Альфонс де Пуатье

Альфонс де Пуатье Alphonse de Poitiers<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Альфонс де Пуатье на миниатюре XIII века</td></tr>
граф Пуатье
1241 — 1271
граф Тулузы
1249 — 1271
Предшественник:	Раймунд VII
Преемник:	нет
Рождение:	11 ноября 1220(1220-11-11) Пуасси
Смерть:	21 августа 1271(1271-08-21) (50 лет) Тарквиния
Место погребения:	Аббатство Сен-Дени
Род:	Капетинги
Отец:	Людовик VIII
Мать:	Бланка Кастильская
Супруга:	Жанна Тулузская
Дети:	нет

Альфонс де Пуатье (фр. Alphonse de Poitiers; 11 ноября 1220, Пуасси — 21 августа 1271, Тарквиния близ Сиены) — французский принц из династии Капетингов, граф Пуату с 1241 года, граф Тулузский с 1249 года.

Биография

Альфонс был 3-м из четырёх, достигших взрослого возраста, сыновей французского короля Людовика VIII и его супруги Бланки Кастильской. Его старшими братьями были будущий король Франции Людовик IX и Роберт I д’Артуа, младшим — Карл I Анжуйский, впоследствии король Сицилии, Неаполя и Иерусалима.

Согласно Парижскому договору 1229 года, завершившему Альбигойский крестовый поход, Альфонс был обручён с наследницей графа Тулузского, Жанной. В 1241 году состоялась их свадьба.

В тот же год, 24 июня, Альфонс был в Сомюре посвящён в рыцари и, согласно завещанию отца, пожалован графствами Пуату, Сентонж и частью Оверни. Этот акт был оспорен английским королём Генрихом III, так как часть указанных территорий ранее принадлежали Англии. Против Альфонса и его брата, короля Людовика IX, выступили объединённые силы Генриха III, графа Гуго Х Лузиньяна и тестя Альфонса, графа Раймунда VII Тулузского. Однако французские королевские войска в битве при Талленбуре в июне 1242 года разбили эту коалицию. Король Генрих бежал в Гасконь, а Лузиньян и граф Раймунд подчинились Людовику IX.

Альфонс де Пуатье был участником Седьмого крестового похода, организованного его братом Людовиком. Однако выступил он не с основными силами французов в августе 1249 года, а осенью 1249 года, вместе со своим тестем, графом Раймундом, отплыв из Марселя. В пути Раймунд умер. что сделало Альфонса графом Тулузским и маркграфом Прованса. Прибыв в октябре 1249 года в Дамьетту, Альфонс вместе со всей армией двинулся к Каиру, однако перед Эль-Мансурой крестоносцы были задержаны. В кровопролитных стычках с мамелюками здесь погиб брат Альфонса, Роберт. В решающей битве перед городом 11 февраля 1250 года Альфонс де Пуату руководил правым крылом крестоносцев. Несмотря на победу в этом тяжёлом сражении, в апреле 1250 года крестоносцы были вынуждены снять осаду с Мансуры и отступать к побережью. На обратном пути к Дамьетте Альфонс и его брат король Людовик попали в плен к арабам.

Освободившись из плена Альфонс, вместе с младшим братом Карлом Анжуйским, уезжают во Францию, где помогают матери править страной, пока Людовик IX оставался в Святой земле. В 1252 году Бланка Кастильская умирает, и регентами становятся Альфонс и Карл. Большой заслугой Альфонса де Пуату являлся его вклад в заключение Парижского договора 1259 года, согласно которому Генрих III Английский отказывался от своих прав на Нормандию, Мэн, Анжу и Пуату. В свою очередь, Франция передавала Англии Сентонж.

Несмотря на то, что большую часть своего времени Альфонс проводил в Париже, интересы и деятельность его были направлены главным образом на обустройство владений в южной Франции и их развитие после альбигойских войн. Альфонс пытался организовать на юге систему управления, по северо-французскому образцу, разделив южную Францию на сенешальства и пытаясь унифицировать городское право. Несмотря на свой деспотический характер и постоянную нехватку денежных средств, Альфонс защищал своих горожан от притеснений феодальных сеньоров. В то же время он поддерживал деятельность инквизиции и в 1249 году организовал в Пуату первое в истории графства гонение на евреев. Мероприятия, проводимые Альфонсом де Пуатье в Лангедоке и Провансе, подготовили присоединение этих территорий к королевскому домену.

В 1270 году Альфонс де Пуатье вместе со своей женой принимает участие в Восьмом крестовом походе в Тунис, организованном Людовиком IX, во время которого король умирает в Карфагене. Альфонс умирает на обратном пути, в Италии. Через несколько дней умирает и его жена, Жанна.

Альфонс де Пуатье был похоронен в аббатстве Сен-Дени. Так как детей у него не было, владения Альфонса перешли к короне (за исключением небольшого провансского графства Венессен, Конта-Венессен, доставшегося папе римскому.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Альфонс де Пуатье

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал: