Аль-Хакам II
| аль-Хакам II араб. الحكم الثاني<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 961 — 976 | ||
| Предшественник: | Абд ар-Рахман III | |
| Преемник: | Хишам II | |
| Вероисповедание: | Ислам | |
| Рождение: | 13 января 915 | |
| Смерть: | 16 октября 976 (61 год) | |
| Род: | Омейяды | |
| Отец: | Абд ар-Рахман III | |
| Дети: | Хишам II | |
аль-Хакам II (аль-Мустансир биллах Абу-л-Гази Хакам ибн Абд ар-Рахман, араб. الحكم الثاني; умер в 976) — халиф Кордовы (961—976), сын Абд ар-Рахмана III, представитель династии Омейядов.
Содержание
Биография
Аль-Хакам II, в целом, продолжал политику своего отца. Культурный расцвет мусульманской Испании при нём продолжался. Сам халиф проявлял сильный интерес к науке и библиографии. Благодаря ему кордовская библиотека, насчитывавшая более 400 тысяч томов, стала одной из самых обширных и богатых в мусульманском мире. В течение его правления, были предприняты большие усилия по переводу множества книг с древнегреческого и латинского языков на арабский. Этим занималась сформированная им межведомственная комиссия.
При нём развивалось сельское хозяйство, расширялась сеть ирригационных сооружений. Проводилсь также крупномасштабные строительные работы: достраивались гпавная Мескита Кордовы и резиденция халифа.
При аль-Хакаме II халифату пришлось дважды отражать нападение викингов: в 966 и 971 годах. Кроме того приходилось также вести борьбу с династиями Зиридов и Фатимидов в Северном Марокко. В 974 году Фатимидам было наненсено поражение. Над христианскими государствами Северной Испании у халифата в то время было полное военное превосходство.
Аль-Хакам II в молодом возрасте был гомосексуалом[1]. Он открыто держал мужской гарем.[2] Это создавало проблему воспроизводства наследника кордовского престола. Однако решение было всё же найдено. Ему нашли наложницу, Субх, носившую всё время мужскую одежду и называвшуюся мужским именем «Джафар».[3] У них вскоре родился сын, будущий халиф Хишам II.
Напишите отзыв о статье "Аль-Хакам II"
Примечания
Литература
- Рыжов, Константин. Все монархи мира. Мусульманский Восток VII-XV вв. — М.: Вече, 2004. — 544 с.
Ссылки
- [history.al-islam.com/names.asp?year=366#n1771 Arabic biography]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Аль-Хакам II
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
