Альпинизм
Поделись знанием:
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
Альпини́зм — вид спорта и активного отдыха[1][2], целью которого является восхождение на вершины гор. Спортивная сущность альпинизма состоит в преодолении естественных препятствий, созданных природой (высоты, рельефа, погодных условий), на пути к вершине. В спортивных соревнованиях по альпинизму объектом состязания являются высота вершины, техническая сложность пройденного маршрута, его характер и протяжённость[3].
Содержание
История — памятные даты альпинизма
В разных источниках по разному определяется зарождение альпинизма как вида спорта[4][5][6][7].
Возникновение альпинизма чаще всего связывают с покорением 8 августа 1786 врачом Мишелем-Габриэлем Паккардом и горным проводником Жаком Бальма высшей точки Альп — Монблана[8][9]. Памятник первовосходителям на Монблан находится в мировом центре альпинизма и горных лыж — Шамони.
1799—1804 Александр Гумбольдт достиг высоты 5800 метров при восхождении на вулкан Чимборасо в Южной Америке.
1800 — Первое восхождение на высшую вершину Австрии Гросглокнер, Альпы[10].
1809 — Первая женщина (Мария Паради[fr]) взошла на Монблан[11].
1811 — Первое восхождение на вершину Юнгфрау в Бернских Альпах[12].
1829 — Первое восхождение на Восточную вершину Эльбруса участников Эльбрусской научной экспедиции Российской академии наук под руководством генерала Эммануэля. Вершину покорил местный проводник Килар, сопровождавший экспедицию[13].
Первое восхождение на Б. Арарат русского естествоиспытателя и врача Иогана Фридриха Паррота, армянского писателя Хачатура Абовяна и их спутников[14].
1835 — Ряд восхождений в Андах, в том числе на Пичингу (4787 м) русского географа Платона Чихачёва[5][15].
1851 — Первое покорение семитысячника Шилла (Shilla peak) (7025 м) в штате Химачал-Прадеш, Индия[5].
1857 — Основание Альпийского клуба (Alpine Club) в Лондоне[5].
1862 — Основание Австрийского Альпийского союза (Österreichischen Alpenverein)[5]
1863 — Основание Швейцарского альпклуба (Schweizer Alpen-Club)[16].
1865 — Первое восхождение на одну из красивейших вершин Альп Маттерхорн (Эдвард Уимпер)[17].
1869 — Основание Немецкого Альпийского союза (Deutschen Alpenverein)[5][18].
1881 — Основание клуба «Эдельвейс» в Зальцбурге, Австрия[19].
1889 — Первое восхождение на Килиманджаро[20].
1900 — Основание Русского горного общества[21].
1907 — Покорение второго семитысячника Трисул 7120 м в Гималаях англо-французской экспедицией[9].
1913 — Первое восхождение на высочайшую вершину Американского континента Мак-Кинли, Аляска[22].
1923 — Покорение вершины Казбек большой группой студентов Тифлисского университета под руководством Г. Н. Николадзе. Считается датой рождения советского альпинизма[8][15].
1924 — Достижение участниками британской экспедиции высоты 8530 м в рамках попытки восхождения на Эверест. Лидер экспедиции Джордж Мэллори и его напарник Эндрю Ирвин пропали без вести во время финального штурма вершины. Несмотря на то, что тело Мэллори было найдено в 1999 году, точных данных об их достижении нет[9][23].
1927 — В рамках советско-немецкой экспедиции на Памире был покорён пик Ленина (7104 м) (Карл Вин, Ойген Алльвайн[de], Эрвин Шнайдер[de])[8].
1932 — Основание UIAA — Union Internationale des Associations d’Alpinisme. Первая немецкая экспедиция на Нанга-Парбат[5].
1933 — Первое восхождение на высшую точку Советского Союза — пик Коммунизма (7495 м) Евгением Абалаковым[8].
1938 — Покорение северной стены Эйгера, Альпы[24].
1950 — Покорён первый восьмитысячник — Аннапурна (участниками французской экспедиции Морисом Эрцогом и Луи Лашеналем)[9].
1953 — Покорение высочайшей вершины планеты Джомолунгмы Эдмундом Хиллари и Норгеем Тенцингом. В этом же году покорена Нанга-Парбат немецким альпинистом Германом Булем[9].
1954 — Покорена вторая по высоте вершина мира K2 итальянскими альпинистами Лино Лачеделли и Акиле Компаньони[9].
1959 — Первое восхождение на сложнейшую вершину Серро-Торре в Патагонии[25].
1964 — Покорена Шишабангма — последний из 14 восьмитысячников[9].
1970 — Первое восхождение по Рупальской стене Нанга-Парбат братьями Райнхольдом и Гюнтером Месснерами. Гюнтер Месснер пропал без вести после покорения вершины во время спуска в сторону долины Диамира[26].
1978 — Первое восхождение на Джомолунгму без кислородных приборов Питера Хабелера[en] и Райнхольда Месснера[26].
1982 — Первое восхождение советских альпинистов на Джомолунгму по сложнейшему маршруту[27].
1985 - Ричард Басс стал первым альпинистом, покорившим семь высочайших вершин семи частей света[28].
1986 — Райнхольд Месснер стал первым альпинистом, покорившем все 14 высочайших вершин[29].
1987 — Поляк Ежи Кукучка стал вторым, кто покорил все 14 восьмитысячников[29].
2001 — Российская команда взошла на последнюю непокорённую отдельно расположенную вершину высотой свыше 8000 м Лходзе Средняя (8414 м)[30].
2009 — Первый альпинист из СНГ Денис Урубко (Казахстан) покорил все 14 восьмитысячников планеты[31].
Развитие альпинизма
В истории развития альпинизма можно условно выделить несколько этапов:
- Восхождения на непокорённые вершины простейшим путём.
- Повышение сложности маршрутов на пройденные ранее вершины в Альпах и других горных системах.
- Высотные восхождения на высочайшие вершины мира.
- Прохождение сложнейших маршрутов в различных горных системах земного шара.
Технически сложные восхождения в Альпах
Зародившись в Альпах, альпинизм именно здесь впервые стал развиваться как вид спорта. Чисто спортивные восхождения на вершины начали совершаться в Альпах ещё в начале XIX века. Особенно широкий размах развитие спортивного альпинизма получило в XX веке.
К началу XX века все вершины Альп были покорены, и восходители стали искать новые, более сложные маршруты восхождений. Чем сложнее был маршрут, тем более спортивным считалось восхождение. Так постепенно появился, вырос и утвердился «стенной» альпинизм, то есть прохождение маршрутов по отвесным стенам гор[24].
Сильнейшими альпинистами в этой области были представители альпийских государств: итальянцы, немцы, австрийцы, французы, а также англичане. Во второй половине ХХ века были пройдены такие стены в Альпах, которые до этого долгое время считались абсолютно неприступными. Это свидетельствовало о том, что спортивный класс альпинистов, безусловно, вырос. Большое значение для роста спортивного мастерства сыграло общее развитие снаряжения и техники преодоления скальных и ледовых участков. Появились более легкие и прочные верёвки из синтетических волокон, облегченные кошки, ледорубы, шлямбуры и закладки, дюралевые лесенки, усовершенствованные кухни, новые продукты, лёгкая, тёплая одежда и обувь — все это существенно повлияло на качественный рост альпинизма.
Сложнейшие стенные маршруты в Альпах
- Северная стена Эйгера. В течение десяти лет с 1928 по 1938 год альпинисты различных стран безуспешно пытались пройти эту труднейшую стену в Альпах[32]. После первопрохождения северной стены Эйгера в 1938 году к настоящему времени по этой стене проложено большое количество маршрутов, пройденных неоднократно. Об одной из попыток восхождения по северной стене Эйгера в 1936 году, закончившейся трагически, немецкими кинематографистами в 2008 году был снят художественный фильм «Северная стена» («Nordwand»), основанный на действительных событиях. В настоящее время по северной стене Эйгера проложено много трудных маршрутов[24].
- Одной из самых популярных альпийских вершин среди альпинистов является Гран-Жорас, расположенная в районе Монблана, в верховьях ущелья Лешо. Северная стена Гран-Жорас в течение длительного периода представляла одну из проблем в Альпах. Лишь в 1938 году итальянские альпинисты Кассин, Эспозито и Тицциони прошли трудный маршрут по монолитной стене, покрытой натёчным льдом[24].
- Северо-западная стена Пти-Дрю в районе Монблана в течение длительного времени считалась непроходимой. Эта стена заслуженно считается превосходящей по сложности все то, что было сделано ранее в Альпах. Первое прохождение северной стены Пти-Дрю совершили 1 августа 1935 г. Пьер Ален (Pierre Allain) и Раймон Лейнинже (Raymond Leininger). Широко известно среди альпинистов соло восхождение итальянского альпиниста Вальтера Бонатти (Walter Bonatti) по юго-западному ребру, получившему название «ребро Бонатти». Итальянец совершал восхождение с 17 по 22 августа 1955 г. Семь лет спустя, 24-26 июля 1962 г., Гэри Хэмминг (Gary Hemming) и Ройэл Роббинс (Royal Robbins) прошли «American Direct» -самый прямой из пройденных ранее маршрутов по стене Пти-Дрю. Позднее 10-13 августа 1965 г. Ройэлом Роббинсом и Джоном Харлином (John Harlin) была пройдена «Американская диретиссима». Интересный маршрут по Северо-западной стене Пти-Дрю «Up to Madonna» пройден российскими альпинистами А. Клёновым и М. Дэви в 2000 г. В 1995 г. им же в двойке с М. Бруком пройдена стена на Пти-Дрю. В 1998 г. российская двойка М.Дэви и М. Першин прошла «American Direct».. До настоящего времени восхождение по северо-западной стене Пти-Дрю является эталоном высокого спортивного мастерства в альпинизме.
Восхождения на высочайшие вершины мира
После того как были покорены все альпийские вершины, взоры восходителей всё чаще стали обращаться на другие горные районы Америки, Африки, Новой Зеландии. Дошла очередь и до Гималаев.
Первые попытки покорить вершины в Гималаях относятся к началу XIX века. Однако после первых попыток стало ясно, что экспедиция на вершину выше 6000—7000 м ставит перед альпинистами множество новых проблем, связанных прежде всего с высотой, малой освоенностью горных районов, большими масштабами подходов к подножию вершин.
В течение многих лет в Гималаи и Каракорум выезжали различные экспедиции. Англичане, начиная с 1922 года, год за годом упорно штурмовали Эверест (Джомолунгму), немцы — Нанга-Парбат и Канченджангу, итальянцы и американцы — пик К-2 (Чогори) в Каракоруме[24].
Первый восьмитысячник — Аннапурна, был покорён лишь в 1950 году участниками французской экспедиции Морисом Эрцогом и Луи Лашеналем[33]. После этого в течение пяти лет были покорены ещё шесть высочайших вершин Гималаев и Каракорума, в том числе высшая вершина Земли — Джомолунгма, который более 30 лет отбивал все атаки британских экспедиций. Успеху покорения высочайших вершин наряду с накопленным опытом способствовало совершенствование снаряжения, прежде всего, создание относительно легкой и надежной кислородной аппаратуры. Всё это вместе взятое определило успех послевоенных высотных экспедиций[24].
По мере развития высотного альпинизма постепенно были покорены все восьмитысячники[34]. Последней покорённой вершиной высотой свыше восьми тысяч метров была вершина Лхоцзе Средняя в массиве Лхоцзе, на которую впервые взошли российские альпинисты в 2001 году. История покорения высочайших вершин[35][36] представлена в таблице:
| Вершина | Высота | Место расположения | Первое восхождение | Имена первовосходителей | Первое восхождение зимой | Имена первовосходителей зимой | Количество восхождений |
| Джомолунгма (Эверест) | 8848 м | Непал/Китай | 29 мая 1953 |  Новая Зеландия: Эдмунд Хиллари Непал: Норгей Тенцинг
|
17 февраля 1980 |
 Польша: Кшиштоф Велицкий, Лешек Цихий
|
4109[37] |
| K2 (Чогори) | 8611 м | Каракорум[38] | 31 июля 1954 |  Италия: Акилле Компаньони, Лино Лачеделли
|
284[39] | ||
| Канченджанга | 8586 м | Непал/Индия | 25 мая 1955 |  Великобритания: Джордж Бэнд (George Band), Джо Браун (Joe Brown)
|
11 января 1986 | Польша: Кшиштоф Велицки, Ежи Кукучка
|
209[40] |
| Лхоцзе | 8516 м | Непал/Китай | 18 мая 1956 |  Швейцария: Фриц Люхзингер (Fritz Luchsinger), Эрнст Райсс (Ernst Reiss)
|
31 декабря 1988 | Польша: Кшиштоф Велицкий (Krzysztof Wielicki)
|
221[41] |
| Макалу | 8485 м | Непал/Китай | 15 мая 1955 |  Франция: Жан Кузи (Jean Couzy), Лионель Террэ
|
9 февраля 2009 | Италия: Симоне Моро (Simone Moro) Казахстан: Денис Урубко
|
299[42] |
| Чо-Ойю | 8188 м | Непал/Китай | 19 октября 1954 |  Австрия: Йозеф Йёхлер (Joseph Joechler), Герберт Тихий (Herbert Tichy) Непал: Пасанг Дава Лама (Pasang Dawa Lama)
|
12 февраля 1985 | Польша: Мацей Бербека (Maciej Berbeka), Мацей Павликовский (Maciej Pawlikowski), Ежи Кукучка
|
2668[43] |
| Дхаулагири I | 8167 м | Непал | 13 мая 1960 | Австрия: Курт Димбергер (Kurt Diemberger), Альбин Шельберт (Albin Schelbert) Германия: Петер Динер (Peter Diener) Швейцария: Эрнст Форрер (Ernst Forrer) Непал: Наванг Дорчже (Nawang Dorje), Нима Дорчже (Nima Dorje)
|
21 января 1985 | Польша: Анджей Чок (Andrzej Czok), Ежи Кукучка
|
382[44] |
| Манаслу | 8163 м | Непал | 9 мая 1956 |  Япония: Тосио Иманиси (Toshio Imanishi) Непал: Гьялцен Норбу (Gyalzen Norbu)
|
14 января 1984 | Польша: Мацей Бербека (Maciej Berbeka), Рышард Гаевский (Ryszard Gajewski)
|
297[45] |
| Нанга-Парбат | 8126 м | Пакистан | 3 июля 1953 | Австрия: Герман Буль в одиночку
|
304[46] | ||
| Аннапурна I | 8091 м | Непал | 3 июня 1950 | Франция: Морис Эрцог, Луи Лашеналь
|
3 февраля 1987 | Польша: Ежи Кукучка, Артур Хайзер (Artur Hajzer)
|
154[47] |
| Гашербрум I (Хидден-пик) | 8080 м | Каракорум[38] | 5 июля 1958 |  США: Эндрю Кауфман (Andrew Kauffman), Пит Шёнинг (Pete Schoening)
|
9 марта 2012 | Польша: Адам Белецки и Януш Голаб
|
265[48] |
| Броуд-пик | 8051 м | Каракорум[38] | 9 июня 1957 | Австрия: Фриц Винтерштеллер (Fritz Wintersteller), Маркус Шмук (Marcus Schmuck), Курт Димбергер (Kurt Diemberger), Герман Буль (Hermann Buhl) |
5 марта 2013 | Польша:Мацей Бербека, Адам Белецкий, Томаш Ковальский и Артур Малек
|
385[49] |
| Гашербрум II | 8034 м | Каракорум[38] | 8 июля 1956 | Австрия: Фриц Моравец (Fritz Moravec), Йозеф Ларх (Josef Larch), Ханс Вилленпарт (Hans Willenpart)
|
2 февраля
2011 год |
Италия: Симоне Моро (Simone Moro)
|
871[50] |
| Шишабангма | 8027 м | Китай | 2 май 1964 |  КНР: Сюй Цзин (Hsu Ching), Чжан Чжуньянь (Chang Chun-yen), Ван Фучжоу (Wang Fuzhou), Чжэнь Сань (Chen San), Чжэн Тяньлян (Cheng Tien-liang), У Цзунъюэ(Wu Tsung-yue), Соднам Дочжи (Sodnam Doji), Мигмар Траши (Migmar Trashi), Дочжи (Doji), Ёнтен (Yonten)
|
14 января 2005 | Польша: Пётр Моравский (Piotr Morawski) Италия: Симон Моро (Simone Moro)
|
274[51] |
Восхождения на высочайшие вершины по стенным маршрутам
После покорения высочайших вершин по наиболее лёгкому маршруту началась эра покорения высочайших вершин по трудным, стенным маршрутам. На рубеже XX и XXI веков была сделана попытка выбрать лучшие восхождения столетия[52]. К их числу по мнению некоторых экспертов были отнесены следующие наиболее значительные стенные восхождения на высочайшие вершины[53][54]:
- Восхождение по южной стене Лхоцзе сборной команды профсоюзов СССР, 1991[30]
- Восхождение на Канченджангу Словенской двойкой Претцель-Шремфель, отмеченное наградой «Золотой ледоруб», 1991
- Восхождение по северной стене Дхаулагири. Российско-британская команда под руководством С. Ефимова, 1993
- Восхождение по восточной стене на вершину Ама-Даблам. Альпинисты из Словении Томаш Хумар и Ваня Фурлан, награда «Золотой ледоруб», 1995
- Восхождение по западной стене Макалу. Российская команда из Екатеринбурга, Награда «Золотой ледоруб», 1997
- Восхождение по северной стене пика Жанну. Российская команда, Награда «Золотой ледоруб», 2004
- Восхождение по северной стене Джомолунгмы. Российская команда, 2004
- Восхождение по западной стене К-2 (Чогори). Российская команда, 2007
Начиная с 1992 года по инициативе французского журнала Montagnes и The Groupe de Haute Montagne (GHM) ежегодно по окончании сезона происходит награждение альпинистов, совершивших лучшие восхождения года. Премия «Золотой ледоруб» является самой престижной наградой в альпинизме.
Начиная с 2009 года была учреждена новая номинация «За достижения всей жизни» и первым в этой номинации золотой ледоруб получил знаменитый итальянский альпинист и путешественник Вальтер Бонатти. В последующие годы этой награды были удостоены Райнхольд Месснер (2010), Даг Скотт (2011), Робер Параго (2012), Курт Димбергер (2013), Джон Роскелли (2014), Крис Бонингтон (2015), .
Техника альпинизма
При занятии альпинизмом приходится преодолевать различные природные препятствия: реки, скалы, снег, ледники, ледопады. Их преодоление, как правило, связано с опасностью. За многолетнюю историю альпинизма была выработана специальная техника преодоления опасного горного рельефа[55].
Скалы
Техника преодоления скального рельефа зависит от крутизны скал. Как правило, скалы преодолеваются в связках. Скальные стены преодолевают лазанием в связках с попеременной организацией страховки напарника по связке. Лазание наиболее безопасно в тех случаях, когда лезущий соблюдает правило трёх точек опоры: для двух рук и ноги или обеих ног и руки. В случае потери одной из точек опоры альпинисту легче сохранить равновесие: быстро изменив положение тела и найдя другой захват, восстановить три точки опоры. При лазании с двумя точками опоры в случае потери одной из них почти невозможно сохранить равновесие.
На некрутых скалах возможно одновременное движение участников в связке. В этом случае идущий первым выбирает маршрут движения таким образом, чтобы в случае срыва одного из участников связки другой мог бы удержать его от падения, заложив верёвку за выступы скал. На крутых скалах, где существует опасность падения, организуется страховка с использованием скальных крючьев и закладок. В этом случае идущий в связке первым при подъёме забивает с помощью скального молотка крючья в расщелины, пристегивает через проушину крюка карабин или оттяжку, а в карабин вщёлкивает верёвку, которая страхует его в случае срыва. Если стена очень крутая, существует опасность перебива верёвки падающим камнем или разрыва верёвки на острых камнях, то первый идёт на двойной верёвке для того, чтобы обеспечить бо́льшую безопасность. В этом случае верёвки вщёлкиваются последовательно одна за другой в карабины, пристёгнутые к разным крючьям или закладкам. На очень сложных крутых участках с нависанием, при преодолении карнизов используются искусственные точки опоры в виде лесенок или верёвочных петель, которые подвешиваются к предварительно забитым крючьям.
Идущий первым в связке поднимается на всю длину верёвки, организует точки страховки для себя и для другого участника в связке. После этого нижний в связке осуществляет подъём с верхней страховкой по пути выбивая крючья, оставленные первым. Собравшись на пункте страховки, организованном первым участником, связка начинает в таком же стиле подъём по новому участку скального маршрута.
Лёд
При восхождении, особенно в высоких горах, приходится преодолевать ледники, ледопады. В зависимости от состояния ледника, наличия ледовых трещин, крутизны льда используются различные виды ледового снаряжения:
- Альпинистские кошки
- Ледорубы
- Ледовые молотки
- Айс-фифи
- Ледобуры
- Лестницы и лесенки
- Верёвочные перила
При прохождении ледников существует опасность падения в трещину на леднике, поэтому ледники проходят в связке, организуя страховку друг друга. На крутом льду используется техника ледолазания.
При преодолении ледопадов, особенно при многократном их прохождении при восхождении в гималайском стиле используются специальные лестницы.
Особенностью преодоления крутого льда является обязательное использование специальных кошек и ледобуров для организации промежуточных точек страховки. Широкое признание за рубежом получила изобретённая известным советским альпинистом В. М. Абалаковым Абалаковская петля (Abalakov thread), используемая для организации страховки на льду[56].
Снег
Техника преодоления снежных склонов зависит от состояния снега[57].
Для прохождения свежевыпавшего снега применяются снегоступы и лыжи для ски-альпинизма.
При прохождении крутых снежных склонов используют ледоруб для страховки, а также как дополнительную точку опоры при движении в три такта: ледоруб-нога-нога[58].
Для прохождения утрамбованного ветром и заледеневшего снега, фирна применяются кошки.
Стиль восхождения
Выделяют альпийский и гималайский стили восхождений. Альпийский стиль — это последовательный подъём на вершину вместе со всем снаряжением. Гималайский стиль отличается предварительной подготовкой маршрута восхождения, провешиванием страховочных верёвок (перил), установкой промежуточных лагерей, доставкой снаряжения и кислорода в эти лагеря, что предполагает многократные подъёмы и спуски из лагеря в лагерь. Гималайский стиль — это своеобразная осада горы, занимающая иногда 2-3 месяца, но именно такая тактика позволила достичь вершин Эвереста и других восьмитысячников.
Разновидности альпинизма
Скалолазание
В невысоких горах, где, как правило, нет снега и льда маршрут восхождения на вершины проходит по скалам[59]. Особенностью скальных восхождений являются:
- Относительно небольшая высота над уровнем моря и вследствие этого отсутствие кислородного голодания;
- Более комфортные с точки зрения температуры окружающей среды условия восхождений;
- Отсутствие необходимости брать на восхождение большое количество тёплых вещей;
- Возможность проходить маршрут в лёгкой скальной обуви;
- Как правило, технически сложные участки маршрута требуют для организации надёжной страховки применения широкого арсенала скального снаряжения (верёвки, крючья, закладки, оттяжки, карабины и др.);
- Как правило, менее продолжительное время прохождения скального маршрута (чаще всего без ночёвки).
Комбинированные скально-снежно-ледовые восхождения
Подобные восхождения представляют собой классический альпинизм, зародившийся в Альпах, высота которых не превышает 4810 метров (высота Монблана) над уровнем моря. При восхождении в Альпах и других горных районах (Кавказ, Кордильеры, Южные Альпы, Анды, Памир, Тянь-Шань, Алтай и др.) на вершины высотой до 5000 метров над уровнем моря альпинисты, как правило, не сталкиваются с признаками острого проявления горной болезни[60]. Особенностью данного типа восхождений являются[61][62]:
- Необходимость применения всего арсенала альпинистской техники: техники передвижения и организации страховки на скалах, снегу и льду;
- Необходимость организации промежуточных лагерей для ночёвки и отдыха, что влечёт за собой необходимость брать бивачное снаряжение;
- Менее быстрый темп движения на маршруте вследствие большего веса рюкзаков из-за необходимости брать большее количество снаряжения (кошки, ледоруб, верёвки, скальные и ледовые крючья, бивачное снаряжение, продукты питания, средства связи и другое).
- При восхождении на вершины высотой более 5000 метров над уровнем моря темп движения замедляется из-за проявлений признаков горной болезни, если участники восхождения не имеют хорошей акклиматизации[60].
Высотный альпинизм
Под высотным альпинизмом понимаются восхождения на вершины высотой выше 6500 метров над уровнем моря, расположенные в высоких горах: Гималаи, Каракорум, Памир, Тянь-Шань, Анды. При занятии высотным альпинизмом главной трудностью является необходимость максимальной мобилизации жизненных сил для преодоления негативных последствий воздействия на организм высоты, сухого разреженного воздуха, ультрафиолетового излучения, сильного ветра, низких температур[63]. Несмотря на использование при высотных восхождениях на вершины выше 8000 метров над уровнем моря специального кислородного оборудования, длительное нахождение человека на этих высотах невозможно. Эта высотная зона получила название «зона смерти»[60]. Для преодоления негативного воздействия высоты и успешного восхождения всегда требуется акклиматизация. Процесс акклиматизации проходит путём постепенного набора высоты с необходимостью спуска на более низкие высоты для отдыха и восстановления сил[64]. Поэтому высотные восхождения занимают гораздо больше времени по сравнению с восхождениями на более низкие высоты. Для совершения восхождений организуются экспедиции, которые длятся не один месяц.
Особенностью высотных восхождений являются[65]:
- Необходимость предварительной акклиматизации;
- Необходимость использования специальной одежды и обуви для защиты от негативного воздействия внешней среды: сильные ветра, низкие температуры, большое количество снега, льда;
- Использование всего арсенала альпинистского снаряжения и техники альпинизма
- Организация промежуточных лагерей для ночёвки, заброски снаряжения, продуктов питания.
- Как правило, подготовка пути подъёма и спуска: установка верёвочных перил, промежуточных лагерей. Постепенный подъём на вершину со спуском для отдыха, что позволяет акклиматизироваться для решающего штурма вершины[27].
Big Wall
Big Wall — класс восхождений, предусматривающих прохождение больших стен протяжённостью километр и более. Данные восхождения отличаются особой сложностью маршрутов[66][67].
Общественное значение альпинизма
Прикладное значение альпинизма
Альпинизм имеет важное прикладное значение для различных сторон жизни общества. В процессе своего развития техника альпинизма, выработанные приёмы, методы нашли применение в различных видах человеческой деятельности.
Военный альпинизм
Военное значение альпинизма в странах с горным рельефом стало понятным относительно давно. В начале XX века в Австро-Венгрии и Италии появились специальные горнострелковые части[68].
В Германии первые горные части (горные егеря) были сформированы в Баварии в 1915 году из уроженцев Баварии и Вюртемберга[68].
Во время Первой мировой войны, летом 1918 года, горные стрелки приняли участие в самом высокогорном сражении — Битве при Сан Матео (Battle of San Matteo) в итальянском регионе Трентино, на высоте 3 678 метров над уровнем моря[69]. Перед Второй мировой войной в Германии были сформированы две горнострелковые дивизии[68]. Горнострелковые части были также сформированы в СССР и ряде других стран.
После начала Великой Отечественной войны представители Всесоюзной секции альпинизма обратились в Генеральный штаб с предложением создать специальную альпинистскую группу для обучения горных частей[70]. Такая группа была сформирована, и альпинисты из неё направлены на Закавказский и Северо-Кавказский фронты, а также в Среднеазиатский военный округ в качестве инструкторов по горной подготовке[71]. Во второй половине ХХ века горнострелковые части участвовали в ряде войн: между Индией и Пакистаном (1999, во время которой боевые действия велись на самых больших высотах — до 5400 метров над уровнем моря)[72], в войне СССР в Афганистане, в войне НАТО в Афганистане и ещё нескольких локальных конфликтах.
В настоящее время горнострелковые части существуют в Германии, Италии[73], США[74], России[75], Франции[76], Швейцарии и ряде других стран.
Альпинистскую подготовку горнострелковых частей осуществляют опытные горовосходители, обучая солдат и офицеров методам преодоления сложного горного рельефа, технике альпинизма и способам обеспечения безопасности[75] [77] [78].
Промышленный альпинизм
Промышленный альпинизм, как специальная технология выполнения высотных работ на промышленных и других объектах, при которых работы выполняются с помощью подъёма или спуска по верёвке, или с использованием других альпинистских методов продвижения и страховки, широко начал применяться с 1960-х годов, хотя и до этого были многочисленные случаи применения альпинистской техники для выполнения различных хозяйственных работ[79].
Например, во время Великой Отечественной войны альпинисты покрывали маскировочными чехлами золочёные шпили и купола Ленинграда, спасая их от артобстрелов и бомбёжки[80].
Начиная с 1964 года специальность «скалолаз-монтажник» появилась в СССР в списке профессий. Её основателем стал заслуженный мастер спорта СССР И. А. Галустов. При строительстве крупнейших высокогорных ГЭС: Нурекской, Токтогульской, Саяно-Шушенской, Рогунской, Чиркейской спецотряды альпинистов выполняли работы по расчистке и укреплению горных склонов[81].
В настоящее время промышленный альпинизм прочно вошёл в жизнь, в результате чего в мае 2001 года Минтруд РФ утвердил профессию «промышленный альпинист»[82].
Спасательное дело
Альпинистские навыки, опыт организации безопасности при восхождении в горах оказали значительную помощь в формировании поисково-спасательных отрядов, поисково-спасательных служб.
Во всех горных районах различных стран мира действуют горно-спасательные службы (англ. Mountain rescue), оказывающие помощь попавшим в бедствие, а также обеспечивающие безопасное нахождение людей в горах, как постоянно проживающих, так и временно прибывших на отдых. Данные службы действуют на постоянной основе, их деятельность финансируется, как правило, из бюджетных источников. В Российской Федерации данные службы входят в состав МЧС РФ[83].
Первые специализированные круглосуточно действующие контрольно-спасательные пункты (КСП) в горных районах появились в СССР в 1958 году. Кроме того, в 1963 году Всесоюзный совет ДСО профсоюзов учреждает жетон «Спасательный отряд», а Федерация альпинизма СССР включает в нормативы для спортсменов первого разряда выполнение требований на получение номерного жетона <Спасательный отряд>. Таким образом практически все альпинисты высших спортивных разрядов являлись спасателями[84].
Для подготовки профессиональных спасателей в современных условиях проводятся специальные школы, на которых изучаются и отрабатываются наряду с другими вопросами (оказание первой медицинской помощи) техника организации страховки и транспортировка пострадавшего в условиях различного горного рельефа. По окончании курса теоретической и практической подготовки успешно сдавшим экзамен присваивается звание «спасатель» и вручается номерной жетон «Спасение в горах»[85][86].
Возникновение и развитие новых видов спорта
В процессе развития альпинизма из него выделились и стали самостоятельными некоторые виды спорта.
Спортивное скалолазание
Спортивное скалолазание (англ. sport climbing) как соревновательный альпинизм на скалах появился в СССР в конце 1940-х годов[87][88]. В процессе своего развития спортивное скалолазание стало самостоятельным видом спорта. Начиная с 1955 года в СССР регулярно проводились всесоюзные соревнования. В 1966 году спортивное скалолазание получило официальное признание: в ЕВСК были введены нормативы и требования для выполнения спортивного разряда по скалолазанию а в 1969 году — требования для выполнения высших спортивных разрядов КМС и МС.
Благодаря накопленному опыту в СССР и пропаганде в мире скалолазания как вида спорта он получил широкое международное признание как самостоятельный вид спорта[89]. В 2007 году была создана Международная федерация спортивного скалолазания, под эгидой которой регулярно проводятся чемпионаты мира, соревнования на Кубок мира и другие[88]. Начиная с 1990 года все крупные соревнования по спортивному скалолазанию (чемпионаты мира и Европы, Кубок мира и Европы и другие) проводятся на искусственном рельефе[90].
Ещё в 1972 году во время Мюнхенских Олимпийских игр была проведена дискуссия о введении альпинизма и скалолазания в программу Олимпийских игр. Большинство представителей стран-членов МОК[неизвестный термин] (42 против 24) высказались за включение спортивного скалолазания в программу Олимпийских игр. В то же время 65 членов МОК высказались против включения альпинизма[91]. На проходившей в феврале 2010 года в Ванкувере сессии Международный олимпийский комитет признал скалолазание олимпийским видом спорта[92].
Ледолазание
Ледолазание (англ. Ice climbing) как соревновательный альпинизм в лазании по ледовым стенам появился в 1980 годы[93].
В настоящее время выделился в самостоятельный вид спорта, по которому регулярно проводятся чемпионаты мира, многотуровые соревнования на Кубок мира, региональные и национальные первенства[94][95].
Международная федерация альпинизма и скалолазания продвигает ледолазание в качестве олимпийского вида спорта[96].
Горный туризм
Горный туризм (англ. mountain tourism) является самостоятельным видом спорта, возникшим на стыке собственно туризма и альпинизма. Чем сложнее маршрут в горном туризме, тем больше общего между этими двумя видами спорта[97].
В горном туризме используются та же техника, те же виды снаряжения, что и в альпинизме[98]. Некоторые горные походы по своей технической трудности могут быть вполне приравнены к альпинистским восхождениям. Примером тому может быть очень сложный, не имеющий аналогов поход, совершённый туристами МАИ в 2009 году на Памире, во время которого было пройдено 622 км по высокогорной части Памира с восхождением на высшие вершины: пик Коммунизма (7495 м), пик Ленина (7134 м) и пик Революции (6940 м)[99].
Ски-альпинизм
Ски-альпинизм (англ. ski-alpinism, ski touring) как разновидность альпинизма возник сравнительно недавно на стыке двух видов спорта (альпинизм и горные лыжи), однако получил широкое распространение в горных районах Европы, Америки, Азии, других стран, где есть горы и снег[100].
В настоящее время ски-альпинизм имеет все необходимые признаки для того, чтобы считаться самостоятельным видом спорта. На постоянной основе проводятся международные (в том числе чемпионаты мира), региональные и национальные соревнования под эгидой Международного совета по ски-альпинизму [100].
Международные соревнования
С 2012 года в странах СНГ начали проводить мировой чемпионат по спортивному альпинизму. В нём принимают участие альпинисты из России, с Украины, из Белоруссии, Казахстана, Болгарии, Испании и других стран. Главным организатором чемпионата выступает Евроазиатская ассоциация альпинизма и скалолазания.
См. также
Напишите отзыв о статье "Альпинизм"
Примечания
- ↑ [mpora.com/mountaineering-expeditions/mountaineering-uk-beginners-guide What is Mountaineering?] (англ.). Проверено 18 июня 2016.
- ↑ [climbing.about.com/od/letsgoclimbing/a/WhatisClimbing.htm What is Climbing?] (англ.). About.com:Climbing. Проверено 18 января 2010. [www.webcitation.org/617xqUYO7 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.alpfederation.ru/journal/ruleacsent/2009/02/11/385 Альпинизм. Правила соревнований и проведения восхождений] (рус.). Федерация альпинизма России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xr0NhE Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.piligrim-andy.narod.ru/text/alpin/alpin.html Альпинизм] / Под ред. И. И. Антоновича. — М, 1981.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Захаров П. П. Краткий исторический очерк развития альпинизма // [www.fanyvertical.ru/rest/1194520399/1195469901/1195471944.htm Начальная подготовка альпинистов]. — Т. Часть I.
- ↑ Лапшин Л. П., Левин М. С. Глава 2. // Из истории мирового альпинизма. — Альпинизм г. Екатеринбурга. Книга 1. — Екатеринбург, 2004. — С. 6-14. — 120 с.
- ↑ [www.abc-of-mountaineering.com/info/mountaineering-history.asp Mountaineering History] (англ.). ABC of Mountaineering. Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/617xrv0ZZ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 4 Захаров П. П., Мартынов А. И., Жемчужников Ю. А. [www.soumgan.com/srt/descriptions/Encyclopaedia.htm Альпинизм. Энциклопедический словарь]. — М: ТВТ Дивизион, 2006.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Рототаев П. С. [hibaratxt.narod.ru/alpin/gigant/index.html Покорённые гиганты]. — М: Мысль, 1975.
- ↑ [naturewonders.chat.ru/eu08.htm Атлас чудес природы; Европа: Высокий Тауэрн] (рус.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xsThyK Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Ребюффа, Гастон. [old.ullutau.ru/people/rebuffa.html Гид рассказывает] (рус.). Перевод с фр. Л. Васюкевича. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xtE5RF Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [nat922.narod.ru/geo/jungfrau.htm Юнгфрау] (рус.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xu1eUr Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.elbrus-info.info/article/read/part_second.html Первое покорение Эльбруса - экспедиция генерала Эмануеля] (рус.). Elbrus-info. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xuoJOZ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Ашот Левонян. [www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=2465 Арарат: история восхождений]. Mountain.RU. Проверено 4 февраля 2016.
- ↑ 1 2 Лебедихин А.В. [www.alpclub.ur.ru/retro/ist-alp.html История альпинизма в России]. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xz2elK Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Волков Л.Б. [alpclub.com.ua/node/223 История мирового альпинизма]. Харьковский альпклуб. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y0J1Pd Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.cetneva.spb.ru/matthist.htm Маттерхорн - первое восхождение] (рус.). ВЕХИ ИСТОРИИ (по материалам вебстраницы высокогорной гостиницы "Бергхаус Маттерхорн / хижина Хорнли". Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y2HZIg Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.techkom-outdoor.de/ru/mountain/dav-beschreibung.html Структура и организация работы Немецкого альпийского союза] (нем.)(недоступная ссылка — история). Проверено 10 января 2010.
- ↑ [www.edelweissclub.at/ Sie wollen uns kennenlernen?] (нем.). Edelweiss Club Salzburg. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y2nzmi Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.ntz.info/gen/b00840.html#id04807 The First Ascent in 1889] (англ.). Africa Travel Resource Kilimanjaro. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y3aeAK Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [sportcom.ru/portal/alpinism/info/89.html История альпинизма в России] (рус.). Информационное агентство SPORTCOM. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617xxbv9d Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.vokrugsveta.ru/vs/article/1251/ Белые пятна Мак-Кинли] (рус.) // Вокруг света : журнал. — 2005. — № 9.
- ↑ Диренфурт Г. К третьему полюсу. — Пер. с нем. — М: Географгиз, 1957.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Гарф Б., Кропф Ф. Альпинизм за рубежом М: Государственное издательство «Физкультура и спорт», 1957
- ↑ Самойлик. [nature.1001chudo.ru/argentina_1345.html Серро Торре – горный шпиль в милю высотой]. 1001 чудо света. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y41EkW Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 Месснер Р. Хрустальный горизонт. — М: Планета, 1990.
- ↑ 1 2 [poxod.ru/literature/e82/p_e82_iurijrostispsyv_a.html Эверест-82. Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира]. — М: Физкультура и спорт, 1984. — 368 с.
- ↑ [7summits.com/statistics/Bass Ричард Басс] на сайте 7summits.com
- ↑ 1 2 E. Jurgalski. [www.8000ers.com/cms/index.php?option=com_content&task=view&id=96&Itemid=226 Статистика восхождений на 14 восьмитысячников на www.8000ers.com] (англ.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y4yUde Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 Першин В. Н. [alpclub.ur.ru/retro/ist-alp2.html Краткая история достижений советских и российских альпинистов в Гималаях]. История альпинизма в России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617y5kUCN Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Андрей Анфиногентов. [www.sport-express.ru/newspaper/2009-05-18/14_2/ Повелитель больших гор] (рус.). Спорт-экспресс. Проверено 17 февраля 2010. [www.webcitation.org/617y6z1Ux Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Харрер, Генрих. [climb.com.ua/news/2009/07/06/356/#more-356 Белый паук] (рус.). Горная энциклопедия. Проверено 12 февраля 2010. [www.webcitation.org/617y9a1jc Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.alpclub.ur.ru/alp/Annapurna/index.html Празднование 50-летия первовосхождения на Аннапурну. (4—5 июня 2000 года, Шамони, Франция)] (рус.). Клуб альпинистов и скалолазов Екатеринбурга. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617yAZzpy Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [mounts.narod.ru/advice/hi_mount/his_hi_mount.htm История покорения высочайших вершин мира] (рус.). Библиотека альпиниста. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617yBlOfO Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/en/8000ers-mainmenu-205.html Geographical facts and first ascents information of the Main 8000ers ]
- ↑ [www.8000ers.com/cms/download.html?func=startdown&id=184 Complete ascent — fatalities statistics of all 14 main 8000ers]
- ↑ [www.8000ers.com/cms/everest-general-info-185.html Статистика восхождений на Эверест] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617yCUyzj Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 4 Вершины К2, Гашербрум I, Гашербрум II и Броуд-пик де-факто находятся на границе между Пакистаном и Китаем в Каракоруме, хотя на эту территорию претендует Индия. На большинство из них пути восхождения ведут через Пакистан. Некоторые восхождения были совершены из Китая.
- ↑ [www.8000ers.com/cms/k2-general-info-192.html Статистика восхождений на K2] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617yDHkuf Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/kangchenjunga-general-info-193.html Статистика восхождений на Канченджангу] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617yE1a3q Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/en/lhotse-general-info-194.html Статистика восхождений на Лхоцзе] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/617yEkAlw Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/en/makalu-general-info-195.html Статистика восхождений на Макалу] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180rv0XN Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/cho-oyu-general-info-188.html Статистика восхождений на Чо-Ойю] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180sjO1k Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/dhaulagiri-i-general-info-189.html Статистика восхождений на Дхаулагири] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180tSxqH Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/manaslu-general-info-196.html Статистика восхождений на Манаслу] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180uDu8p Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/nanga-parbat-general-info-197.html Статистика восхождений на Нанга Парбат] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180ux99O Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/annapurna-i-general-info-186.html Статистика восхождений на Аннапурну] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180vhIJp Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/gasherbrum-i-general-info-190.html Статистика восхождений на Гашербрум I (Хидден-пик)] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180wRKSm Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/broad-peak-general-info-187.html Статистика восхождений на Броуд-пик] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180xRalQ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/gasherbrum-ii-general-info-191.html Статистика восхождений на Гашербрум II] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180yERcx Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.8000ers.com/cms/shisha-pangma-general-info-198.html Статистика восхождений на Шишабангму] (англ.). 8000ers.com. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180yzwVV Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [old.risk.ru/rus/mount/reports/best/index.html Лучшие восхождения столетия. Оценки разных специалистов] (рус.). Risk online. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6180zoEHb Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.alpclub.ur.ru/alp/zl_ist.html История конкурса "Золотой ледоруб"] (рус.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/61810efgu Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=3570 PIOLET D’OR Премия «Золотой Ледоруб». История. Личности] (рус.). Проверено 10 января 2010.
- ↑ Гутман Л., Ходакевич С., Антонович И. [poxod.ru/material/techalp/index.html Техника Альпинизма. Учебное пособие для начинающих альпинистов] / Одобрено секцией альпинизма Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при СНК Союза ССР. — М: Государственное издательство «Физкультура и Спорт», 1939.
- ↑ [www.needlesports.com/acatalog/Mail_Order_Abalakov_Thread_274.html The Abalakov Thread] (англ.). Needle Sports. Проверено 16 января 2010. [www.webcitation.org/61815WWf3 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Алексеев. А. А. [alimit.ru/?class=article&element_id=1&sport_id=12&id=227 Правила поведения на снегу и передвижения в связках при занятиях альпинизмом] (рус.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/61816blpO Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Алексеев А. А. [alimit.ru/?class=article&element_id=1&sport_id=12&id=226 Передвижение по снежному рельефу] (рус.). Спортивный альпинизм. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/61818a8H5 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Хаттинг, Гарт. Традиционное скалолазание // Альпинизм. Техника восхождений, скалолазания, ледолазания. — М: ФАИР, 2006. — С. 78-107. — 160 с. — ISBN 5-8183-1197-X, ISBN 5-09-002630-0.
- ↑ 1 2 3 Тихвинский С. Б. [svaneti.ru/publ/6-1-0-58 Горная болезнь] (рус.). Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181ANBXH Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Хаттинг, Гарт. Снежные и ледовые восхождения // Альпинизм. Техника восхождений, скалолазания, ледолазания. — М: ФАИР, 2006. — С. 108-130. — 160 с. — ISBN 5-8183-1197-X, ISBN 5-09-002630-0.
- ↑ [citadel.bstu.by/metod/spalp/index15.html Тактика и техника горовосхождений] (рус.). Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181BM4Yk Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.popmech.ru/article/4840-poka-dyishu-nadeyus/ Пока дышу, надеюсь: Восхождение на Эверест] (рус.). Портал «Популярная механика». Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181C80Dk Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Янчевский О. [www.tkg.org.ua/node/11577 Проблемы акклиматизации в горах] (рус.). Турклуб КПИ Глобус. Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181GZiwh Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.kmvline.ru/lib/alpinizm/44.php Альпинизм. Особенности тактики и организации высотных восхождений] (рус.). Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181HFEZQ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.bigwalls.net/ Big Walls Webcite] (англ.). Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181J8pA1 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [old.risk.ru/rus/projects/bigwall/ Русский путь - стены мира] (рус.). Risk online. Проверено 19 января 2010. [www.webcitation.org/6181JdwmG Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 Г. Уильямсон. Немецкие горнострелковые и лыжные части. 1939-1945. — М.: Издательство АСТ, 2002. — С. 3. — 63 с. — ISBN 5-17-016441-6.
- ↑ [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/3592268.stm WWI bodies are found on glacier] (англ.). BBC News (24 August 2004). Проверено 20 декабря 2009. [www.webcitation.org/6181MHaHi Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Гусев А. М. Эльбрус в огне. — М.: Воениздат, 1980. — 208 с.
- ↑ Гусев А. М. От Эльбруса до Антарктиды. — 2-е изд., доп. и испр. — М.: Советская Россия, 1985. — С. 50. — 240 с.
- ↑ [www.globalsecurity.org/military/world/war/kargil-99.htm 1999 Kargil Conflict] (англ.). Проверено 20 декабря 2009.
- ↑ [www.esercito.difesa.it/root/unita2_sez/arma_ftr_rgt_alp.asp Arma di Fanteria Gli Alpini] (итал.). Проверено 20 декабря 2009. [www.webcitation.org/6HuPxzoqr Архивировано из первоисточника 6 июля 2013].
- ↑ [www.globalsecurity.org/military/agency/army/10mtn.htm 10th Mountain Division (Light Infantry)] (англ.). Проверено 20 декабря 2009.
- ↑ 1 2 [www.alpfederation.ru/projects/military Горная подготовка военнослужащих] (рус.). Федерация альпинизма России. Проверено 8 января 2010. [www.webcitation.org/6181Nx7e2 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.bca7.terre.defense.gouv.fr/ 7ème Bataillon de Chasseurs Alpins] (фр.). Проверено 20 декабря 2009. [www.webcitation.org/6181NCwez Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.polit.ru/news/2009/12/21/vc.html Генштаб России: Франция и Швейцария могут помочь ВС РФ с альпинистской подготовкой] (рус.). ПолитРУ (21 декабря 2009). Проверено 8 января 2010. [www.webcitation.org/6181OhZ9a Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [nvo.ng.ru/notes/2009-12-04/16_specnaz.html Как готовить горный спецназ. Альпинисты пришли на помощь силовикам] (рус.). Новая газета. Проверено 8 января 2010. [www.webcitation.org/6181QnJIQ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Мартынов А.И. Промальп (промышленный альпинизм). — .. — М.: ТВТ Дивизион, 2004. — 272 с. — ISBN 5-98724-002-6.
- ↑ [www.alpklubspb.ru/ass/a372.htm О верхолазных работах Ю.П. Спегальского в Ленинграде] (рус.). Альпклуб Санкт-Петербург. Проверено 8 января 2010. [www.webcitation.org/64vJpMXJg Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [www.alpprom.ru/promalp/110.html История промышленного альпинизма]
- ↑ Труханович Л.В., Щур Д.Л. [www.kapr.ru/articles/2002/1/448.html Промышленный альпинист] // Кадры предприятия : журнал. — 2002. — № 1.
- ↑ [www.mchs.gov.ru/mchs/activities/?ID=10346 Создание сводного высокогорного поисково-спасательного отряда МЧС России и подготовка общественных спасателей-альпинистов] (рус.). МЧС России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181Tpo1G Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.freeride-team.ru/article_126__.html Жетон Спасение в горах] (рус.). Freeride & Heliski team. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181VTqIh Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [new.alpfederation.ru/journal/centernews/2009/04/24/605 Учебно-тренировочный сбор на жетон «Спасение в горах»] (рус.). Федерация альпинизма России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181WeT1t Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.alpfederation.ru/journal/mountainrescue Спасение в горах] (рус.). Федерация альпинизма России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181XYRbo Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [c-f-r.ru/press/60let/ 60 лет спортивному скалолазанию] (рус.). Федерация скалолазания России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181YQMHK Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 [c-f-r.ru/press/history/ История скалолазания] (рус.). Федерация скалолазания России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181arQb4 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.ifsc-climbing.org/?page_name=history Competition climbing history] (англ.). International Federation of Sport Climbing. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181beHSN Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [rusclimbing.ru/articles/hist/h87-97.htm Первое десятилетие международного спортивного скалолазания] (рус.). Информационный центр Федерации скалолазания России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181dO8rW Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [rusclimbing.ru/articles/hist/h67-76.htm История спортивного скалолазания, 1967—1976 гг.] (рус.). Информационный центр Федерации скалолазания России. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181eK1z3 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.risk.ru/users/robinsya/10104/#c77614 Скалолазание стало олимпийским…] (рус.). Проверено 19 февраля 2010. [www.webcitation.org/6181f9ZVY Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.ooks.ru/sport/ice_climbing Ледолазание] (рус.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181h7cSD Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.theuiaa.org/ice_climbing.html Ice Climbing] (англ.). International Mountaineering and Climbing Federation. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181i2KX1 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.alpclub.ur.ru/ice/2010/kirov.htm Первый этап Кубка мира по ледолазанию в Кирове] (рус.). Сайт Клуба альпинистов и скалолазов Екатеринбурга. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181iXW3v Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.theuiaa.org/olympic_movement.html Olympic Movement] (англ.). International Mountaineering and Climbing Federation. Проверено 18 января 2010. [www.webcitation.org/6181jrpcm Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.mountain.ru/mkk/ МКК Горный туризм] (рус.). Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181lAR6q Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ [www.skitalets.ru/mountain/mountain.htm Горный туризм на сервере Скиталец] (рус.). Сервер для туристов и путешественников Скиталец. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181n8eiZ Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ Лебедев А. [www.vvv.ru/papers/textview.php3?paper=693 Памирский марафон 2009] (рус.). Экстремальный портал. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181nZcxa Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
- ↑ 1 2 [old.risk.ru/rus/skialpinism/ Ски Альпинизм] (рус.). Risk online. Проверено 10 января 2010. [www.webcitation.org/6181p6owi Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
Литература
- Захаров П. П., Мартынов А. И., Жемчужников Ю. А. [www.soumgan.com/srt/descriptions/Encyclopaedia.htm Альпинизм. Энциклопедический словарь]. — М.: ТВТ Дивизион, 2006.
- Хаттинг, Гарт. [speleolog.kiev.ua/books/Garth_Hattingh_The_Climbers_handbook.pdf Альпинизм. Техника восхождений, ледолазания, скалолазания]. — М.: Издательство ГРАНД-ФАИР, 2008. — ISBN 5-8183-1197-X; ISBN 5-09-002630-0.
- Эрцог, Морис. [skitalets.ru/books/annapurna_herzog/index.htm Аннапурна - первый восьмитысячник]. — М.: Географгиз, 1960.
- Шатаев В. Н. [skitalets.ru/books/kattrud_shat/ Категория трудности]. — 2-е. — М.: Молодая гвардия, 1982. — 222 с.
- Рототаев П.С. [hibaratxt.narod.ru/alpin/gigant/index.html Покорённые гиганты]. — 2-е изд. — М: Мысль, 1975. — 283 с.
- Рототаев П. С. К вершинам. Хроника советского альпинизма. — М.: «Физкультура и спорт», 1977. — 272 с.
- Маринов Борис. [hibaratxt.narod.ru/alpin/marinov/index.html Проблемы безопасности в горах]. — Сокр. пер. с болг. — М: Физкультура и спорт, 1981. — 208 с.
- Ардито Дезио. [hibaratxt.narod.ru/alpin/k2/index.html К2 — вторая вершина мира]. — М.: Физкультура и спорт, 1969.
- Алексашин Лев Валентинович. [www.mtu-net.ru/kaismei/stranitsy/Letopisse.htm Альпинисты МЭИ]. — М.: МЭИ, 2004. — С. 332. — ISBN 5-7046-0200-2.
Ссылки
- [www.mountain.ru/useful/enciclop/poni2.shtml Альпинизм от А до Я. Энциклопедия]
- [poxod.ru/narration/offkv/p_offkv_prilozhenie2ypi_a.html Памятные даты альпинизма]
- [alpfederation.ru/ Федерация альпинизма России (ФАР)]
- [www.theuiaa.org/ Сайт Международного союза альпинистских ассоциаций (UIAA)]
- [ildarkm.narod.ru/ Сайт экстремала. О горном туризме, альпинизме, путешествиях]
- [www.mountain.ru/ Всё о горах. Альпинизм, скалолазание, ледолазание, горный туризм, горные лыжи, сноуборд]
- [www.risk.ru Риск.ру. Горы, альпинизм, соревнования, скалолазание, экспедиции]
- [alp.org.ua Проект Альп]
 |
Статья является кандидатом к лишению статуса хорошей с 21 июня 2016 |
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Альпинизм
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
