Аль-Абади, Хайдер

Хайдер Джавад Аль-Абади араб. حيدر جواد العبادي ‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Ирака
с 11 августа 2014 года
Президент:	Фуад Масум
Предшественник:	Нури Аль-Малики
Вероисповедание:	шиизм
Рождение:	25 апреля 1952(1952-04-25) (71 год) Багдад, Королевство Ирак
Партия:	Партия исламского призыва
Образование:	Технологический университет Ирака Манчестерский университет

Хайдер Джавад Аль-Абади (араб. حيدر جواد العبادي ‎; род. в 25 апреля 1952 года, Багдад, Королевство Ирак) — иракский государственный и политический деятель, премьер-министр Ирака с 10 августа 2014 года.

Биография

Молодые годы

Хайдер аль-Абади родился в 1952 году в Багдаде в семье Джавада аль-Абади — врача, директора больницы и генерального инспектора Министерства здравоохранения Ирака. В 1967 году, в возрасте 15 лет, Хайдер вступил в Партию исламского призыва.

Окончил Технологический университет Ирака. В 1980 году со степенью доктора по электронной инженерии окончил Манчестерский университет в Великобритании. В 1982 году при режиме Баас два его брата были казнены, а третий был заключён в тюрьму на 10 лет, вследствие чего иракский паспорт аль-Абади был аннулирован. В 1983 году его отец умер и был похоронен в Лондоне. После этого аль-Абади работал в частных компаниях, создал собственную технологическую фирму, став её генеральным директором с 1993 по 2002 год. В 1997 году он получил грант от министерства по технологическим инновациям Великобритании. Его компания известна тем, что ремонтировала лифты в Буш-хаусе, в то время офисе «BBC World Service».

На должностных постах в Ираке

После вторжения коалиционных сил в Ирак и падения режима президента Саддама Хусейна, Хайдер аль-Абади вернулся в Ирак и стал министром связи и коммуникаций. В октябре 2003 года он со всеми 25 министрами Управляющего совета заявил протест председателю Временной коалиционной администрации Полу Бремеру и отклонил приватизацию государственных компаний и инфраструктуры до формирования легитимного правительства. Однако Администрация обошла Совет, сформировав новое правительство, что побудило повстанцев перейти к более активным военным действиям против коалиции.

В то же время Администрация выдала лицензии трём мобильным операторам для охватывания всех частей Ирака. Несмотря на то, что Совет был почти бессильным, Аль-Абади не был готов утвердить это решение и ввёл больше условий для выдачи лицензий. Он заявил, что суверенное правительство Ирака имеет право вносить поправки или выдавать лицензии, а также ввести четвёртую компанию. В конце 2003 года некоторые иракские чиновники попали под следствие из-за заключения сомнительных сделок с египетской телекоммуникационной компанией «Orascom Group», с которой был подписан контракт на обеспечение мобильной связи в центральной части Ирака. Аль-Абади заявил, что никаких незаконных решений не было. В 2004 году было обнаружено, что обвинения были выдуманными, а в отчёте Министерства обороны США было указано, что контракты незаконно заключались под влиянием помощника заместителя министра обороны Джона Шоу, а не иракцев.

В правительстве

В 2005 году занимал должность советника премьер-министра Ирака в первом избранном правительстве. В том же году стал членом Совета представителей и возглавил комитет по экономике, инвестициям и реконструкции. Переизбрался в 2010 году, а в 2013 году был назначен председателем комитета по финансам и участвовал в споре за распределение бюджета Ирака

В 2006 году стал кандидатом на пост премьер-министра, которым стал Нури аль-Малики, заменив Ибрагим аль-Джаафари. В 2008 году аль-Абади, будучи непоколебимым в своей поддержке суверенитета Ирака, настаивал на определённых условиях в соглашении с США о присутствии в Ираке. В 2009 году он был назван ключевым человеком в восстановлении Ирака. Во время проведения конференций по иракской нефти с 2009 по 2012 год, аль-Абади был активным членом Иракского Нефтяного Консультативного комитета. В 2010 году он был одним из нескольких иракских политиков, поддержавщих иск против компании «Blackwater» по убийству их сотрудниками 17 мирных иракцев. Некоторое время занимал должность вице-спикера Совета представителей.

В 2014 году аль-Абади снова был выдвинут альтернативным кандидатом в премьер-министры от шиитских политических партий.

Пост премьер-министра

11 августа 2014 года, в условиях политической конфронтации с действующим премьер-министром Ирака Нури аль-Малики, выведшим на улицы Багдада верные ему подразделения служб безопасности, которые полностью блокировали правительственную зелёную зону, избранный президент Фуад Масум поручил сформировать новое правительство аль-Абади — члену Партии исламского призыва, выдвинутому на пост премьер-министра объединением шиитских партий «Иракский национальный альянс». После назначения аль-Абади сказал, что «все мы должны объединиться против кампании террора в Ираке и остановить экстремистские группировки».

Решение Масума было поддержано многими лидерами стран мира. Заместитель помощника государственного секретаря США по делам Ирана и Ирака Бретт Макгерк сообщил: «Мы поздравляем Хайдера аль-Абади с назначением и призываем его сформировать новый кабинет и новую национальную программу как можно быстрее. США готовы оказать всемерную поддержку новому правительству Ирака на основе широкой коалиции политических сил, особенно в его борьбе против боевиков группировки "Исламское государство"». Сам госсекретарь Джон Керри позже поприветствовал назначение аль-Абади. Верховный представитель Европейского союза по иностранным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон сказала, что «мы приветствуем сегодняшнее решение иракского президента назначить Хайдера аль-Абади премьер-министром Ирака. Это решение является позитивным шагом в конституционной процедуре в рамках формирования нового правительства». Президент Франции Франсуа Олланд и избранный президентом премьер-министр Турции Реджеп Тайип Эрдоган в телефонном разговоре «подчеркнули необходимость быстрого создания в Ираке политических условий, позволяющих эффективно бороться против "Исламского государства" и удовлетворять чаяния населения страны», в связи с этим выразив «желание, чтобы назначенный премьер-министром Ирака Хайдер аль-Абади оперативно сформировал правительство национального единства».

Президент США Барак Обама и вице-президент США Джо Байден провели телефонную беседу с аль-Абади, в которой поддержали его назначение на пост премьер-министра Ирака и призвали «сформировать правительство с широким представительством». Позже, в специальном обращении, Обама сказал, что «перед новым руководством Ирака стоит сложная задача. Оно должно вернуть доверие своих граждан, работая при этом в интересах каждого, и предпринимать шаги, демонстрируя свою решимость. Я призываю всех политических лидеров Ирака работать мирно в рамках политического процесса, который происходит в эти дни». Одновременно, председатель Высшего совета национальной безопасности Ирана Али Шамхани выразил приветствие законному избранию нового премьер-министра.

Сторонники бывшего премьера заявили, что выдвижение аль-Абади на пост премьер-министра страны является незаконным. В частности, зять аль-Малики, Хусейн, сказал, что «мы оспорим это решение в федеральном суде». Сам Нури аль-Малики охарактеризовал назначение Абади как попрание конституции и обратился с иском в Федеральный Верховный суд Ирака. Однако уже через день, он согласился уйти в отставку и поддержать аль-Абади. Это решение поддержал духовный лидер иракских шиитов Великий аятолла Али Систани. Советник президента США по национальной безопасности Сьюзан Райс сказала, что теперь иракскому народу будет проще объединиться в борьбе против боевиков-джихадистов, специальный представитель генерального секретаря ООН в Ираке Николай Младенов заявил, что решение Малики «демонстрирует его государственный ум и приверженность демократическому процессу», а сам генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун сказал, что «это даёт возможность для быстрого продвижения критически важного процесса формирования нового правительства во временных рамках, предоставленных конституцией».

Аль-Абади дано 26 дней на формирование правительства, хотя по конституции даётся 30 дней, но 4 дня ушли на отставку аль-Малики. По некоторым оценкам, аль-Абади пользуется большой поддержкой курдов и суннитов. Уже в середине августа, министры Иракского Курдистана, вышедшие из правительства аль-Малики, вернулись на свои посты, включая министра иностранных дел Хошияра Зебари. Консультации продолжались несколько дней, и завершились 7 сентября. 8 сентября, на вечернем заседании Совета представителей, за кандидатуры министров, представленные аль-Абади, проголосовали 177 депутатов из 328. Пост министра нефти занял представитель Верховного исламского совета Ирака Адель Абдель Мехди, министра иностранных дел — Ибрагим аль-Джафаари, трёх вице-президентов — Нури аль-Малики, Аяд Аляви и Усама ан-Нуджайфи. Имена министров обороны и внутренних дел не известны, так как депутаты рассмотрят их кандидатуры отдельно. Госсекретарь США Джон Керри заявил, что «сформированное в Багдаде правительство имеет потенциал, чтобы объединить разнообразные общины ради сильного единого Ирака, дать этим общинам шанс построить будущее, которого хотят все жители страны», оно станет важной вехой в жизни страны и необходимым шагом для победы над ИГИЛ. Президент США Барак Обама позвонил Аль-Абади, поздравил его с утверждением нового правительства, подчеркнув «приверженность тесной координации с премьером Абади и его правительством по мере реализации стратегии борьбы с "Исламским государством"». Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун назвал утверждение правительства «позитивным шагом в направлении политической стабильности и мира в стране»", призвав всех политических деятелей страны воспользоваться моментом и "«убедиться, что без промедления будет принято решение о назначении министров обороны и внутренних дел».

Личная жизнь

Женат, трое детей.

Отрывок, характеризующий Аль-Абади, Хайдер

– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…