Альгамбра (ресторан, Рига)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Ресторан Альгамбра
Расположение	Рига Российская империя Российская империя Латвия Латвия
Отрасль	Ресторан

Альгамбра (ресторан, Рига) — один из наиболее дорогих и фешенебельных ресторанов, располагавшийся в центральной части столицы Латвии и действовавший в период со второй половины XIX века и до начала Великой отечественной войны.

Начальный этап

После сноса городских укреплений и создания плана по реконструкции центра Риги, который был принят в 1856 году и начал осуществляться под руководством Иоганна Фельско и Отто Дитце, был образован Новый город Рига, получивший название в противовес Старому. В середине 1860 года был образован обновлённый Александровский бульвар, названный в честь российского императора Александра II, и на преобразившемся участке территории началось активное строительство гостиницы «Франкфурт-на-Майне». Владельцем нового городского отеля стал предприимчивый коммерсант по фамилии Миксель, который заработал состояние на своевременной скупке освободившихся участков территории. Фактически его гостиница была первой, построенной за пределами Старой Риги. С точки зрения архитектурной характеристики здание отличалось роскошным внешним видом, большинство структурных элементов экстерьера были выполнены в стиле неоренессанса (высокая изящная балюстрада, портик с балконом, возвышавшийся над симметрично оформленным входом, многочисленные скульптурные изображения и рельефные элементы внешнего декора (медальоны). Также здание отеля выгодно отличали симметрично расположенные ризалиты и 15 окон, композиция которых подчёркивала монументальность фасада.

Первоначально в гостинице было 15 номеров, а ресторан, который работал при новом отеле, был прототипом будущей Альгамбры. Не все номера находились в надлежащем порядке, некоторые оставляли желать лучшего именно в аспекте их санитарно-технического состояния. Тем не менее гостиница именно благодаря новизне стилевого наполнения и удобству расположения сразу обрела статус одной из передовых в Риге. В ней в последние дни июня 1868 года вместе со своей подругой Марией Александровной Маркович (более известной в литературных кругах под псевдонимом Марко Вовчок, и её сыном Богданом остановился известный российский литературный критик и публицист Дмитрий Иванович Писарев. Именно из этой гостиницы Писарев отправился на купальный курорт в Дуббельн, где его жизнь трагически оборвалась в начале июля.

Развитие ресторана

Через некоторое время при гостиничном ресторане был открыт концертный зал, а особую популярность стяжал достаточно экзотический по тем меркам американский бар, который напоминал типичный ковбойский салун по своей структуре. Следует отметить также, что владельцы отеля руководствовались принципом демократичности ценовой политики, что также сказывалось на росте популярности этой гостиницы Риги. Например, в 1910 году цена на гостиничные номера во «Франкфурте-на-Майне» варьировала от 1,5 до 5 рублей за сутки, в то время как номер в самом фешенебельном рижском отеле «Рим» стоил в диапазоне от 2 до 8 рублей. Тем не менее гостиница уже к началу Первой мировой войны понемногу начала терять в статусе, а клиентов постепенно переманивали более роскошные гостиничные комплексы, в том числе и уже упоминавшийся «Рим».

Именно тогда, к середине 1920-х годов, гостиницу и ресторан при ней приобретают известные латвийские деятели ресторанного бизнеса К. Варе и Ф. Бергфельд, которые отметились некоторыми прибыльными вложениями на Рижском штранде — их проекты процветали, и они решили попытать счастья в Риге. Первым делом новые владельцы провели масштабную реставрацию интерьеров и поставили в ресторане новую мебель, которая была выполнена по последнему дизайну. Вслед за этим Варе и Бергфельд заказали работы по утеплению здания и устроили новые ванные комнаты взамен окончательно обветшавших и устаревших старых. Это повлияло на повышение статуса отеля и он с новой силой принялся нарабатывать репутацию. Следует заметить, что при гостинице была открыта богатая библиотека, что считалось новым в латвийском гостиничном бизнесе. Были оборудованы комфортные гостиные комнаты для приватных бизнес-встреч, а также отдельные и коллективные комнаты отдыха, в которых работал радиоприёмник. Кухня при ресторане также выросла в статусе, поскольку новые повара стали экспериментировать с рецептами русской и французской кухни.

Именно к середине 1920-х годов при гостинице латышским предпринимателем Георгом Берзиньшем был открыт кабаре-дансинг-бар, оборудованный по последнему слову техники, который получил название «Альгамбра». Новое прогрессивное заведение получило своё экзотическое название в честь популярного лондонского кабаре-варьете Alhambra Theatre. Арабские аллюзии были представлены на суд взыскательной рижской публики в отделке интерьеров кафе в восточном стиле, которая была выполнена немецким инженером-дизайнером Куртом Бетге. На первом этаже кабаре располагался танцпол и столики для зрителей, часть которых была расположена в ВИП-пространстве в специально оборудованных лоджиях, откуда было удобно наблюдать за представлениями. На втором этаже располагались приватные кабинеты для уединения. Визитной карточкой рижского кабаре был оркестр The Alhambra Band, который мог исполнять композиции, принадлежавшие к самым разным музыкальным стилям и жанрам. Удивительным было и то, что с 10 до 12 вечера велась прямая радиотрансляция концертов из кабаре «Альгамбра» по местному радиофону.

Слава и совершенствование

В 1929 году богатый предприниматель Георг Берзиньш, дела которого шли в гору, принимает решение о разумном вложении денежных средств и выкупает гостиницу «Франкфурт-на-Майне», которой с каждым днём было всё тяжелее конкурировать с другими отелями (их становилось всё больше, и каждый отличался своей инновационной направленностью). Сразу после перекупки в голове у Берзиньша возник грандиозный план по благоустройству своего детища и он поручил заказ известному рижскому архитектору Сергею Николаевичу Антонову на переоборудование интерьеров ресторана. Главный зал ресторана был преображён по парижской моде: стены были покрыты мягким велюром тёплых тонов, а также украшен деревянными панелями. Все остальные залы и салоны для гостей были отделаны тканями золотисто-жёлтого, светло-серого и коричневого цветов, что придало обрамлению крайне популярный в Европе гаванский колорит. Над входом в «Альгамбру» красовалось название, выполненное из изящных неоновых трубок.

Музыкальная и танцевальная программы в кабаре и дансинг-холле работали с 22:00 до четырёх часов утра. В числе наиболее верных посетителей можно отметить представителей таких «сословий», как богатые спекулянты недвижимостью, иностранные гости столицы, богатые коммерсанты и промышленные предприниматели, домовладельцы и маклеры чёрного рынка. Иногда посетители при оплате счетов за проведённый в «Альгамбре» вечер вынуждены были расставаться с суммой в диапазоне от 100 до 200 латов, так что даже для некоторых государственных чиновников кабаре считалось чересчур дорогим.

Известные гастролёры

Берзиньш позаботился о репертуаре своего кабаре, поставив перед собой цель привлечь к созданию музыкальной программы максимальное количество успешных зарубежных исполнителей. При этом Берзиньш преследовал двойную выгоду при реализации этого проекта, поскольку значимых гостей можно было разместить в номерах собственной гостиницы. Следует отметить, что в «Альгамбре» свою карьеру начал общепризнанный король европейского танго Оскар Давидович Строк, который был родом из Двинска. Он, собирая полные залы на свои выступления, исполнял композиции Фредерика Шопена, Франца Листа, Петра Ильича Чайковского и Роберта Шумана, а в главном зале происходили танцевальные мероприятия. Именно в контексте музыкальной ежевечерней программы «Альгамбры» впервые прозвучали бесспорные хиты Строка «Чёрные глаза» (посвящённые кассирше кабаре 25-летней Лени Либман, в которую долгое время был влюблён композитор) и «Голубые глаза», которые впоследствии сделали Оскара Строка мэтром танго на всём европейском континенте. Георг Берзиньш позже очень жалел, что не успел выкупить произведения Строка, с которым у него были очень сложные личные взаимоотношения, однако Строк был благодарен Берзиньшу за предоставление «площадки», поскольку именно в «Альгамбре» он начал восхождение к своему музыкальному трону.

В «Альгамбру» приезжала из Парижа Надежда Плевицкая, она свела знакомство с композитором Строком за обедом в этом ресторане, и потом так отзывалась об уровне музыкальной жизни в столице Латвии:

Рига не Петербург и не Париж, но какие здесь музыканты! Просто чудо какое-то этот Строк!

В «Альгамбре» гастролировала классическая исполнительница романса Алла Николаевна Баянова, которая с 1918 года регулярно проживала в Румынии. В 1935 году анонсы её концертных выступлений были растиражированы всеми периодическими изданиями Риги. 19-летняя Баянова, приехавшая на гастроли с мамой, неподражаемо исполнила несколько французских и цыганских романсов. После первого выступления последовали новые, до конца 1930-х годов она ещё несколько раз наведывалась в Ригу, практически все её концерты проходили в ресторане-кабаре «Альгамбра».

В октябре 1938 года в Ригу приехал завоевавший популярность на европейской эстраде джазовый скрипач, трубач, дирижёр и первоклассный аранжировщик Эдди Рознер, который к этому времени успел стяжать прозвище «Белый Армстронг». Его выступления наделали очень много шума и в «Альгамбре» неизменно наблюдался полный аншлаг, когда Рознер со своим оркестром творил чудеса.

Прекращение существования

«Альгамбра», располагавшаяся вместе с гостиницей по адресу улица Бривибас, 25, прекратила своё существование после окончания Великой Отечественной войны, а в 1970 году на её месте началось строительство «Ригас модес». Сейчас на этом месте (в помещениях бывшей Ригас модес) располагается Рижская Центральная библиотека.

Отрывок, характеризующий Альгамбра (ресторан, Рига)

– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.