Альчато, Андреа

Андреа Альчато
итал. Giovanni Andrea Alciati, Alciato
Портрет Андреа Альчато из издания «Книги эмблем» 1584 г.
Дата рождения:	8 мая 1492(1492-05-08)
Место рождения:	Альзате-Брианца, Миланское герцогство
Дата смерти:	12 января 1550(1550-01-12) (57 лет)
Место смерти:	Павия, Миланское герцогство
Страна:	Миланское герцогство
Направление:	ренессансный гуманизм
Период:	Ренессанс
Основные интересы:	эпиграфика, эмблематология, юриспруденция

Джова́нни Андре́а Альча́то (также Альчиато, Альчати, латинизированная форма — Альциат; итал. Giovanni Andrea Alciato, Alciati, лат. Andreas Alciatus; 8 мая 1492, Альзате-Брианца близ Милана — 12 января 1550, Павия) — итальянский юрист, один из основателей юридического гуманизма. Наиболее известен как автор «Книги эмблем» (лат. Emblemata, 1531), которая породила особый литературный жанр и оказала огромное влияние на культуру маньеризма и барокко.

Биография

Родился в знатной миланской семье. Получил гуманистическое образование в Милане (1504-1506) и Павии (с 1507). Среди учителей Альчато — известные гуманисты Димитрий Халкокондил и Иоанн Ласкарис). Получил докторскую степень в 1516. Уже в юности отличался большими способностями в области юриспруденции. Преподавал право в Милане, публиковал трактаты, где применял к юридическим текстам филологические и исторические методы (в духе «Примечаний к Пандектам» Гийома Бюде).

Альчато во Франции

Снискав известность, в 1521 году был приглашён преподавать в Авиньоне на весьма выигрышных условиях. Авиньонские лекции Альчато имели огромный успех; однако контракт не был возобновлен из-за его возросших требований. Альчато вернулся в Милан, где преподавал в 1527-1529. Папа Лев X пожаловал ему титул палатинского графа. Столкнувшись с завистью и преследованиями других правоведов, Альчато снова отправился во Францию, где благодаря усилиям Бюде и покровительству Франциска I в 1529 получил кафедру в Бурже; в числе его учеников были Иоанн Секунд и Жан Кальвин. В знак благодарности французскому королю за щедрое жалованье Альчато посвятил ему трактат о правилах дуэли (1541).

Возвращение в Италию

В 1532 году по настоянию миланского герцога Франческо Сфорца Альчато вторично возвратился в Италию. Преподавал в университетах Милана. Болоньи (1537-1540), Павии (1540-1542; здесь он поддерживал дружеские отношения с философом и математиком Джироламо Кардано), Феррары (1542-1546) и снова Павии, где трудился до конца своих дней.

Сочинения

Альчато, отличавшийся огромной эрудицией и знанием античной классики, стоял у истоков многих дисциплин правоведения. Одним из первых он обратил внимание на историю права и его развитие с ходом времени. Его перу принадлежит целый ряд латинских сочинений, в том числе три юридических трактата и незавершённая "История Милана" (Rerum Patriae libri IV, опубликована посмертно в 1625).

«Книга эмблем»

Наибольшую славу Альчато принесла «Книга эмблем», впервые изданная в 1531 году в Аугсбурге.

Книга содержала аллегорические гравюры на нравственные темы. Изображение (pictura) предварялось inscriptio (надписью), а под ним помещались латинские стихи (subscriptio), разъяснявшие мораль изображения. Эмблемы, таким образом, представляли сложные философские понятия в конкретной и доступной как зрительному, так и умственному восприятию форме. Сам Альчато называл эмблему «украшением истины иероглифической отделкой». В первое издание было включено 104 эмблемы; в дальнейшем их число увеличилось до 190 (венецианское издание 1546 года); в падуанском издании 1621 года их было уже 212.

«Книга эмблем» пользовалась беспрецедентной популярностью: к 1620 году появилось более сотни её изданий (латинский оригинал, а также переводы на итальянский, французский, испанский, немецкий и английский языки). В XVI веке было создано множество сочинений по её образцу: "Диалог о военных и любовных эмблемах" Паоло Джовио (1555), "Иконология" Чезаре Рипа (1593), книги Шипионе Аммирато, Джироламо Рушелли, Шипионе Баргальи и т.д. Эмблематический язык, открывавший пути для создания философски насыщенных изображений, стал одним из важнейших элементов культуры барокко.

Мнение Э. Панофского

Один из крупнейших искусствоведов XX века Эрвин Панофский оценивает «Книгу эмблем» далеко не апологетически. По его мнению, Альчати во многом опирался на ранее опубликованную «Иероглифику» Гор-Аполлона, а главной задачей автора «Книги эмблем» было «намеренно усложнить всё простое и окутать туманом все очевидное там, где средневековая изобразительная традиция стремилась упростить все наиболее сложное и прояснить все запутанное и трудное»[ec-dejavu.ru/p/Panofsky_Titian.html].

Интересные факты

• По мнению искусствоведа А.А. Бабина, одна из эмблем Альчато была использована Пабло Пикассо в его знаменитой картине "Девочка на шаре" (1905)[msviderskaya.narod.ru/pic.htm].

• Как показала исследователь Виктория Мусвик, очень скоро "Книга эмблем" начала распространяться в Европе посредством дружеских альбомов [www.igh.ru/intellect/vestnik/vol3/part4.htm].

Ссылки

• Алчиати // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Брагина Л.М., Кудрявцев О.Ф. Альчати Андреа // Культура Возрождения. Энциклопедия. Том 1. М.:РОССПЭН, 2007. - С. 61-62. ISBN 5-8243-0823-3
• [www.studiolum.com/en/cd04-alciato.htm Биография]  (англ.)
• [www.newadvent.org/cathen/01273b.htm Статья из Католической энциклопедии]  (англ.)
• [www.uni-mannheim.de/mateo/itali/autoren/alciati_itali.html Антверпенское издание «Книги эмблем» (1577)]  (лат.)
• [www.mun.ca/alciato/index.html Двуязычная версия «Книги эмблем»]  (лат.)  (англ.)

Отрывок, характеризующий Альчато, Андреа

– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.