Аль-Камиль Мухаммад ибн Ахмад

Аль-Камиль الكامل‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Император Фридрих II и султан аль-Камиль (справа)</td></tr>
Султан Египта
1218 — 1238
Предшественник:	аль-Адиль I
Преемник:	аль-Адиль II
Вероисповедание:	ислам, суннитского толка
Рождение:	1177(1177) Каир
Смерть:	1238(1238) Дамаск
Род:	Айюбиды
Отец:	аль-Адиль I
Дети:	аль-Адиль II, ас-Салих II, аль-Муаззам

В Википедии есть статьи о других людях с лакабом Насруддин и именем Мухаммад.

Аль-Камиль Насир ад-Дин Мухаммад ибн Ахмад (или Аль-Камиль, араб. الكامل محمّد الملك‎) (1177 — 1238) — шестой султан из династии Аюбидов, правивший Египтом в 1218—1238 годах. Во время его пребывания на престоле Айюбиды отразили пятый крестовый поход. В западном мире он был известен как Меледин. В результате шестого крестового похода уступил Иерусалим христианам и, как считается, встречался с Святым Франциском.

Биография

Кампания в Джазире

Аль-Камиль был сын султана аль-Адиля, брата Салах ад-Дина. Отец аль-Камиля осаждал город Мардин в 1199 году, когда был отозван в срочном порядке разобраться с угрозой безопасности Дамаску. Аль-Адиль оставил аль-Камиля командовать силами вокруг Мардина. Воспользовавшись отсутствием султана, объединенные силы Мосула и Синджара появилась близ Мардина, когда город был на грани капитуляции, и атаковали аль-Камиля. Он был разбит и отступил к Сильвану. Однако инакомыслие и брожение среди его противников позволили аль-Камилю удержать власть Айюбидов в регионе Джазира и занять Харран.

Наместник Египта

В 1200 году, после провозглашения аль-Адиля султаном, тот пригласил аль-Камиля присоединиться к нему в Египте в статусе наместника (na’ib). Второй сын аль-Адиля, аль-Муаззам Иса ибн Ахмад, уже был сделан наместником Дамаска в 1198 году. Похоже, что аль-Адиль передал аль-Камилю довольно широкие полномочия, поскольку тот курировал большую часть работ по строительству цитадели Каира, издавал указы от своего имени и даже смог уговорить отца уволить влиятельного министра Ибн Шукра. Аль-Камиль оставался наместником до смерти отца в 1218 году, когда он сам стал султаном.

Пятый крестовый поход

В 1218 году, когда аль-Адиль умер, домены Айюбидов были разделены на три части: аль-Камиль правил Египтом, его брат аль-Муаззам - Палестиной и Трансиорданией, а третий брат, аль-Ашраф Муса ибн Ахмад - Сирией и Джазирой. Номинально оба последних признавали верховенство аль-Камиля как султана. Любопытно, но в подобной ситуации обошлось без междоусобиц, возможно, из-за наличия внешней угрозы со стороны сил Пятого крестового похода .

Аль-Камиль принял командование силами, которые защищали Дамиетту от крестоносцев. В 1219 году он был почти свергнут в результате заговора во главе с амиром Имад ад-Дином ибн аль-Маштубом, командиром курдского полка Хаккари, рассчитывавшим заменить султана на его младшего и более податливого брата аль-Фаиза Ибрагима. Встревоженный заговором аль-Камиль бежать из лагеря, и в последовавшей неразберихе крестоносцы смогли замкнуть кольцо окружения вокруг Дамиетты. Аль-Камиль собирался бежать в Йемен, которым правил его сын аль-Масуд, но своевременное прибытие аль-Муаззама из Сирии с подкреплениями ознаменовало конец заговора .

Аль-Камиль сделал множество предложений мира крестоносцам, но все они были отклонены в связи с влиянием папского легата Пелагия. Он предложил вернуться в Иерусалим и восстановить его стены, которые его брат снес в начале года, а также вернуть Истинный Крест, которого у него, вероятно, не было. В один момент он даже вел переговоры с Франциском Ассизским, который сопровождал крестовый поход и пытался убедить султана принять христианство.

Из-за голода и болезней после разлива Нила аль-Камиль не смог защитить Дамиетту, и она пала в ноябре 1219 года . Султан укрепился в Эль-Мансуре, крепости дальше вверх по Нилу. В 1221 году аль-Камиль снова предложил крестоносцам мир, предложив сдать всю территорию Иерусалимского королевства, за исключением Трансиордании, в обмен на эвакуацию крестоносцев из Египта крестоносцев , но вновь получил отказ. Крестоносцы шли в направлении Каира, но аль-Камиль открыл плотины и позволил Нилу разлиться, и крестоносцы, наконец, приняли условия восьмилетнего мира. Он отвоевал Дамиетту в сентябре.

Борьба за власть и договор 1229 года

В последующие годы султан вел борьбу за власть со своим братом аль-Муаззамом, и аль-Камиль был готов заключить мир с императором и королём Сицилии Фридрихом II, который планировал Шестой крестовый поход. Аль-Муаззам умер в 1227 году, устранив необходимость в мире, но Фридрих уже прибыл в Палестину. После смерти аль-Муаззама аль-Камиль и другой его брат аль-Ашраф Муса ибн Ахмад заключили договор, по которому султан передал Палестину (в том числе Трансиорданию) и Сирию аль-Ашрафу. В феврале 1229 года аль-Камиль заключил десятилетний мир с Фридрихом II и вернул Иерусалим и другие святые места крестоносцам . Договор 1229 года является уникальным в истории крестовых походов. Без крупной военной конфронтации, а лишь посредством дипломатии, Иерусалим, Вифлеем и коридор вдоль моря были переданы Иерусалимскому королевству. Исключение было сделано для Купола Скалы и мечети Аль-Акса, которые остались за мусульманами. Кроме того, все мусульманские жители города сохранили свои дома и имущество. Они также избирали собственных городских чиновников. Стены Иерусалима были восстановлены, и мир длился в течение 10 лет . Тем не менее, заключив мир с крестоносцами, аль-Камилю пришлось вступить в борьбу с сельджуками и хорезмийцами, прежде чем он умер в 1238 году.

Наследники

Его сыновья, ас-Салих Айюб и аль-Адиль II, сменили его в Сирии и Египте соответственно, но империя Айюбидов вскоре погрузилась в пучину гражданской войны. В 1239 году договор с Фридрихом истек, и Иерусалим вернулся под контроль Айюбидов.

Личность

Аль-Камиль следовал исламским законам и обычаям войны. Например, после победы над крестоносцами султан передал разгромленному противнику обозы с продовольствием :

"Кто бы мог сомневаться, что такой доброты, дружбы и милосердия исходят от Господа? Чьи родители, сыновья и дочери, братья и сестры, умерли в агонии на наших руках, чьи земли мы забрали, которых мы изгнали голыми из своих домов, возродил нас, когда мы умирали от голода, и относился с добротой, даже когда мы были в их власти". Оливерий Схоластик

Отрывок, характеризующий Аль-Камиль Мухаммад ибн Ахмад

Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.