Аль-Мусхафи

Джафа́р ибн Утма́н аль-Мусхафи́
Хаджиб Кордовского халифата
971 — 978
Предшественник:	Джафар ас-Саклаби
Преемник:	аль-Мансур
Вероисповедание:	Ислам, суннитского толка
Смерть:	983(0983)
Дети:	сын: Мухаммад

Джафа́р ибн Утма́н аль-Мусхафи́ (казнён в 983) — хаджиб (первый министр) Кордовского халифата (971—978).

При халифе ал-Хакаме II

Джафар аль-Мусхафи родился в семье берберов. Поступив на государственную службу, он в правление халифа ал-Хакама II достиг высоких постов (в том числе он занимал должность градоначальника Кордовы). То, что аль-Мусхафи, кроме чиновничьей работы, занимался ещё и написанием стихов, позволило ему войти в число лиц, особо приближённых к ал-Хакаму, меценату и покровителю искусств. В 967 году Джафар познакомился с Мухаммадом ибн Абу Амиром (впоследствии взявшим имя аль-Мансур) и ввёл его в круг придворных, рекомендовав того на должность управляющего имуществом сына и наследника халифа, Абд ар-Рахмана. С этого времени началось стремительное восхождение аль-Мансура по карьерной лестнице. В 971 году ал-Хакам назначил аль-Мусхафи хаджибом, вместо умершего Джафара ас-Саклаби. В 974 году, во время тяжёлой болезни халифа, хаджиб был фактически правителем страны. Аль-Мусхафи стал первым, с кем из чиновников встретился халиф после своего выздоровления.

Восхождение на престол Хишама II

1 октября 976 года ал-Хакам II умер, перед смертью назначив преемником своего малолетнего сына Хишама II. В это время при дворе существовали две группы придворных, борющихся друг с другом. Первая — так называемая «арабская» — главными членами которой были аль-Мусхафи, мать наследника престола Субх и аль-Мансур, поддерживала кандидатом на престол Хишама. Вторая группа — так называемая «славянская» — состояла из особо приближённых к халифу рабов-сакалиба (из которых, в том числе, состояла дворцовая гвардия) и поддерживала избрание на престол брата скончавшегося халифа, аль-Мугиру. Вожди сакалиба под страхом смерти потребовали от аль-Мусхафи дать клятву, что халифом станет аль-Мугира и тот был вынужден это сделать. Однако хаджиб не собирался выполнять свой клятвы: он созвал совещание своих сторонников, во время которого настоял на решении о казни аль-Мугиры. Её вызвался осуществить аль-Мансур, но, прибыв к аль-Мугире, расстроганный его мольбами о пощаде, он захотел сохранить ему жизнь и только после повторного приказа от аль-Мусхафи приказал убить кандидата на престол.

Таким образом заговор сакалиба был ликвидирован и Хишам II смог стать халифом. 2 октября состоялось его торжественное возведение на престол. 8 октября от имени нового халифа был обнародован указ, подтверждающий сохранение за аль-Мусхафи должности хаджиба, однако ещё больше даров и должностей получил более близкий к семье халифа аль-Мансур. В государстве стало два наиболее значимых чиновника — аль-Мусхафи, занимавший более высокую должность, и аль-Мансур, имевший большее влияние на халифа и его мать Субх.

Стремясь лишить вождей сакалиба какого-либо влияния на халифа, аль-Мусхафи и аль-Мансур предприняли ряд мер, которые позволили им заручиться поддержкой дворцовых евнухов, всегда игравших важную роль в при дворе правителей Кордовского халифата, и добиться в начале 977 года отставки наиболее приближённых к престолу сакалиба.

Смещение с должности хаджиба

Занимая должность хаджиба, аль-Мусхафи допускал различные злоупотребления в пользу своих родственников (в том числе, его сын Мухаммад был назначен градоначальником Кордовы, а племянник Хишам — главным конюшим, а затем одним из визирей). Это вызвало серьёзное недовольство многих знатных лиц страны, в первую очередь самого известного военачальника ал-Хакама II Халиба аль-Насири, который в ходе совместных походов против христиан, сблизился с аль-Мансуром. Союз с Халибом позволил аль-Мансуру отказаться от необходимости союза с аль-Мусхафи: в 977 году по его требованию и с согласия Субх сын хаджиба, Мухаммад, был снят с поста градоначальника Кордовы. Желая переманить Халиба на свою сторону, аль-Мусхафи предложил военачальнику выдать его дочь за своего сына, но Халиб принял предложение аль-Мансура и отдал 16 августа свою дочь Асму ему в жёны. Союз аль-Мансура и Халиба оставил аль-Мусхафи почти без сторонников, в первую очередь у него не осталось поддержки в войсках халифата.

Весной 978 года аль-Мансур оказался настолько силён, что смог добиться от Субх одобрения решения о смещении Джафара аль-Мусхафи с должности хаджиба. Аль-Мусхафи было предъявлено обвинение в растрате казённых средств и 26 марта он был, вместе с сыновьями и племянником, арестован и помещён под стражу, а его имущество было конфисковано. Должность хаджиба получил сам аль-Мансур. Ему же было поручено вести следствие по делу своего бывшего покровителя. Не утруждая себя поиском доказательств вины аль-Мусхафи, новый хаджиб 5 лет всюду, даже в походах, возил его заключённого в оковы с собой, всячески издевался над ним, а в 983 году повелел его казнить, так и не проведя над Джафаром аль-Мусхафи суда.

Ссылки

• [www.covadonga.narod.ru/Almanzor-2.html Альманзор (939—1002)]. Проверено 16 января 2009. [www.webcitation.org/65QCEBNF6 Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].

Литература

• Мюллер А. История ислама:От мусульманской Персии до падения мусульманской Испании. — М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2004. — С. 704—715. — 894 с. — ISBN 5-17-022031-6.
• Мишин Д. Е. Сакалиба (славяне) в исламском мирее в раннее средневековье. — М.: Издательство «Крафт +», 2002. — С. 198—203. — 368 с. — ISBN 5-89282-191-9.

Отрывок, характеризующий Аль-Мусхафи

И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.