Альтман, Яков Абрамович

Яков Абрамович Альтман
Дата рождения:	15 июля 1930(1930-07-15)
Место рождения:	Кишинёв, Бессарабия
Дата смерти:	16 февраля 2011(2011-02-16) (80 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Россия
Научная сфера:	нейрофизиология, невропатология
Место работы:	Институт физиологии им. И. П. Павлова РАН
Альма-матер:	Северо-Осетинский медицинский институт (Орджоникидзе)
Известен как:	исследователь восприятия звука, разработчик слуховых аппаратов
Награды и премии:	Заслуженный деятель науки Российской Федерации Золотая медаль имени И. М. Сеченова

Я́ков Абра́мович А́льтман (15 июля 1930, Кишинёв, Бессарабия — 16 февраля 2011, Санкт-Петербург, Россия) — российский нейрофизиолог, невропатолог, доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент Российской академии наук (1997), заведующий лабораторией физиологии слуха и отделом физиологии сенсорных систем Института физиологии им. И.П. Павлова РАН (Санкт-Петербург). Заслуженный деятель науки Российской Федерации.

Биография

Родился в Кишинёве в семье инженера-механика, выпускника Гентского университета (Бельгия) Бумы Альтмана (1898—1962) и его жены Хаи (Хаюси) Иделевны Берман (1900—1962). Учился в кишинёвской средней школе № 3 (в одном классе с физиком В. А. Коварским и онкологом И. Ф. Зисманом). Окончил лечебный факультет Северо-Осетинского медицинского института (Орджоникидзе) в 1954 году и аспирантуру при Институте физиологии им. И.П. Павлова АН СССР в Ленинграде в 1960 году.

В 1954—1957 годах работал ординатором и заведующим отделением Костромской психоневрологической больницы. С 1960 года — младший научный сотрудник, с 1964 года — старший научный сотрудник, с 1972 года — заведующий лабораторией Института физиологии им. И.П. Павлова АН СССР (затем РАН). Награждён золотой медалью им. И.М. Сеченова Российской академии наук; автор более 250 научных работ, в том числе 5 монографий.

Основные труды по психоакустике и изучению нейрофизиологических механизмов восприятия движущихся источников звука. Руководитель проекта по разработке электронных слуховых аппаратов для лиц с нарушениями слуха (глухих и слабослышащих), основанных на принципе звуковой дуги.

Жена — доктор биологических наук [frima.org/page066a/elena_altman.jpg Елена Альтман] (род. 1932).

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-1848.ln-ru Профиль Я.А. Альтмана] на официальном сайте РАН
• [frima.org/pagexyz/buma_hayusya_jasha_altman.JPG Фотография с родителями Бумой и Хаюсей Альтман]
• [frima.org/pagexyz/JASHA_HAJUSJA_JENIA_BUMA_ALTMANI.JPG Фотография с родителями и женой Евгенией Ганелиной]
• Yakov Abramovich Altman (To the 75-Anniversary). Journal of Evolutionary Biochemistry and Physiology 41 (4): 483—485, 2005.
• The 75th Birthday of Yakov Abramovich Altman. Human Physiology 31 (4): 494—495, 2005.
• [www.jvnd.ru/usertemplate/1101/VND0573_about_Altman.PDF Научный профиль]

Отрывок, характеризующий Альтман, Яков Абрамович

– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?