Альмонте, Хуан

Хуан Альмонте Juan Almonte<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
наместник Второй Мексиканской империи
11 июля 1863 — 10 апреля 1864
Монарх:	Максимилиан I
Предшественник:	нет
Преемник:	Максимилиан I
Вероисповедание:	католик
Рождение:	15 мая 1803(1803-05-15) Нокупетаро, Мичоакан, Новая Испания
Смерть:	21 мая 1869(1869-05-21) (66 лет) Париж, Франция
Отец:	Хосе Мария Морелос
Мать:	Бригида Альмонте
Супруга:	Долорес Кесада
Дети:	дочь Гуадалупе
Партия:	Консервативная партия
Профессия:	офицер, дипломат
Военная служба
Принадлежность:	Мексика
Звание:	генерал
Сражения:	Техасская революция Битва за Аламо Битва при Сан-Хасинто Американо-мексиканская война Битва при Буэна-Виста Битва при Серро-Гордо Битва на реке Чурубуско Франко-мексиканская война

Хуа́н Непомусе́но Альмо́нте (исп. Juan Nepomuceno Almonte, 15 мая 1803 — 21 мая 1869) — мексиканский политический и государственный деятель XIX века, дипломат, военный. В 1860-х годах Альмонте возглавлял мексиканскую консервативную партию и некоторое время служил наместником вплоть до установления Наполеоном III Второй Мексиканской империи.

Ранние годы

Альмонте родился в Нокупетаро, район Каракуаро в штате Мичоакан. Его отцом считался Хосе Мария Морелос, католический священник, возглавлявший повстанцев в мексиканской войне за независимость в период с 1811 по 1815 год. Его мать, Бригида Альмонте, была чистокровной индианкой. В 1815 году Альмонте был отправлен в Новый Орлеан, где он получил образование и научился свободно говорить по-английски. Обучение он совмещал с работой клерком у торговцев скобяными товарами «Puech & Bein». Дальнейшее пребывание в Соединённых Штатах было прервано, когда 22 декабря 1815 года его отец был казнён в Сан-Кристобаль-Экатепек.

Между 1822 и 1824 годом, Альмонте входил в окружение повстанческого лидера в Техасе — Хосе Феликса Треспаласиоса, а потом был отправлен в Лондон в составе мексиканской делегации. Там он помогал полномочному представителю Хосе Мариано Мичелене в ведении переговоров по настраиванию коммерческих и добрососедских связей с Англией. Это было первое соглашение Мексики как самостоятельной, независимой нации. В 1830 году, являясь депутатом мексиканского конгресса, Альмонте привлёк к себе внимание властей как издатель газеты «El Atleta». Он обвинял президента Анастасио Бустаманте в потворстве иностранному вмешательству в национальные интересы. 16 апреля 1830 года правительство выписало ордер на арест Альмонте. Он был вынужден искать убежище в Нью-Орлеане, а его газета закрылась из-за больших штрафов наложенных администрацией Бустаманте. Позднее Бустаманте смягчился и назначил Альмонте секретарём чрезвычайного дипломатического представительства Мексики, в Перу, в 1831 году. Его новой задачей было представлять Мексику в республиках Южной Америки и Бразильской империи. В 1840 году Альмонте женился на Долорес Кесаде, у них родилась дочь — Гуадалупе.

Техасская революция

В 1834 году вице-президент Валентин Гомес Фариас отправил Альмонте и полковника Хосе Мария Диас Норьегу в инспекционную поездку по Техасу, для сбора сведений о сложившейся там ситуации и о возможных путях её развития. В конце января 1836 года он был определён адъютантом президенту Мексики Антонио Лопесу де Санта-Анне и сопровождал его в походе в Техас, с тем, чтобы подавить там восстание.

Санта-Анна направил свою армию в Сан-Антонио-де-Бехар, где небольшая группа техасцев укрепилась в бывшей испанской миссии Аламо. После того как мексиканская армия окружила город, техасский командующий Джеймс Боуи отправил своего эмиссара Грина Б. Джеймсона на переговоры к Санта-Анне. Вместо этого, с Джеймсоном беседовал Альмонте. Согласно записям его дневника, техасцы просили о почётной капитуляции, но Альмонте, следуя приказам президента, отказал, сказав, что капитуляция должна быть только безоговорочной.

После падения Аламо, предположительно, Альмонте сыграл роль в спасении выжившей Сюзанны Дикинсон. По её воспоминаниям в некоторых интервью «мексиканский офицер вмешался», чтобы пощадить жизнь ей и её дочери. Этим офицером мог быть или английский наёмник Блэк или Альмонте. Также она сказала, что «во время её допроса Санта-Анной, Альмонте убедил его не отправлять её в тюрьму».

21 апреля 1836 года после разгромного поражения в битве при Сан-Хасинто Альмонте с остатками батальона Герреро сдаётся в плен Томасу Дж. Раску. Он возглавлял последний очаг сопротивления поверженной армии. На следующий день Санта-Анна был взят в плен. В качестве посредника и переводчика Альмонте присутствовал при заключении президента Мексики под стражу и последовал за ним в тюрьму на острове Галвестон. Затем их отконвоировали вверх по реке Бразос до плантации Фелпс, примерно в 30 милях от Веласко, где содержали в течение лета-осени 1836 года. Пока они там находились периодически циркулировали слухи о планах по освобождению узников. Когда же заговор был открыт, к ногам Альмонте и Санта-Анны были прикованы тяжёлое ядро и цепь на 52 и 53 дня соответственно. Наконец, благодаря содействию Стефена Остина и Сэма Хьюстона, Альмонте и Санта-Анна, в сопровождении техасского вице-президента Лоренцо де Савалы и Бэйли Хардемана, были отправлены в Вашингтон, где у них был ряд встреч с президентом США Эндрю Джексоном. После восьми дней в Вашингтоне, 31 января 1837 года они покинули Соединённые Штаты. В феврале вернулись в Мексику. К этому моменту Санта-Анна был смещён с поста президента Мексики и отправился в отставку. Альмонте, напротив, продолжил свою военную и дипломатическую карьеру, и даже был повышен в звании до дивизионного генерала. В конце 1837 года он публикует книгу по географии.

Политическая деятельность

В январе 1838 года Альмонте вошёл в состав Хунты Директивы, курировавшей военные училища государства. В марте 1838 года он был назначен секретарём в мексиканское посольство в Лондоне. В июне 1839 года возглавил посольство в Бельгии. С июля 1839 по октябрь 1841 был военным и военно-морским секретарём в правительстве президента Бустаманте. Позднее, при президенте Хосе Хоакин де Эррера, в 1841—1845 годах, служил послом Мексики в Вашингтоне. Сразу после аннексии Техаса Соединёнными Штатами, 6 марта Альмонте был отозван и вернулся в Веракрус. В конце года он поддержал восстание генерала Мариано Паредес-и-Аррильяги, который после прихода к власти утвердил его на посту военного министра. Однако вскоре, Альмонте отправился в рабочую поездку во Францию. Остановившись в Гаване, он встретился с генералом и экс-президентом в изгнании Санта-Анной, присоединяется к нему, и они вместе возвращаются в Мексику.

После начала американо-мексиканской войны, Хосе Мариано Салас, исполнявший обязанности президента, вновь назначил Альмонте военным министром. Его преемником в этой должности, после смены правительства, стал Валентин Каналисо. В феврале 1847 года, Альмонте и ещё несколько генералов предпринимают неудачную попытку переворота, стремясь свергнуть Валентина Гомес Фариаса. После ареста заговорщики содержались под стражей в монастыре Тлателолько, что впрочем, продолжалось недолго — режим Фариаса пал.

После войны, в течение четырёх лет, он служил сенатором от штата Оахака, в период последнего президентства Санта-Анны был представителем Мексики в США. В 1856 году назначался послом в Англию, Францию и Испанию. Тот исторический период был отмечен особо острым противостоянием между партией либералов, находившейся у власти, и консервативной партией, к которой принадлежал Альмонде. Стремясь переломить существующую ситуацию, он оказался вовлечён в разработку планов о реставрации монархии в Мексике и подготовке иностранной интервенции. В Испании, в 1859 году, он подписывает пакт Монт-Альмонте, обещавший выплаты испанцем взамен на экономическую поддержку против Мексиканской либеральной партии. В 1861 году, после сильной внутренней борьбы президент от партии либералов Бенито Хуарес переизбирается на второй срок. 17 июля 1861 года из-за сложной экономической ситуации он утверждает постановление конгресса о приостановке на 2 года любых платежей по иностранным долгам. Это приводит к французской интервенции. Альмонте возвращается в Мексику вместе с французскими войсками. В марте 1862 года он прибывает в Веракрус. 10 июня 1863 года вместе с французами вступает в Мехико. Здесь, 23 июня, он становится президентом правительственной хунты, которая 10 июля меняет своё название на «Регентство Мексиканской империи», представляя тем самым интересы Максимилиана I. Вместе с этим, Альмонте принял на себя управление министерствами иностранных дел и финансов. После прибытия Максимилиана I в Мексику он передаёт бразды правления императору. В 1866 году Альмонте отправляется чрезвычайным послом во Францию, где и остаётся после падения монархии, проведя свои последние дни в изгнании.

Наследие

В честь Альмонте был назван г. Олмонт в канадской провинции Онтарио (ныне включён в состав г. Миссисипи-Миллс).

Литература

• Timothy J. Todish, Terry Todish, Ted Spring. Alamo Sourcebook, 1836: A Comprehensive Guide to the Battle of the Alamo and the Texas Revolution. — Austin, TX: Eakin Press, 1998. — 215 p. — ISBN 1-571-68152-3.
• Jack Jackson, John Wheat. Almonte's Texas. — 2. — Austin, TX: Texas State Historical Association, 2003. — 503 p. — ISBN 0-876-11191-6.
  (Включает подробный отчёт Альмонте об инспекционной поездке в Техас 1834 года)

Ссылки

• Альмонте // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [artofwar.ru/f/foreign/text_0690.shtml Статья «Война в Мексике» на сайте «Art of War»] (включает краткую биографию Альмонте)
• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/fal45 Биография на сайте Handbook of Texas Online]  (англ.)
• [texashistory.unt.edu/permalink/meta-pth-5827:329 Биография на сайте «texashistory.unt.edu»]  (англ.)
• [www.pbs.org/kera/usmexicanwar/biographies/juan_almonte.html Краткая биография на сайте «www.pbs.org»]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Альмонте, Хуан

– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.