей Эдде» противопоставляются высшим богам — асам. В «Младшей Эдде» упоминается деление на тёмных (живущих под землёй) и светлых альвов (живущих в небесном чертоге). В поздних германо-скандинавских сагах о создании мира говорится, что альвы были созданы первыми асами (Одином, Вили и Ве) из червей, которые появились в мясе ИмираК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4246 дней]. Тёмным (или подземным) Альвам было отдано царство Свартальфхейм, а светлым — Льесальфхейм.





Список альвов в Эдде

Светлые альвы

Тёмные альвы (гномы)

Альвы в Старшей Эдде

В «прорицании Вёльвы» есть перечисление:

10 Мотсогнир старшим
   из племени карликов
   назван тогда был,
   а Дьюрин — вторым;
   карлики много
   из глины слепили
   подобий людских,
   как Дьюрин велел.
11 Нии и Ниди,
   Нордри и Судри,
   Аустри и Вестри,
   Альтиов, Двалин,
   Бивёр и Бавёр,
   Бёмбур, Нори,
   Ан и Анар,
   Аи, Мьёдвитнир,
12 Гандальв и Вейг,
   Виндальв, Траин,
   Текк и Торин,
   Трор, Вит и Лит,
   Нар и Нюрад -
   вот я карликов -
   Регин и Радсвинн
   всех назвала.
13 Фили и Кили,
   Фундин, Нали,
   Хефти, Вили,
   Ханар, Свиор,
   Фрар и Хорнбори,
   Фрег и Лони,
   Аурванг, Яри,
   Эйкинскьяльди.
14 Ещё надо карликов
   Двалина войска
   роду людскому
   назвать до Ловара;
   они появились
   из камня земли,
   пришли через топь
   на поле песчаное.
15 Это был Драупнир
   и Дольгтрасир с ним,
   Хар и Хаугспори,
   Хлеванг и Глои,
   Дори и Ори,
   Дув и Андвари,
   Скирвир, Вирвир,
   Скафинн и Аи,
16 Альв и Ингви,
   Эйкинскьяльди,
   Фьалар и Фрости,
   Финн и Гиннар;
   перечень этот
   предков Ловара
   вечно пребудет,
   пока люди живы.

Альвы в литературе

Альвы, как и многие другие мифические существа, упоминаются во многих литературных произведениях. Особенно они популярны в произведениях жанра фэнтези, однако зачастую авторы интерпретируют их происхождение, сущность и место в Мире совершенно иначе, чем это представлено в исходных мифах (см., например, Ник Перумов, «Тысяча лет Хрофта», «Гибель Богов»). В фантастическом цикле Александра Бушкова «Мамонты» альвами называют вымирающую древнюю расу (по некоторым данным переживала расцвет в каменноугольный период), предшествующую человеку, и за 30 000 лет до Р. Х. лишившуюся своих городов. Альвы Бушкова частью портят жизнь людям, устраивая масштабные катастрофы, частью встраиваются в общество. Повинны в уничтожении нескольких цивилизаций. Для борьбы с ними создан отряд путешественников во времени под «крышей» лейб-гвардии саперного батальона. Хорошо про жизнь альвов можно прочитать в произведении жанра фэнтези Бернхарда Хеннена и Джеймса Салливана « Последний эльф. Во власти Девантара.» knizhnik.org/bernhard-hennen/poslednij-elf-vo-vlasti-devantara/1

Список альвов в «Младшей Эдде»

Светлые альвы — искусные кузнецы, волшебники и музыканты. Вёлунд — повелитель альвов, умелый кузнец. Бейла, Биггвир, Дёккалфар, Сварталфар

Темные альвы — также искусные кузнецы и колдуны. Хрейдмар — колдун, которому в качестве выкупа за убийство сына боги-асы передали сокровища Нибелунгов, проклятые цвергом Андвари. Сыновья Хрейдмара — Отр, Регин, Фафнир. Гэндалф — маг и колдун. Видфин — гном, отправивший своих сыновей добыть мёд из медового источника мудрости Мимира. Сыновья Видфина — Бил, Хьюки.

Напишите отзыв о статье "Альвы"

Ссылки

  • godsbay.ru/vikings/alves.html
  • hyperboreans.xyz/page-86.html

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Альвы

Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.