Аль-Аббас ибн Амр аль-Ганави
| Аль-Аббас ибн Амр аль-Ганави | |
| араб. العباس بن عمرو الغنوي | |
| Личная информация | |
|---|---|
| Отец: |
Амр аль-Ганави |
| Сражения: |
битва против карматов |
 Редактирование Викиданных | |
Аль-Аббас ибн Амр аль-Ганави (араб. العباس بن عمرو الغنوي; умер в 917) — арабский военачальник и аббасидский наместник. Известен благодаря поражению и захвату в плен карматами в 900 году.
Биография
Аль-Аббас, скорее всего, родился в районе Дияр Мудара аль-Джазиры. Он начал военную карьеру на службе у Аббасидов. В первых упоминания о аль-Аббасе сообщается, что он был одним из участников похода против непокорных арабских племен в Ираке[1]. В следующем году халиф аль-Мутадид назначил его наместником аль-Бахрейна и Ямамы[2] и приказал усмирить карматов, возглавляемых Абу Саидом Джаннаби. Для борьбы с карматами, оккупировавшими большую часть провинции аль-Бахрейн, включая аль-Катиф, перед отъездом из Басры аль-Аббас собрал армию из солдат регулярной армии, воинов-бедуинов и добровольцев.
Вскоре войска аль-Аббаса встретилась с карматами и вступили с ними в бой. Первый день боёв закончился ничем, но вечером бедуины и добровольцы отказались от похода и вернулся в Басру. На следующее утро, оба войска возобновили боевые действия, и истощенные войска аль-Аббаса были наголову разбиты; он и семьсот его бойцов были вынуждены сдаться. На следующий день после боя, Абу Саид распорядился казнить всех пленных солдат, и освободить аль-Аббаса, который должен был предупредить халифа о бесполезности противодействию карматов. Аль-Аббас вернулся в Ирак и был вознагражден аль-Мутадид за его усилия[3].
После его неудачной кампании аль-Аббас остался на военной службе. В 902 году выступил в поход под командованием Бадра аль-Мутадиди. Когда Бадр впал в немилость к новому халифу аль-Муктафи, Аль-Аббас был одним из нескольких командиров, которые выполнили приказ халифа покинуть Бадра и вернуться в Багдад[4]. В 908—909 годах был наместником Кума и Кашана[5]. Возможно, он был участником кампании, проведённой Мунисом аль-Хадимом по обороне Египта против Фатимидов в 914—915 годах[6]. Его последней должностью был пост наместника Дияр Мудара, на котором он сменил умершего Васифа ибн аль-Буктамири[7]. Умер в 917 году.
Напишите отзыв о статье "Аль-Аббас ибн Амр аль-Ганави"
Примечания
Литература
- Becker, C. H. «Al-'Abbas (b. 'Amr al-Ghanawi).» First Encyclopaedia of Islam: 1913—1936, Volume I. 1927. Leiden: E. J. Brill, 1993. ISBN 90-04-09787-2.
- Canard, M. «Al-'Abbas b. 'Amr al-Ghanawi.» The Encyclopedia of Islam, Volume I. New Ed. Leiden: E. J. Brill, 1960. ISBN 90-04-08114-3.
- Daftary, Farhad. The Isma’ilis: Their History and Doctrines. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1990. ISBN 0-521-42974-9.
- Al-Mas’udi, Ali ibn al-Husain. Les Prairies D’Or, Tome Huitieme. Trans. C. Barbier de Meynard. Paris: Imprimerie Nationale, 1874.
- Miskawaihi. The Eclipse of the Abbasid Caliphate: the Concluding Portion of the Experiences of the Nations, Vol. I. Trans. & ed. H. F. Amedroz and D. S. Margoliouth. London, 1921.
- Al-Tabari, Abu Ja’far Muhammad ibn Jarir. The History of al-Tabari, Volume XXXVIII: The Return of the Caliphate to Baghdad. Trans. Franz Rosenthal. Ed. Ehsan Yar-Shater. Albany, NY: State University of New York Press, 1985. ISBN 0-87395-876-4
Отрывок, характеризующий Аль-Аббас ибн Амр аль-Ганави
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
