Альшиц, Даниил Натанович
Поделись знанием:
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
| Даниил Натанович Альшиц | |||||
 | |||||
| Дата рождения: | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения: | |||||
| Дата смерти: |
13 февраля 2012 (93 года) | ||||
| Место смерти: | |||||
| Страна: | |||||
| Научная сфера: | |||||
| Место работы: | |||||
| Учёная степень: | |||||
| Учёное звание: | |||||
| Известен как: | |||||
| Награды и премии: |
| ||||
Дании́л Ната́нович А́льшиц (литературный псевдоним Д. Аль; 3 февраля 1919 года, Петроград — 13 февраля 2012, Санкт-Петербург) — советский и российский историк, источниковед, драматург, прозаик, сатирик, доктор исторических наук (1983). Заслуженный деятель науки Российской Федерации (1994)[1], кавалер орденов Красной Звезды и Отечественной войны II степени, награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2009)[2].
Содержание
Биография
Даниил Натанович Альшиц родился 3 февраля 1919 года в Петрограде.
Учился на историческом факультете Ленинградского Государственного университета. С началом Великой Отечественной войны добровольцем ушёл в народное ополчение, был тяжело ранен. Воевал на Ленинградском фронте, закончил войну старшим лейтенантом. Демобилизовавшись в 1945 году, восстановился на пятом курсе университета и защитил диплом с отличием.
В 1945—1949, 1955—1984 годах работал сотрудником Отдела рукописей Государственной Публичной библиотеки РСФСР имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, а с 1984 года — профессором Ленинградского государственного института культуры имени Н. К. Крупской, по совместительству профессором Исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета (с 2007 года).
Был арестован 6 декабря 1949 года Управлением МГБ по Ленинградской области по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР (антисоветская агитация). Приговорен к 10 годам ИТЛ. Выпущен на свободу и реабилитирован в 1955 году[3].
Д. Н. Альшиц известен как автор мистифицированной «реконструкции» Х главы романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
Автор научных и научно-популярных работ по истории России эпохи Ивана Грозного и рукописному наследию этого периода, сатирических фельетонов, драматических произведений, пьесы «Правду! Ничего кроме правды!», рассказов о войне и автобиографической повести «Приказа умирать не было», книги воспоминаний «Сквозь строй эпох». Две пьесы написаны в соавторстве с Л. Л. Раковым.
Скончался 13 февраля 2012 года в Санкт-Петербурге на 94-м году жизни. Похоронен 17 февраля на Серафимовском кладбище (участок № 42).
Научные и литературные труды
Источник — [www.nlr.ru/poisk электронные каталоги РНБ].
Научные и научно-популярные работы
- Альшиц Д. Н. Нашествие Батыя : [Ист. очерк]. — М.: Воениздат, 1939. — 48 с. — (Библиотека красноармейца).
- Краткий обзор выставки [«Восьмисотлетие Москвы»: Выставка. Ленинград, 1947] / Сост.: Д. Н. Альшиц.. — Л.: тип. ГПБ, 1947. — 48 с. — 1500 экз.
- Альшиц Д. Н. Приписки к лицевым летописным сводам XVI века (их происхождение и значение как исторических источников): Тез. дис. … канд. ист. наук. — Л., 1947. — 2 с.
- Инструкция по описанию древнерусской рукописной книги: XI–XVII вв. / Сост.: Д. Н. Альшиц, Е. Э. Гранстрем.. — Л., 1961. — 40 с. — 50 экз.
- Историческая коллекция Эрмитажного собрания рукописей: Памятники XI–XVII вв. / Сост.: Д. Н. Альшиц.. — М.: Книга, 1968. — 168 с. — 2000 экз.
- Каталог древнерусских грамот, хранящихся в Отделе рукописей и редких книг Государственной Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде : 1661-1675 гг. / Ред.: Д. Н. Альшиц. — Л.: Гос. публ. б-ка им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, 1979. — (Вып. 1–6).
- Альшиц Д. Н. Опричнина и формирование аппарата власти самодержавия : (Разыскание и исслед. новых ист. источников) : Автореф. дис. … д-ра ист. наук. — Л., 1982. — 27 с.
- Альшиц Д. Н. Начало самодержавия в России : Государство Ивана Грозного. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. — 244 с. — (Страницы истории нашей Родины). — 100 000 экз. — ISBN 5-02-027217-5.
- Альшиц Д. Н. Основы драматургии : Учеб. пособие для студентов ин-та культуры. — Л.: ЛГИК, 1988. — 65 с. — 2500 экз.
- … : Учеб. пособие для студентов вузов культуры и искусств. — СПб.: СПбГАК, 1995. — 64 с. — 1000 экз.
- . — Изд. 3-е, расшир. и доп. — СПб.: СПбГУКИ, 2004. — 280 с. — 200 экз. — ISBN 5-94708-028-1.
- … : учеб. пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности 053300 «Режиссура театрализ. представлений и праздников». — Изд. 4-е. — СПб.: СПбГУКИ, 2005. — 280 с. — 1000 экз. — ISBN 5-94708-050-8.
- Альшиц Д. Н. Истории из истории : От Вещего Олега до Петра Великого : [Докум. рассказы = Для ст. шк. возраста]. — СПб.: Лицей, 1997. — 176 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-8452-0160-8.
- Альшиц Д. Н. Реформы государственного управления в начале царствования Ивана Грозного : В помощь изуч. историю Отечества. — СПб.: Изд-во СПб ГУКИ, 2000. — 128 с.
- Альшиц Д. Н. Историю России рассказывает Санкт-Петербург : К 300-летию культур. столицы. — Спб.; М.: Нева ; ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — 415 с. — 5000 экз. — ISBN 5-7654-1773-6; 5-224-02897-3.
- Альшиц Д. Н. Писатель Иван Пересветов и царь Иван Грозный : У истоков извеч. дискуссии – как обустроить Россию. — СПб.: БЛИЦ, 2002. — 207 с. — 2000 экз. — ISBN 5-86789-107-0.
- Альшиц Д. Н. Неколебимо, как Россия! : Хроника великого подвига Ленинграда, напис. стихами поэтов сражающегося города в 1941—1944 гг. — СПб.: Искусство России, 2003. — 77 с. — 2000 экз. — ISBN 5-900786-88-9.
- Список опричников Ивана Грозного / [Подгот. Д. Н. Альшица ; Ред.: канд. филол. наук С. А. Давыдова].. — СПб.: Изд-во РНБ, 2003. — 152 с. — (Рукописные памятники ; Вып. 7). — 500 экз. — ISBN 5-8192-0180-9.
- Альшиц Д. Н. Иван Грозный: известный и неизвестный : от легенд к фактам. — СПб.: Нева, 2005. — 319 с. — (Тайны Великих). — 5000 экз. — ISBN 5-7654-4121-1.
- Альшиц Д. Н. Шаги истории России из прошлого в будущее. — СПб.: Наука, 2007. — 368 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-02-026511-0.
- Альшиц Д. Н. От легенд к фактам : разыскания и исследования новых источников по истории допетровской Руси : [сб. тр. … Д. Н. Альшица к 90-летию со дня рождения]. — СПб.: Наука, 2009. — 498 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-02-025539-5.
- Альшиц Д. Н. Гоголь — наш современник. — СПб.: Нестор-История, 2010. — 218 с. — 200 экз. — ISBN 978-5-98187-503-8.
- Альшиц Д. Н. За нами был наш гордый город : подвигу Ленинграда — правдивую и достойную оценку. — СПб.: Наука, 2010. — 404 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-02-025587-6.
Художественные произведения и воспоминания
- Альшиц Д. Н., Раков Л. Л. Опаснее врага : Комедия в 3-х д. — Л.; М.: Искусство, 1962. — 98 с. — 10 000 экз.
- Альшиц Д. Н., Раков Л. Л. Что скажут завтра? : Комедия в 3-х д. — М., 1962. — 61 с. — 100 экз. (Заглавие 2-й ред.: Ну и вечер!)
- Альшиц Д. Н. Упрямая вещь : Комедия в 3-х д. — М., 1966. — 77 с. — 100 экз.
- Альшиц Д. Н. «…Правду! Ничего, кроме правды!!!» : Докум. хроника в 2-х судебных заседаниях: Сцен. вариант Ленингр. акад. Большого драм. театра им. М. Горького. — М., 1968. — 63 с. — 100 экз.
- Альшиц Д. Н. Первая глава : Пьеса в 3-х д. — М., 1971. — 67 с. — 150 экз.
- Альшиц Д. Н., Раков Л. Л. Ну и вечер! : Комедия в 3-х д. (Новая ред.). — М., 1973. — 61 с. — 100 экз.
- Альшиц Д. Н. Правду! Ничего, кроме правды!! : Пьесы. — Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1976. — 214 с. — 15 000 экз.
- Альшиц Д. Н. Приказа умирать не было : Повесть и рассказы. — Л.: Лениздат, 1980. — 208 с. — (Содерж.: Приказа умирать не было: Повесть; Рассказы: Человек с часами; «Тучи-тучи»; «Правду! Ничего, кроме правды!»; «Секрет политшинели»; Шестое чувство; Экзамены перед экзаменом). — 65 000 экз.
- . — 2-е изд. — Л.: Лениздат, 1985. — 193 с. — 65 000 экз.
- Альшиц Д. Н. Салтыков и Щедрин : Пьеса в 2 д. — М.: ВААП-Информ, 1981. — 91 с. — 100 экз.
- Альшиц Д. Н. Диалог : Пьесы. — Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1987. — 407 с. — (Содерж.: Рыцари светлой мечты; Салтыков и Щедрин; Без лжи и железа; Правду! Ничего, кроме правды!!; Необычайные приключения Крошкина; Опаснее врага: (В соавт. с Л. Раковым); Ультиматум). — 15 000 экз.
- Альшиц Д. Н. Дорога на Стрельну : Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда : [Для ст. шк. возраста]. — Л.: Дет. лит. Ленингр. отд-ние, 1991. — 240 с. — (Содерж.: Дорога на Стрельну: Повесть; Рассказы: Экзамены перед экзаменом; Книголюбы; «Генерал Самсонов»; Человек с часами; «Тучи-тучи»; Роковая ошибка; «Секрет политшинели»; Тяжелая инспекция; Шестое чувство; Экзамен после экзамена). — 100 000 экз. — ISBN 5-08-000007-4.
- Альшиц Д. Н. Восстановление ума по черепу : [Сборник]. — СПб.: Междунар. благотворит. фонд спасения Петербурга–Ленинграда, 1996. — 96 с. — 1000 экз.
- Альшиц Д. Н. Секрет политшинели : повести и рассказы о защитниках Ленинграда : посвящается 60-летию Великой Победы. — СПб.: Политехника, 2005. — 215 с. — (Содерж.: Повести: Приказа умирать не было; «Секрет политшинели»; Книголюбы; «Генерал Самсонов»; Человек с часами; «Тучи-тучи»; «Правду! Ничего, кроме правды!»; Роковая ошибка; Тяжелая инспекция; На чьей стороне Бог воюет [и др.]). — 1000 экз. — ISBN 5-7325-0845-7.
- Альшиц Д. Н. Хорошо посидели! : [воспоминания]. — СПб.: Нестор-История, 2010. — 383 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-98187-608-0.
- Альшиц Д. Н. Сквозь строй эпох : воспоминания об удивительных людях в удивительных обстоятельствах. — СПб.: Logos, 2011. — 589 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-87288-398-2.
Напишите отзыв о статье "Альшиц, Даниил Натанович"
Ссылки
- [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/author.xtmpl?id=738 Биография на сайте музея А. Д. Сахарова](недоступная ссылка)
- [www.piterlit.ru/index.php?res=author&rec=30&cmd=details Автобиография на сайте «Писатели Петербурга»](недоступная ссылка)
- [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es1/es1-0491.htm Альшиц, Даниил Натанович]// Энциклопедия «Слова о полку Игореве»
- [www.nlr.ru/ar/staff/alsh.htm Биография на сайте РНБ](недоступная ссылка)
Примечания
|
Это заготовка статьи о писателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Альшиц, Даниил Натанович
Все помолчали.– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
Категории:
- Родившиеся 3 февраля
- Родившиеся в 1919 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 13 февраля
- Умершие в 2012 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Доктора исторических наук
- Учёные по алфавиту
- Историки по алфавиту
- Историки России
- Историки СССР
- Историки XX века
- Драматурги по алфавиту
- Драматурги XX века
- Драматурги России
- Драматурги СССР
- Драматурги XXI века
- Писатели по алфавиту
- Писатели России по алфавиту
- Писатели СССР
- Писатели России XX века
- Писатели России XXI века
- Кавалеры ордена Отечественной войны II степени
- Кавалеры ордена Красной Звезды
- Награждённые медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени
- Заслуженные деятели науки Российской Федерации
- Историки XXI века
- Похороненные на Серафимовском кладбище
- Сатирики СССР
- Выпускники исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
- Персоналии:Ленинградский фронт
- Репрессированные в СССР
- Реабилитированные в СССР
- Сотрудники РНБ
- Преподаватели исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
- Преподаватели Санкт-Петербургского университета культуры и искусств
- Мистификаторы
