Доде, Альфонс

Альфонс Доде
Alphonse Daudet
Дата рождения:	13 мая 1840(1840-05-13)
Место рождения:	Ним
Дата смерти:	17 декабря 1897(1897-12-17) (57 лет)
Место смерти:	Париж

Альфо́нс Доде́ (фр. Alphonse Daudet; 1840—1897) — французский романист и драматург, автор ярких рассказов из жизни Прованса, создатель литературного персонажа, знакового образа романтика и хвастуна Тартарена из Тараскона.

Биография

Альфонс Доде родился 13 мая 1840 г. в (прованском) городе Ниме в семье владельца небольшой фабрики шелковых тканей Винсена Додэ (1806—1875). В 1848 году отец разорился, фабрику продали, и семья переехала в Лион. Не имея материальной возможности получить высшее образование, будущий писатель по окончании средней школы поступает на должность помощника учителя в провинциальный колледж, но вскоре оставил это занятие и в возрасте семнадцати лет вместе со старшим братом Эрнестом переехал в Париж, чтобы зарабатывать себе на жизнь журналистским трудом. Об этом периоде его жизни повествует автобиографический роман «Малыш» (Le Petit Chose, 1868). Однако известность к писателю пришла раньше — с публикацией прозаического сборника «Письма с моей мельницы» (1866).

Альфонс Доде с 1859 года начинает сотрудничать в нескольких газетах как репортер и театральный критик. В 1860 году он был представлен герцогу де Морни, который занимал пост президента Законодательного корпуса Второй Империи. У него Доде получил должность одного из секретарей, что не помешало Альфонсу заниматься журналистской и литературной деятельностью. На службе у де Морни Доде провел почти пять лет, до самой смерти герцога в 1865 году.

В 1867 году молодой писатель женился на Юлии Аляр и стал жить исключительно литературным трудом. У них было 3 детей : Леон (1867—1942), Люсьен (1878—1946), дочь Эдме (1886—1937).

Писатель скончался 17 декабря 1897 г. в Париже.

Творчество

В период 1866—1868-х годов печатались регулярно в газетах его оригинальные лирические новеллы о природе и людях Прованса. Они были опубликованы в 1869 году отдельной книгой, названной «Письма с моей мельницы». Почти в то же время публиковался в прессе текст первого романа Альфонса Доде «Малыш», который вышел отдельной книгой в 1868 году. Эти два произведения принесли писателю славу и деньги.

С декабря 1869 года по март 1870 года в газетах печатается его новый роман «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона», который выходит отдельной книгой в 1872 году.

К 30 годам Альфонс Доде стал одним из самых знаменитых французских писателей, сблизился с кругом ведущих литераторов страны, подружился с Флобером, Золя, братьями Гонкур и с Тургеневым, жившим тогда в Париже.

Выход в свет романов «Фромон младший и Рислер старший» (1874) и «Джек» (1876) вызвал новый прилив его популярности.

Главные произведения писателя, которые принесли ему мировую известность, были написаны в течение одного десятилетия (1866—1876), но он жил еще более 20 лет (умер в 1897 году) и почти ежегодно выпускал по роману, большинство из которых, хотя и не поднимались до уровня его первых книг, но обладали высокими художественными качествами, позволявшими числить его в первой «пятерке» самых крупных писателей Франции конца XIX века.

В позднем периоде творчества Доде усиливаются критические тенденции, он пишет острые социально-разоблачительные романы («Набоб» — 1877; «Короли в изгнании» — 1879; «Нума Руместан» — 1881; «Евангелистка» — 1883; «Бессмертный» — 1888). В 80-е годы писатель вновь обращается к образу Тартарена из Тараскона и пишет еще два романа о нем: «Тартарен в Альпах. Новые похождения тарасконовского героя» — (1885) и «Порт Тараскон. Последние приключения знаменитого Тартарена» (1890).

Вместе с тем, примерно к середине 80-х годов, у Доде наблюдается все более явный интерес к психологическому анализу, к изображению не столько социальных, сколько внутренних, даже чисто биологических побуждений, толкающих человека на те или иные поступки («Сафо» — 1884); «Роза и Нинетта» — 1891; «Маленький приход» — 1895; «Опора семьи» — 1897.

Из пьес Доде самая известная — драматургическая переделка его собственного рассказа «Арлезианка» (L’Arlesienne, 1872), успехом немало обязанная музыке Жоржа Бизе. Но главное в творчестве Доде — проза. Здесь можно выделить два главных направления: одно отличают юмор, ирония и яркость воображения; другому свойственна натуралистическая точность наблюдений, предельная реалистичность. К первой категории относятся провансальские «Письма с моей мельницы» (Lettres de mon moulin, 1869) и «Тартарен из Тараскона» (Tartarin de Tarascon, 1872) — самые оригинальные и известные его произведения. Ко второй группе принадлежат, в основном, большие реалистические романы, в которых он, не показывая особой фантазии, списывает характеры с реальных лиц, а местом действия чаще всего выбирает Париж.

Произведения Альфонса Доде переводились и переводятся на множество языков.

«Письма с моей мельницы»

В этом произведении Доде показывает, что существует и совсем иная жизнь, что есть люди, живущие по естественным и справедливым законам природы. Они не делают деньги, не гонятся за богатством и роскошью, не погрязают в пороках, а честно трудятся, умеют искренне и горячо любить, довольствуются малым, радуются прекрасной природе Прованса и мужественно переносят трудности. Рассказы о таких людях строятся на фольклорной основе народных преданий и сказов. Действие разворачивается на фоне сказочно прекрасной природы юга Франции.

Патриархальный, глубоко человечный мир Прованса противостоит бесчеловечному Парижу как символу жестокого прогресса цивилизации, что и привело к книге Доде миллионы читателей.

Произведения

Ниже приведены наиболее известные работы писателя, полную библиографию см. здесь.

Романы

• «Фромон младший и Рислер старший» (Fromont jeune et Risler aîné, 1874)
• «Сафо» (Sapho, 1884)
• «Джек» (Jack, 1876)
• «Набоб» (Le Nabab, 1877)
• «Короли в изгнании» (Les Rois en exil, 1879)
• «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» (Tartarin de Tarascon, 1872)
• «Тартарен в Альпах» (Tartarin sur les Alpes, 1885)
• «Бессмертный» (L’Immortel, 1888)
• «Порт-Тараскон» (Port-Tarascon, 1890)

Сборники рассказов

• «Рассказы по понедельникам»
• «Письма с моей мельницы»

Пьесы

• «Арлезианка» (1872),
• «Борьба за существование» (1889)

Литературные воспоминания

• «Воспоминания литератора» (1888)
• «Тридцать лет в Париже» (1888).

Библиография

• Доде А. Собрание сочинений в 7 томах. — М.: Правда, 1965. — (Библиотека "Огонек").
• Доде А. Малыш. — М.: Молотовское книжное издательство, 1957.
• Доде А. Последний урок (Рассказ мальчика-эльзасца). — М.-Л., 1959.
• Доде А. Тартарен из Тараскона. Сафо. — М.: Художественная литература, 1972.
• Доде А. Сочинения в двух томах. — «ЗОЛОТАЯ АЛЛЕЯ», 1993. — ISBN 5-7111-0007-6.

Экранизации

• 1923 — Прекрасная нивернезка
• Тартарен из Тараскона — ряд экранизаций

Литература

• Золя Э. Альфонс Доде // Э. Золя. Собр. соч.. — М., 1966. — Т. 25.
• Доде Л. А. Доде. Воспоминания. Б.м., б.г.
• Лансон А. История французской литературы. Т.2. М., 1898.
• История французской литературы. Под ред.И.И. Анисимова, С.С. Мокульского, А.А. Смирнова. Т. 3. М., 1959.
• Брандес Г. Литературные характеристики. М., 1908.
• Пузиков А. Альфонс Доде и реалистические традиции // Пузиков А. И. Портреты французских писателей. — М., 1967.
• Дамте Д.С. Типы свободомыслящих в литературе XIX века: религиоведческий анализ романа Альфонса Доде "Евангелистка" // Аспекты: Сборник статей по философским проблемам истории и современности. Выпуск VI. М., 2010. С. 242-247 ([new.philos.msu.ru/uploads/media/28_Damte_D._S._Tipy_svobodomysljashchikh_v_literature_XIX_veka_religiovedcheskii_analiz_romana_A._Dode___Evangelistka__.pdf pdf]).
• Diederich B., Alphonse Daudet, sein Leben und seine Werke, B., 1900.
• Martino P., Le naturalisme français, P., 1923.
• Dobie G.-V., A. Daudet, L., 1949.
• Bornecque J.-H., Les années d’apprentissage d’A. Daudet, P., 1951.
• Sachs М., The career of A. Daudet, Camb. (Mass.), 1965.

Отрывок, характеризующий Доде, Альфонс

– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.