Муха, Альфонс

Альфонс Муха
Alfons Mucha
Альфонс Муха в 1906 году
Имя при рождении:	Альфонс Мариа Муха
Гражданство:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия (1860—1918) Чехословакия Чехословакия (1918—1939) Протекторат Богемии и Моравии Протекторат Богемии и Моравии (1939)
Жанр:	живопись, декорации, ювелирный дизайн, плакаты, афиши, банкноты, этикетки, почтовые марки
Стиль:	модерн

Альфо́нс Мари́а Му́ха (чеш. Alfons Maria Mucha; 24 июля 1860, Иванчице, Моравия, Австро-Венгрия — 14 июля 1939, Прага, Протекторат Богемии и Моравии) — чешско-моравский живописец, театральный художник, иллюстратор, ювелирный дизайнер и плакатист, один из наиболее известных представителей стиля «ар нуво».

Жизнь и творчество

Молодые годы

Альфонс Муха родился в городке Иванчице (Айбеншютц; чеш. Ivančice, нем. Eibenschütz) в Южной Моравии, недалеко от Брно, в семье небогатого судебного чиновника, мораванина Ондрея Мухи, отца шестерых детей от двух браков. Матерью художника была Амалия Муха, дочь богатого мельника (мораванка по отцу и полька по матери). В детстве Альфонс увлекался пением и был принят певчим в хор мальчиков капеллы собора Св. Петра и Павла в Брно, что позволило ему учиться в гимназии. К этому же времени относятся и его первые опыты живописи (акварель «Жанна д’Арк»). По окончании гимназии он пытался поступить в пражскую Академию художеств, но не выдержал экзамены и некоторое время по протекции отца работал писарем в суде своего родного городка. Всё своё свободное время он посвящал занятиям в местном любительском театре — вначале как актёр, затем как декоратор и художник афиш и пригласительных билетов.

В 1879 году Муха был замечен и приглашён в Вену в художественные мастерские Каутский-Бриоши-Бургхардт, в качестве художника театральных декораций. Но после пожара в «Рингтеатре» в 1881 году, который привел к гибели около 500 человек и уничтожил его мастерскую, декораторская фирма потерпела крах, а сам он был настолько потрясён, что покинул Вену и переехал в небольшой моравский городок Микулов (Никольсбург), где работал над украшением родового замка графа Карла Куэна-Беласси, а затем и его парадного дворца Эммахоф (названного в честь Эммы — жены графа) в моравском городе Грушовани. Вскоре художник совершил, вместе с супругами Куэн-Беласси, путешествие в Северную Италию и в австрийский Тироль. Там Альфонс Муха некоторое время расписывал стены замка, принадлежавшего брату Куэн-Беласси. Восхищённый талантом юного мораванина, граф согласился оплатить расходы по его учёбе в Мюнхенской академии изящных искусств. Здесь Муха вскоре возглавил Ассоциацию Славянских художников.

Парижский период

После двух лет занятий в Мюнхене Муха в 1887 году переезжает в Париж и поступает в Академию Жюлиана, а затем в Академию Коларосси, наиболее известные художественные школы своего времени. Однако, в том же 1887 году граф Куэн-Беласси покончил с собой. Муха остался без средств к существованию. Ему пришлось прервать системные занятия живописью и зарабатывать на жизнь изготовлением рекламных плакатов, афиш, календарей, ресторанных меню, приглашений, визитных карточек. Его мастерская находится над рестораном мадам Шарлотты, в течение некоторого времени он делил её с Ван Гогом. Здесь же, у Шарлотты, Муха познакомился с художниками Выспянским, Веркаде, Мехоффером, Подковиньским и Слевиньским.

Иногда случались серьёзные заказы. Так, в 1892 году Муха проиллюстрировал многотомный труд «Сцены и эпизоды из истории Германии», французского историка Шарля Сеньобоса. Обращение к великим людям и великим событиям не только германского, но и общеевропейского прошлого обогатило художника ценным опытом, который впоследствии пригодился ему при работе над своим самым знаменитым творением — «Славянской эпопеей».

Поворот в судьбе моравского гения наступил в 1894 году, когда накануне Рождества он получил от театра «Ренессанс», казалось бы, ничем не примечательный заказ на афишу премьеры представления «Жисмонда» с участием великой актрисы Сары Бернар. Эта работа моментально сделала его едва ли не самым популярным художником в Париже. Восхищенная Сара Бернар пожелала познакомиться с неизвестным художником, и по её настоянию он получил место главного декоратора театра. За последующие шесть лет из-под его кисти вышло множество афиш к спектаклям, к самым известным из которых относятся «Дама с камелиями», «Медея», «Самаритянка», «Тоска» и «Гамлет», а также декорации её постановок, костюмы и украшения. Некоторое время Муха был также любовником знаменитой актрисы.

В эти годы он приобрел широкую известность как автор этикеток и виньеток разнообразных товаров — от шампанского и бисквитов до велосипедов и спичек, а также как дизайнер ювелирных украшений, интерьеров, предметов прикладного искусства (ковры, портьеры и т. д.). От заказов не было отбоя. Газеты писали о феномене Мухи, в Париже даже появилось новое понятие — «La Femme Muchas». Роскошные, чувственные и томные «женщины Мухи» тиражировались моментально и расходились тысячными тиражами в плакатах, открытках, игральных картах… Кабинеты светских эстетов, залы лучших ресторанов, дамские будуары украшали шелковые панно, календари и эстампы мастера. В этом же стиле были созданы красочные графические серии «Времена года», «Цветы», «Деревья», «Месяцы», «Звезды», «Искусства», «Драгоценные камни», которые до сих пор тиражируются в виде арт-постеров (и подвергаются беззастенчивому плагиату на всех уровнях). Одно из известнейших парижских графических издательств, «Шампенуа» (Le Champenois), заключает с ним эксклюзивный контракт на его прикладное творчество.

Все работы Мухи отличаются своеобразным неповторимым стилем. Центром композиции, как правило, является молодая здоровая женщина славянской внешности в свободной одежде, с роскошной короной волос, утопающая в море цветов — иногда томно-пленительная, иногда загадочная, иногда грациозная, иногда неприступно-роковая, но всегда обаятельная и миловидная. Картины обрамляют замысловатые растительные орнаменты, не скрывающие своего византийского или восточного происхождения. В этом же стиле были выполнены и литографии Мухи, иллюстрировавшие «Ильзу, принцессу Триполийскую» Робера де Флёра… В отличие от тревожных картин современных ему мастеров — Климта, Врубеля, Бакста — произведения Альфонса Мухи дышат спокойствием и негой.

В 1895 году Муха входит в круг символистов «Салон ста» (Salon des Cent), группировавшихся вокруг небольшой одноименной художественной галереи, к которому принадлежали такие личности как художники Боннар, Тулуз-Лотрек, Грассе, поэты Верлен, Малларме и другие. В число его знакомых входят братья Люмьер, вместе с которыми он участвует в опытах по кинематографии, и Стриндберг. Начиная с 1897 года он организует персональные выставки в Париже и других городах Европы, включая Прагу, пользующиеся огромным успехом, журнал La Plume посвящает ему специальный номер. В 1900 году Муха принимает участие в отделке павильона Боснии и Герцеговины на Всемирной выставке в Париже. Это событие побудило его заинтересоваться историей славян, что в дальнейшем привело к созданию цикла «Славянская эпопея».

Американский период

В 1906 году Муха женился на своей ученице Марии Хитиловой (в семье родились дочь Ярослава и сын Иржи, позднее — известный журналист, писатель, сценарист, умер в 1991 г.). Одновременно он принимает предложение Американского общества иллюстраторов и переезжает в США, где жил и работал до 1910 года и считался крупнейшим художником современности. Муха преподавал в Художественном институте Чикаго, а в 1908 году создал декорации для Немецкого театра в Нью-Йорке… Однако, несмотря на громкий успех (Муха снискал себе славу портретиста и автора обложек иллюстрированных журналов), тамошняя жизнь тяготила его своим коммерционализмом, и он не порывал с мечтами вернуться в Чехию. К тому времени он решил, что его прежнее творчество исчерпало себя, и задумывался о создании грандиозного цикла эпических картин на тему истории славян.

Возвращение на родину

Альфонс Муха

Славяне на исконной Родине: между туранским кнутом и готским мечом.. 1912

Холст, Масло. 610 × 810 см

Пражская городская галерея, Прага

Сразу же после возвращения в Чехию в огромном Хрустальном зале замка Збирог недалеко от Праги он принялся за работу. В течение последующих восемнадцати лет из-под его кисти вышло двадцать монументальных полотен, изображающих переломные вехи в истории славянских народов, в частности, «Славяне на исторической родине» («Славяне на прародине»), «Симеон, царь Болгарии», «Проповедь магистра Яна Гуса», «После Грюнвальдского сражения», «Ян Коменский покидает родину» и «Отмена крепостного права на Руси». В эти же годы он работает над интерьерами самых известных зданий Праги в стиле модерн — Муниципального дома, отелей «Европа» и «Империал», создает эскиз главного витража достраиваемого собора Святого Вита в Пражском Граде.

После образования в 1918 году независимой Чехословакии Муха поглощен созданием «официального» графического стиля нового государства: его таланту принадлежат образцы первых банкнот и почтовых марок страны, один из вариантов государственного герба и даже правительственные бланки и конверты.

В 1928 году Муха заканчивает свою «Славянскую эпопею» и дарит её городу Праге. Вследствие того, что в тогдашней Праге не нашлось галереи, которая могла бы разместить её всю целиком, она временно экспонировалась во Дворце ярмарок, а после войны была помещена в замке в городке Моравский Крумлов (доступна для осмотра с 1963 года).

К концу его жизни интерес к нему был потерян: в Чехословакии 1930-х годов (период расцвета функционализма), а также в социалистический период его творчество считалось устаревшим и чрезмерно националистическим.

Патриотизм художника (не столько моравский или чешский, сколько общеславянский) был настолько известным, что власти гитлеровской Германии включили его в список врагов III Рейха — несмотря даже на весьма значительный вклад Альфонса Мухи в немецкую культуру. После захвата Праги в марте 1939 года, Гестапо несколько раз арестовывало престарелого художника и подвергало допросам, в результате чего он заболел пневмонией и скончался 14 июля 1939 года. Альфонс Муха был похоронен на Вышеградском кладбище.

Память

Творчеству Альфонса Мухи посвящены музей в Праге, экспозиция цикла «Славянская эпопея» в Моравском Крумлове и выставка о ранних годах его жизни в отреставрированном здании бывшего суда в Иванчице. Произведения Мухи входят в коллекции многих видных музеев и галерей мира. В настоящее время разрабатываются планы строительства в пражском парке Стромовка, недалеко от бывшего выставочного комплекса, специального здания для экспонирования «Славянской эпопеи».

В честь Альфонса Мухи назван астероид № 5122.

Галерея

• Alfons Mucha - 1896 - Biscuits Lefèvre-Utile.jpg

  Biscuits LeFevre-Utile (1896)

• Alphonse Mucha - Bieres de la Muse.jpg

  Bieres de la Meuse (1897)

• Alphonse Mucha - Cycles Perfecta.jpg

  Cycles Perfecta (1902)

• Alphonse Mucha - Donna Orechini.png

  Донна Ореккини (1897)

• Alphonse Mucha - Job Cigarettes 1.jpg

  Реклама сигарет «Job» (1896)

• Alphonse Mucha - Poetry.jpg

  Поэзия

• Alphonse Mucha - Zodiac.jpg

  Календарь «Зодиак» (1896)

• Savonnerie de bagnolet Alfons Mucha.jpg

  Savonnerie de bagnolet (1897)

• Alfons Mucha - 1896 - Spring.jpg

  Весна (1896)

• Alfons Mucha - 1896 - Summer.jpg

  Лето (1896)

• Alfons Mucha - 1896 - Autumn.jpg

  Осень (1896)

• Alfons Mucha - 1896 - Winter.jpg

  Зима (1896)

• Alfons Mucha - Monaco Monte Carlo.jpg

  Монако Монте-Карло (1897)

• Alfons Mucha - Fruit2.jpg

  Фрукты (1897)

• Alfons Mucha - 1898 - Dance.jpg

  Танец (1898)

• La Plume 1898.jpg

  Обложка журнала «La Plume» (1898)

• Alfons Mucha - F. Champenois Imprimeur-Éditeur.jpg

  F. Champenois Imprimeur-Éditeur (литография, 1897)

• Salon des cent 1897.jpg

  Плакат первой собственной выставки Мухи в «Салоне ста» (1897)

• Alphonse Mucha, Austrian Pavilion, Paris, 1900.jpg

  Плакат австрийского павильона (1900)

• Mucha-Maud Adams as Joan of Arc-1909.jpg

  Плакат Мод Адамс в роли Жанны д'Арк (1909)

• Alfons Mucha - 1894 - Gismonda.jpg

  Знаменитый литографический плакат с актрисой Сарой Бернар в роли Жисмонды (1894)

• Alfons Mucha - Medea.jpg

  Медея (1898)

• Alfons Mucha - 1896 - Lorenzaccio.jpg

  Лоренцаччо (1896)

• Lepatermucha002.jpg

  Иллюстрация из «Le Pater»

• Lepatermucha005.jpg

  Иллюстрация из «Le Pater»

• Mucha stained glass windows in St. Vitus Cathedral.JPG

  Витраж работы Мухи в соборе Святого Вита в Пражском Граде

• Alfons Mucha at work Slavs Mucha 4.jpg

  Альфонс Муха работает над «Славянской эпопеей» (1920)

• Slav Epic poster - Alfons Mucha.jpg

  Плакат-приглашение на выставку «Славянской эпопеи» в Брно (1930)

• Slovane v pravlasti 81x61m.jpg

  Славяне на исконной Родине

• After the Battle of Grunwald.jpg

  После Грюнвальдской битвы

• Mucha, Alfons - Der Heilige Berg Athos - 1926.jpg

  Святая Гора Афон (1926)

• Coronation of Emperor Dušan, in "The Slavonic Epic" (1926).jpg

  Коронация сербского царя Стефана Уроша IV Душана как императора Восточной Римской империи (1926)

• Jaroslava Mucha by Alphonse Mucha (1860-1939).jpg

  Ярослава (дочь художника, 1924—1925)

• Alphonse Mucha - Fate.jpg

  Судьба

• Winter Night 1920 60x73cm.jpg

  Зимняя ночь (1920)

• Alfons Mucha Selbstporträt.jpg

  Автопортрет (1907)

• Alfons Mucha - Czechoslovakian poststamps.JPG

  Марки из первой стандартной серии Чехословакии «Градчаны» (1918)

• Czekhoslovakia-hradcany-1918.jpg

  Почтовая марка Чехословакии из серии «Градчаны» (1918)

• Czechoslovakia 1918 500h postage due.jpg

  Доплатная марка Чехословакии (1918)

См. также

• Адамс, Мод (актриса США)
• Бернар, Сара
• Венский сецессион
• Модерн
• Югендстиль

Статьи об отдельных картинах

• [www.artcontext.info/stories-about-artists/19-alfons-mucha/489-muha-bernar.html Театральная афиша к постановке «Жисмонды» (роль Сары Бернар) ] (1895)
• Салон ста (1896)
• Мечтательность (1897)
• Зодиак (1896—1897)
• Голова византийки: Брюнетка (1897)
• Голова византийки: Блондинка (1897)
• Салон ста (1897)
• Медея (1898)
• Природа (1899—1900)
• Рекламный плакат «Cycles Perfecta» (1902)
• Картина из цикла «Figures decoratives» (1905)

Ссылки

• Муха, Альфонс-Мария // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.muchafoundation.org Официальный сайт фонда А. Мухи] (англ.)
• [staratel.com/pictures/modern_/mucha/main.htm Работы Альфонса Мухи]
• [www.newacropolis.ru/magazines/1_2004/Alf_Muha_Prevr_zemn_/ Альфонс Муха. Превращая «земное» в искусство]
• [cfe.iip.net/new/Mucha.htm Альфонс Муха и его шедевры в стиле модерн]
• [art.frominfo.ru/gallereya/alfons-mariya-muxa Около 300 работ Альфонса Мухи]
• [art.frominfo.ru/gallereya/alfons-muxaslavyanskaya-epopeya Альфонс Муха(Славянская эпопея)]
• [talne-info.com/articles-art/alphonse_mucha/ Альфонс Муха: Цветы и грезы Арт Нуво]
• [www.euroholidays.cz/allnews/95-slavjanskaja-jepopeja-alfons-muha «Славянская эпопея» Альфонс Муха]
• [www.ngprague.cz/cz/10/0/4140/sekce/alfons-mucha-slovanska-epopej/ Veletržní palác (Kontakty)]

Отрывок, характеризующий Муха, Альфонс

– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.