Альковер, Жоан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Жоан Альковер и Маспонс ([ʒuan əɫkove]) (1854-1926) — испанский балеарский писатель, поэт, публицист и политический деятель.



Биография

Сын влиятельного семейства, он изучал степень бакалавра в Балеарском институте перед соисканием ученой степени в области права в Барселоне. После того, как он стал адвокатом (1878), он вернулся на Мальорку, чтоб занять различные должности в судебной системе острова. Одновременно он был боевиком либеральной партии своего друга Антонио Маура, когда он начал политическую карьеру, кульминацией которой стало его назначение в качестве представителя "Corts» (судов) (1893). После короткого пребывания в Мадриде, он вернулся домой на Балеарские острова и отказался от ведения политической деятельности.[1]

С раннего возраста он объединил свои исследования и, в дальнейшем, свою профессиональную профессию, с его интересом к письменной форме. В возрасте восемнадцати лет он опубликовал свои стихи на каталонском и испанском языках в журналах «El Isleño», «Museo Balear» и «Revista Balear». Тем не менее, его литературный интерес станет сильнее за время, проведенное в Барселоне, где он вошёл в контакт с литературной деятельности культурного движения «Renaixença» (журналы, литературные конкурсы, конференции, чтения…). В 23 года он выиграл бы внеочередной приз Барселоны «Jocs Florals» (Цветочные Игры).[1]

Жоан Альковер получил признание как поэт, и он скоро станет тем человеком, который, очень любя литературу, использовал свои литературные способность, чтобы получить социальный престиж. Мало-помалу он перестал писать на каталонском языке, предпочитая писать свои стихи на испанском языке. «Poesías» [Поэзии] — его первая поэтическая книга (1887), «Nuevas poesías» [Новые поэзии] (1892), «Poemas у Armonias» [Стихии и гармонии] (1894) и «Meteoros. Poemas, apólogos у Cuentos» [ Метеоры. Стихи, извинения и рассказы] (1901), отражают эту тенденцию быть одноязычным, хотя он будет включать в себя некоторые стихи на каталонском в первых двух сборниках. Тем не менее, два других сборника будет полностью написана на испанском языке. Это поэзия вдохновила своей романтикой, имитирующая других поэтов, такие как Беккера и Кампоамор, имея сильную экспрессию поэтического голоса, но избегает риторических эксцессов и помпезностей. Его книги были хорошо приняты критиками.[1]

Однако беда сыграла решающую роль в его жизни и литературной деятельности. В 1887 году всего посли шесть лет после брака, Альковер потерял жену, Роза Пужоль Гуарх, с которым он имел троих детей, Пере, Тереза и Гайета. В 1891 году он женился на Марии дель Харо Росельо, с которой у него было больше двух детей, Мария и Пабло. Из пяти детей, он пережил только последнего: в 1901 году Тереза умерла от туберкулеза; в 1905 году, Пере умер от брюшного тифа; в 1919 году Мария и Гайета погибли в один и тот же день. Эта последовательность несчастий довели его до глубокого нервного срыва, который приведет его к усилению своих интеллектуальных исследований, получения большего количества природных и искренних форм выражения. Его поэзия постепенно начинает меняться, начиная с его средой, то есть языком, на котором она была написана. Между 1899 и 1903 Альковер сомневался, продолжать ли писать на испанском языке, или вернуться к каталонскому: он в конечном итоге принял решение писать на каталонском[1].

На самом деле его личные обстоятельства будет пересекаться с другими коллективными условиях: в Мальорке романтическая литература была в упадке, остров становится модернизированные, культурные связи начали появляться с Каталонии и политический каталонизм начал завоевывать известность на острове. Все это побудило его расширить свои литературные горизонты, чтобы присоединиться к более широкому движению и сделать связи, в основном за счет своей дружбы с Сантьяго Русинол и Хосепом Карнерой, с культурной деятельности княжеств. Этот шаг вел его к новому восприятию искусства и литературы.[1]

В 1904 году он дал семинар в Атенеум Барселоны под названием «Humanització de l’art» [Гуманизация искусства], которые составляли его наиболее важным заявлением об искусстве лирической композиции. В этом тексте он защищал убеждение, что участие поэта эстетически подвергается в ясной и понятной поэзии, в хорошо представленой форме. Тем не менее, он выразил свою неприязнь к интеллектуализированной поэзии и тех так называемых литературных школ и направлений, которые были на основе простого искусственности. Поэтому он позиционировал себя на полпути между спонтанным типом поэзии, написанной Жоаном Марагалем, и лиризмом, построенным на совершенной форме, но сентиментально засушливым, как и написано у парнасских поэтов. В соответствии с свою очередь мнениями веков около истины и жизни, Альковер будет проводить поэтический стиль, привязанный к опыту жизни, который была в состоянии глубоко соединиться с чувством читателя человечества.[1]

Книгой, которая наилучшим образом иллюстрирует его лирическую теорию, является «Cap al tard» [Когда уже поздно] (1909), которая полностью написан на каталонском: в этой коллекции не связанных между собой стихотворений мы видим лирический голосовой раскол в разных людей, описывающих многие пейзажи. Альковер сделал это с помощью форм и идей, взятых из популярных воображений, как и мы находим в стихотворении «Balanguera», которое будет адаптировано на музыку Амадеу Вивеса и станет нынешний гимном Мальорки. Раздел, озаглавленный "Элегии", является, без сомнения , одним из ярких моментов в книге: здесь поэт демонстрирует, с несколько другой точки зрения, отеческие страдания, которые он испытал, хотя, надо сказать, он превозмогает эту боль, превратив её в эмоции, которые могут быть почувствованы. В «Poèmes bíblics» [Библейские стихи] (1918), которые были его последним сборником стихов, он снова использует различные поэтические лица, но на этот раз они библейского вдохновения, и он не достиг того же уровня качества, что он достиг в предыдущем томе.

Его статус как интеллектуала, как и Мигеля Коста Льобера, был признан и оценен многими писателями того времени, особенно тех, кто входил в "Escola mallorquina'[Мальоркская школа]. Он был членом «Academia De Bones Lletres» (1913), президент Барселонских «Jocs Florals» [Цветочных игр] (1916) и членом «Institut d'Estudis Catalans" [Институт каталонских исследований] (1916)[1]

Напишите отзыв о статье "Альковер, Жоан"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 [www20.gencat.cat/portal/site/culturacatalana/menuitem.be2bc4cc4c5aec88f94a9710b0c0e1a0/?vgnextoid=51b8ef2126896210VgnVCM1000000b0c1e0aRCRD&vgnextchannel=51b8ef2126896210VgnVCM1000000b0c1e0aRCRD&vgnextfmt=detall2&contentid=6e0eef7fb89d7210VgnVCM1000008d0c1e0aRCRD&newLang=en_GB Joan Alcover]. Generalitat de Catalunya. Проверено 2014-03-23.04.2024.
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Альковер, Жоан

– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».