Аль-Каффаль аш-Шаши
| Аль-Каффаль аш-Шаши | |
| Личная информация | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Мухаммад ибн Али ибн Исмаил |
| Прозвище: |
аль-Каффаль, шейх шафиитов Мавераннахра, Хазрат Имам |
| Отец: |
Али ибн Исмаил аш-Шаши |
Богословская деятельность | |
| Учителя: |
Список
|
| Ученики: |
Список
|
| Труды: |
Список
Далаил ан-нубувва, Махасин аш-шариа, Шарх ар-Рисала
|
 Редактирование Викиданных | |
Абу Бакр Мухаммад ибн Али аш-Ша́ши известный как аль-Каффа́ль аш-Ша́ши (араб. القفال الشاشي; 904, Шаш — 975, Шаш) — исламский богослов, учёный, правовед шафиитского мазхаба, хадисовед и лингвист. С его именем шафиитская традиция связывает распространение шафиитского мазхаба в Мавераннахре. Известен по прозвищу Хазрат Имам («Господин Имам»).
Биография
Мухаммад ибн Али аш-Шаши родился в 904 году в городе Шаш (ныне Ташкент). Местное предание связывает его с потомком Мухаммада ибн аль-Ханафии, известным как Исхак Баб (Исхак ат-Турк), прибывшим якобы в "страну тюрок» с целью распространения ислама. К этому Исхаку Бабу возводят генеалогическое древо Ахмада аль-Ясави (ум. в 1166 г.)[1]. В поисках знаний объездил мно гие духовные центры исламского мира, учился в Хорасане, Багдаде, совершил хадж, завершил образование в Сирии. Утверждают также, что в мо лодости он был му‘тазилитом, но затем обра тился в ашаризм. Распространял шафиитский мазхаб в Мавераннахре, благодаря его красноречию, убедительности доводов и глу боким знаниям многие в «стране тюрок» (Билад ат-турк) приняли это учение[2]. По утверждению аль-Джувайни (ум. в 1085 г.), аль-Каффаль обучался каламу у самого аль-Ашари (ум. в 935 г.), который, в свою оче редь, уже в зрелом возрасте, изучал под его руководством фикх. Согласно ясавитскому источнику, аль-Каффаль в течение 55 лет проповедовал в Шаше учение о божественной мудрости (‘ильм аль-хикма)[1].
По рассказу поэта ‘Абду-ль- Малика аш-Шаши, в «год ополчения» он вместе с аль-Каффалем. участвовал в военном походе на ар-Рум (Византия). Среди участников ополчения было много литераторов (адиб), поэтов, краснобаев- острословов из разных городов Халифата[1].
В конце жизни вернулся на родину, в Шаш, где и умер в 975 году. Над могилой аль-Каффаля в Ташкенте воздвигнут мавзолей, которые поныне посе щают и почитают мусульмане. По мнению А. Муминова, до XIV века его гробница была главным (если не единственным) «святым» местом в Ташкенте[1].
Учителя и ученики
Среди его учителей в фикхе были такие известные правоведы как[2]:
- Ибн Джарир ат-Табари (ум. в 923 г.),
- Абу Бакр Ибн Хузайма (ум. в 933 г.),
- Абуль-Касим аль-Багави
- Абу Бакр аль- Баганди,
- Абу Зейд ал-Марвази и др.[2]
Аль-Каффаль оставил немало учеников, занявших видное место в истории ислама, среди которых были[1]:
- Абу ‘Абдуллах аль- Халими (950—1012) — наиболее близкий ученик;
- Абу Сулайман ал-Хаттаби ал-Бусти (ум. в 998 г.) — хадисовед, автор комментария к сборнику хадисов Абу Дауда;
- аль-Хаким ан-Найсабури (ум. в 1014 г.) — автор «Хроники Нишапура»;
- Ибн Манда (ум. в 1005 г.) — знаменитый собиратель хадисов;
- Абу Абдуррахман ас-Сулами (ум. в 1021 г.) — автор известного биографическо го словаря суфиев;
- Абу ‘Абдуррахман аль-Ибрисами (или аль-Абрийсами) — факих;
- Абу Исхак аш-Шаши;
- Насир ибн аль- Хусейн аль-‘Умари аль-Марвази и др.[1]
Труды
Аль-Каффаль является автором сочинений по фикху, основам фикха, хадисоведению, догматике, толкованию Корана. Некоторые и из его сочиений сохранились частично или полностью. В них он изложил методологию (аль-усуль) и частные вопросы (аль-фуру‘) шафиитского мазхаба. Комментирование «Послания» (ар-Рисала) имама аш- Шафии было способом распространения и адаптации его учения к местным условиям. Им было составлено «большое толкование» к Корану (тафсир), в котором извест ный ашаритский мутакаллим Абу Сахль ас-Су‘люки (ум. в 979 г.) увидел «поддержку учения му‘тазилитов». По утверж дению Абу Исхака аш-Ширази, аль-Каффаль был первым из факихов, кто написал «хорошую книгу» о диалектике спора (аль-джадаль)[1].
Большой популярностью пользовалась его ка сида, которая свидетельствовала о его поэтическом таланте[1].
Ниже приведён список некотрых сочинений аль-Каффаля:
- Китаб фи усул ь аль-фикх,
- Далаил ан-нубувва (араб. دلائل النبوة)
- Махасин аш-шари‘а фи фуру‘ аш-шафи‘ия (араб. محاسن الشريعة),
- Шарх ар-Рисала (араб. شرح الرسالة) и др.[3]
Напишите отзыв о статье "Аль-Каффаль аш-Шаши"
Примечания
Литература
- С. М. Прозоров. ал-‘Аййаши // Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь / Составитель и ответственный редактор — С. М. Прозоров; научные консультанты — О. Ф. Акимушкин, В. О. Бобровников, А. Б. Халидов; указатели — А. А. Хисматулин. — М. : Восточная литература, 2006. — 655 с.: ил с. — ISBN 5-02-018209-5.</span>
Отрывок, характеризующий Аль-Каффаль аш-Шаши
Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
