Вернер, Альфред

Альфред Вернер
нем. Alfred Werner
Дата рождения:	12 декабря 1866(1866-12-12)
Место рождения:	Мюлуз, Франция
Дата смерти:	15 ноября 1919(1919-11-15) (52 года)
Место смерти:	Цюрих, Швейцария
Страна:	Швейцария Швейцария
Научная сфера:	органическая химия, физическая химия
Место работы:	Цюрихский университет
Альма-матер:	Технологический институт Цюриха
Награды и премии:	Нобелевская премия по химии (1913)

А́льфред Ве́рнер (нем. Alfred Werner) (12 декабря 1866, Мюлуз — 15 ноября 1919, Цюрих) — швейцарский химик, создатель координационной теории, которая легла в основу химии комплексных соединений, лауреат Нобелевской премии по химии (1913).

Биография

Детство и юность

Альфред Вернер родился в г. Мюлузе во французском Эльзасе. Он был четвёртым и младшим ребёнком в зажиточной католической семье. Отец Альфреда — Жан-Адам Вернер — много лет работал слесарем, затем стал токарем, а позже занялся животноводством, купив собственную ферму. В семье Вернеров ценились бережливость и расчетливость.

В 1871 году после поражения Франции во Франко-прусской войне Эльзас стал частью Германии, проводилась активная политика германизации населения. Многие французы эмигрировали во Францию. Несмотря на это родители маленького Альфреда остались в Мюлузе и продолжали говорить по-французски.

В возрасте шести лет Альфред пошёл в школу, где проявились его удивительные способности. Однако из-за неусидчивости и необыкновенной самоуверенности оценки мальчика были ниже среднего, хотя, по словам учителя, он мог бы стать первым учеником, если бы только захотел.

Окончив начальную школу, Альфред в 1878 году поступил в Техническое училище, где, учась с увлечением и незаурядным трудолюбием, стал одним из лучших учеников. Именно в это время Вернер увлекся химией. Он стал проводить химические опыты дома и однажды устроил взрыв, разрушивший часть дома Вернеров, после чего перенес свою лабораторию в сарай за домом. Отец Вернера, несмотря на недовольство увлечением сына, не препятствовал ему, но денег на карманные расходы не давал, и Альфред подрабатывал, чтобы покупать реактивы и химическую посуду.

Когда Вернеру было восемнадцать лет, он написал своё первое научное сочинение, называвшееся «Сообщение о мочевой кислоте и о рядах теобромина, кофеина и их производных», где выдвинул довольно смелые гипотезы о структуре теобромина и кофеина. Хотя гипотезы не подтверждались экспериментами, Вернер удостоился похвалы директора химической школы в Мюлузе профессора Эмилио Нелтинга, что ещё больше вдохновило его заниматься любимой наукой.

В октябре 1885 года Вернер был призван в прусскую армию и в течение года проходил военную службу в Карлсруэ в качестве «одногодичного вольноопределяющегося». Свободное от службы время Вернер посвящал прослушиванию лекций по органической химии в Высшей технической школе, а также посещал музыкальные и литературные вечера и студенческие вечеринки. По окончании военной службы Вернер незамедлительно покинул Карлсруэ.

Студенческие годы

После прохождения воинской службы Вернер не вернулся на родину и для продолжения образования вместо Высшей химической школы в Мюлузе выбрал Технологический институт в Цюрихе. С осени 1886 года и до конца жизни Вернер проживал в этом городе.

На вступительных экзаменах Альфред получил хорошие оценки по всем предметам, кроме математики, к которой никогда не проявлял склонности, и стал студентом. В то время в институте преподавали такие известные химики, как А. Ганч, Г. Лунге, Г. Гольдшмидт. Вернер учился с большой охотой, получая высшие оценки по большинству предметов, среди которых были не только химические специальности, но и физика, минералогия, металлургия. Среди увлечений Вернера в то время были изучение итальянского языка, философия, дарвинизм.

Учась на последнем из четырёх курсов, Вернер выбрал в качестве специальности органическую химию, которая в те годы развивалась особенно интенсивно. В начале 1889 года он закончил дипломную работу, в которой описал изобретённые им методики получения некоторых органических и неорганических соединений, в том числе сероуглерода, фенилгидразина, флуоресцеина. Эта работа заслужила высокую оценку профессоров института.

Начало научной карьеры

После окончания института Вернер остался в лаборатории Г. Лунге в качестве внештатного сотрудника, несмотря на то, что это лишало его возможности заработка. Одновременно он начал работу над докторской диссертацией под руководством Артура Ганча, самого любимого из своих преподавателей. Этот учёный был известен не только как талантливый исследователь и педагог, но и вдумчивый и внимательный научный руководитель. Вскоре темпераментный Вернер и сдержанный Ганч стали друзьями. С 1893 года, после переезда Ганча в Вюрцбург, они продолжали регулярное общение по переписке и встречались то в Цюрихе, то в Вюрцбурге.

Защита диссертации состоялась осенью 1890 года. Ученая степень доктора философии была присуждена Вернеру «с особым признанием замечательных успехов».

В конце 1891 года Вернер закончил работу под названием «К теории сродства и валентности». А. Ганч высоко оценил работу своего ученика, но популярности она не получила, хотя Вернер ожидал скандала и нападок в научном сообществе — так смелы были его идеи о строении молекул.

Период с осени 1891 года по весну 1892 года Вернер провел во Франции, по собственному желанию работая в лаборатории Марселена Бертло в Коллеж де Франс. Несмотря на существенные различия в научных взглядах, Вернер и Бертло нашли общий язык. В Париже Вернер провел первое исследование по неорганической химии — «Об основном нитрате кальция» с использованием сложных термохимических методов, а также прочел и опубликовал доклад «Стереохимия азота».

В январе 1892 года Вернер получил звание приват-доцента Политехнического института в Цюрихе и за полтора года прочёл студентам четыре курса лекций.

Первая статья Вернера по координационной теории была написана в декабре 1892 года, а в период с 1893 по 1900 год в ведущих европейских химических журналах было опубликовано около 40 статей под общим названием «О строении неорганических соединений».

Профессор Химического института в Цюрихе

Работы Вернера вызвали большой интерес и оживленные дискуссии в химическом сообществе. В 1893 году его кандидатура была предложена на место профессора и заведующего отделением в Химическом институте Высшей школы в Цюрихе. Летом этого года Вернер выступил в Цюрихском обществе естествоиспытателей с докладом на тему «Об образовании неорганических соединений», после чего комиссия, представлявшая Химический институт, единодушно выбрала Вернера. Он занял должность экстраординарного (а уже с 1895 года — ординарного) профессора органической химии.

С этого момента у Вернера появились ученики и последователи, занимавшиеся под его руководством. Обычно он руководил одновременно 20-30 докторантами, которых внимательно отбирал себе сам.

В октябре 1894 года Вернер женился на Эмме Вильгельмине Гискер, а спустя три недели получил швейцарское гражданство как лицо «безупречной репутации». В семье Вернеров родилось двое детей — сын Альфред Альберт Юлиус (1897) и дочь Иоганна Эмма Шарлотта (1902).

В 1897 году Вернер получил предложение занять профессорскую кафедру в Берне, и Цюрихская высшая школа увеличила ему оклад почти в два раза, чтобы он остался на своей должности. В 1899 году аналогичное предложение пришло из Вены. На него Вернер был готов согласиться, поскольку его химическая лаборатория в Цюрихе была мала и плохо оборудована в течение многих лет. Тогда руководство Высшей школы мгновенно приняло решение освободить помещение, занимаемое средней химической школой, и отдать его лаборатории Вернера. Бюджет лаборатории был увеличен, закупили новые приборы и оборудование.

В 1909 году было завершено строительство нового здания Химического института, куда лаборатория Вернера торжественно переехала в конце февраля. В этом же году Вернер стал директором всего Химического института.

12 ноября 1913 года стало известно о присуждении Вернеру Нобелевской премии по химии «в знак признания его работ о природе атомов в молекулах». Он стал первым и на сегодня единственным швейцарским химиком, которому присуждалась эта награда, и вторым из четырёх швейцарских её лауреатов.

Болезнь и смерть

Вскоре после получения Нобелевской премии Вернеру поставили диагноз «общий атеросклероз». Начиная с летней сессии 1915 года из-за плохого самочувствия ему регулярно приходилось расставаться со студенческой аудиторией и со своими сотрудниками. Наконец после мучительной, но безуспешной борьбы с болезнью он подал в отставку и спустя ровно месяц после её официального принятия, 15 ноября 1919 года, скончался.

Научная работа

Ранние работы

Диссертация Вернера под руководством А. Р. Ганча была посвящена стереохимии азотсодержащих органических соединений. В частности, Вернер установил структуру азотсодержащих оксимов и азобензола, изучал строение четвертичных аминов.

Первая публикация Вернера появилась в 1890 году в соавторстве с Ганчем и называлась «О пространственном расположении атомов в азотсодержащих молекулах». Эта работа была теоретической частью его докторской диссертации.

В работе над диссертацией Вернер впервые высказал идею, что «три валентности атома азота в некоторых соединениях направлены к углам тетраэдра, четвертый угол которого занимает сам атом азота». После защиты диссертации, продолжая работы по органической химии, предложил теорию стереоизомерии соединений, содержащих двойную связь C=N, объяснявшую существование двух изомерных монооксимов.

Позже Ганч признавал, что Вернер первым сформулировал основные представления о стереохимии соединений азота.

Координационная теория

Началом работы Вернера над координационной теорией была теоретическая часть его исследования производных бензгидроксамовой кислоты, которая носила название «К теории сродства и валентности» (1891). Здесь Вернер сформулировал оригинальные идеи о химическом сродстве, полагая, что «сродство есть сила притяжения, действующая из центра атома равномерно ко всем частям его шарообразной поверхности». Кстати, атомы «для простоты» принимались шарообразными. При образовании химической связи атом расходует часть своего сродства, которая соответствует некоторому участку на его поверхности.

В 1893 году в немецком «Журнале неорганической химии» появилась статья на 63 страницах «Строение неорганических соединений», в которой Вернер изложил основные положения своей координационной теории, которые можно суммировать следующим образом:

• Введены понятия комплексообразователя (центрального атома) и окружающих его лигандов;
• Описано понятие координационного числа, которое определяется пространственными соотношениями между центральным атомом, и координационной ёмкости лигандов;
• Расшифрована природа связей центрального атома с лигандами внутренней и внешней сферы (неионогенная и ионогенная);
• На основании этого разработан вопрос о реакционной способности атомов и групп, находящихся во внешней сфере;
• Дана рациональная классификация огромного количества комплексных соединений;
• Предложена теория пространственного строения комплексов;
• Позже введены понятия первичной и вторичной валентности и описано различие между ними.

В значительной степени Вернеру помогла теория электролитической диссоциации Аррениуса, с помощью которой удалось объяснить подвижность и реакционноспособность лигандов внешней сферы и стабильность лигандов внутренней. Также Вернер активно пользовался стереохимическим учением Я. Х. Вант-Гоффа и Ж. А. Ле Беля.

Сотрудникам лаборатории Вернера удалось за достаточно короткий срок экспериментально обосновать различные аспекты комплексной теории. К 1911 году лабораторией Вернера осуществлен направленный синтез более чем 40 новых оптически активных координационных соединений. Вернер проделал огромную работу по изучению комплексов с координационными числами центральных атомов 4 и 6, по оптической изомерии одно- и многоядерных комплексов.

В 1905 году в Германии была издана книга «Новые воззрения в области неорганической химии», в которой Вернер систематизировал все свои работы по координационной теории.

Координационная теория Вернера принадлежит к числу глубоких научных обобщений, её основные постулаты выдержали проверку временем. Представления Вернера получили широкое приложение в различных областях химии.

Теория кислот и оснований

В 1907 году в ходе исследования кислотно-основных равновесий комплексных соединений на основании экспериментальной базы Вернер сформулировал свою теорию кислот. По его представлениям, свойствами кислот обладают две группы веществ. Первая группа — «аквакислоты», которые в водном растворе отщепляют катион водорода. Вторая — «ангидрокислоты», не содержащие водорода, но способные в водном растворе гидратироваться и превращаться в аквакислоты. Механизм гидратации следующий: ангидроксокислоты присоединяют из водной среды гидроксильные анионы, и в растворе накапливаются катионы водорода до некоторой предельной концентрации. Основаниями же, по Вернеру, являются такие вещества, которые способны присоединять катионы водорода.

Развитие теории кислот и оснований по Вернеру принадлежит В. Косселю. Позже Брёнстед использовал воззрения Вернера для создания своей теории кислот и оснований.

Личные качества

Вернер запомнился современникам как широкоплечий, плотного сложения человек с суровыми, подчас мрачными чертами лица, но с удивительно привлекательной улыбкой в момент радости. Темперамент Вернера был импульсивный, шумный, оживлённый, движения резкие. Этот человек в любой компании становился центром внимания. Любое понравившееся дело он делал с необыкновенным воодушевлением. Любил табак и алкоголь.

Вместе с этим учёный отличался необыкновенной педантичностью. Он появлялся в лаборатории всегда в один и тот же час, медленно обходил все рабочие столы. Он не выносил безделья и очень раздражался, когда видел беспорядок на столе студента или праздно проводящего время сотрудника лаборатории. Как учёный, Вернер был поразительно работоспособен. В институт он приходил раньше всех, уходил позже всех, не признавал выходных и праздников. Обычно руководил одновременно 20-30 докторантами.

Студенты вспоминали Вернера как блестящего оратора, ясно и логично излагающего мысли, постоянно внушающего им, что основой любых научных достижений является труд. Каждый год он вносил в свои лекции значительные изменения. Как экзаменатор Вернер имел несколько другую славу: как очень придирчивый экзаменатор, не скупящийся на каверзные вопросы.

Вернера знали как примерного семьянина, обожающего жену и детей. Свободное время и каникулы проводил на горных курортах, где занимался альпинизмом, а в молодые годы катался на коньках. С детских лет коллекционировал марки. В зрелом возрасте увлекся охотой. В последние годы часто играл с друзьями на бильярде, в шахматы, в карты.

Премии и награды

• Нобелевская премия по химии (1913)
• Медаль Леблана Французского химического общества
• Большая медаль почета Индустриального общества Мюлуза
• Почетное звание «офицера народного образования» Министерства народного образования и изящных искусств Франции
• Почётное членство в научных обществ Геттингена, Эрлангена, Москвы, Лозанны, Лондона, Филадельфии, Вашингтона

Литература

• Волков В. А., Вонский Е. В., Кузнецова Г. И. Выдающиеся химики мира. Биографический справочник. — М.: Высшая школа, 1991. — 656 с. — ISBN 5-06-001568-8.
• Кукушкин Ю. Н. Соединения высшего порядка. — Л.: Химия, 1991. — 112 с. — ISBN 5-7245-0225-9.
• Джуа Микеле. [libnn.ru/component/option,com_marc/task,view/id,13116/Itemid,58/ История химии] = Storia della chimica / Пер. с итал. Г. В. Быкова; под ред. С. А. Погодина. — М.: Мир, 1975. — 477 с.
• П. И. Старосельский, Ю. И. Соловьев. Альфред Вернер и развитие координационной химии. — М.: Наука, 1974. — 312 стр.

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/1913/werner-bio.html Информация с сайта Нобелевского комитета]
• [www.n-t.ru/nl/hm/werner.htm Наука и техника. Нобелевские лауреаты]

Отрывок, характеризующий Вернер, Альфред

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.