Альмеев, Усман Гафиятович

Усман Гафиятович Альмеев
Основная информация
Дата рождения	24 апреля 1915(1915-04-24)
Место рождения	д. Акзигитово Свияжского уезда Казанской губернии Российская империя
Дата смерти	14 апреля 2011(2011-04-14) (95 лет)
Место смерти	Казань, Россия
Страна	СССР СССР → Россия Россия
Профессии	оперный певец
Певческий голос	тенор
Коллективы	Татарский академический государственный театр оперы и балета имени Мусы Джалиля Татарская государственная филармония им. Г. Тукая
Награды

Усма́н Гафия́тович Альме́ев (тат. Усман Гафият улы Әлмиев) (1915—2011) ― татарский певец (лирический тенор), солист Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля, солист Татарской филармонии имени Габдуллы Тукая, народный артист Татарской АССР

Биография

• Родился 24 апреля 1915 года в деревне Акзигитово (Акъегет) Свияжского уезда Казанской губернии (ныне Зеленодольский район). Судьба его складывалась непросто. Мальчик потерял родителей и с пяти лет воспитывался в детском доме Свияжска. С юных лет он проявлял невероятное упорство, много работал, совершенствовал данный природой голос. И в результате добился поставленной цели — стал профессиональным певцом.
• Окончив в 1935 году Татарский техникум искусств, он продолжил обучение в Татарской оперной студии при Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского.
• 1938—58 годы солист Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля.
• 1958—68 годы солист Татарской филармонии имени Габдуллы Тукая.

Творчество

Имя Усмана Альмеева связано со становлением Татарского государственного академического театра оперы и балета им. М.Джалиля, где он работал солистом с 1938 по 1958 год. Многогранный талант, широкий творческий диапазон и художественный вкус позволили ему стать одним из основоположников татарского оперного искусства, признанным корифеем театра оперы и балета, принести на татарскую сцену новую исполнительскую манеру, живость, доверительный контакт со зрителем, умение держаться на сцене. Он прекрасно владел голосом, мимикой, пластикой, исполнял ведущие партии в операх Н. Жиганова «Алтынчеч» и «Джалиль», Х.Валиуллина «Самат», в музыкальной драме С. Сайдашева «Наемщик», музыкальной комедии Дж. Файзи «Башмачки» и многих других. С большим мастерством и художественным тактом пел Альмеев татарские песни и романсы, а также народные песни.

Среди ролей певца:

• Галимжан «Башмачки» (музыкальная комедия) Дж. Файзи
• Самат «Самат» Х. Валиуллина
• Андрей «Семья Тараса» Д. Кабалевского
• Имангул «Наемщик» С. Сайдашева
• Хужа Насретдин «Хужа Насретдин» Дж. Файзи
• Хайдар «Намус» Н. Жиганова
• Аскар «Аршин мал алан» У. Гаджибекова
• Урмай и Джик «Алтынчеч» Н. Жиганова и многие другие.

18 мая 2010 г. в концертном зале Татарской государственной филармонии им. Г. Тукая состоялся юбилейный вечер, посвященный 95-летию народного артиста РТ Усмана Альмеева.

Признание

• Народный артист Татарской АССР (1957)
• Орден «Трудового Красного Знамени»
• Медаль «За доблестный труд»

Источники

• Татарский энциклопедический словарь. — Казань: Институт Татарской энциклопедии АН РТ, 1998
• [www.tatpin.ru/ruspin/a/almeev_u.html УСМАН ӘЛМИЕВ]
• Хайруллина З. Альмеев Усман Гафиятович//Народные артисты: Очерки.— Казань, 1980. С. 456—459.
• [www.rt-online.ru/aticles/rubric-69/105421/ Усман Гафьятович АЛЬМЕЕВ]
• Г. Кантор. Усаман Гафиатович Альмеев//Казань-музыка-XX век. Исследовательские очерки.-Казань: Издательский дом «Титул-Казань», 2007.-С.66.

Ссылки

• [www.rt-online.ru/aticles/rubric-69/105421/ Усман Гафьятович АЛЬМЕЕВ]

Отрывок, характеризующий Альмеев, Усман Гафиятович

– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.