Алябьев, Андрей Семёнович

Алябьев Андрей Семёнович (? — 1620) — военный деятель Смутного времени , глава нижегородского ополчения 1608—1609 г., дьяк. Представляет собой редкий случай совмещения приказной деятельности с военной службой. Чин — дворянин выборный.

Из рода Алябьевых . Брат дьяка Дмитрия и сын дьяка Семёна Алябьева.

Служба

В 1588/89 — 1602/03 г. — выборный сын боярский по Дорогобужу с окладом 500 четей. В 1595 г. в чине дворянина участвовал в посольстве М.Вельяминова и дьяка А. Власьева в империю Габсбургов, к римскому цесарю Рудольфу II.

В 1601/02 г. был головой стрелецким в составе посольства во главе с М. Салтыковым-Морозовым и А. Власьевым направленного в Польшу.

В 1603 г. — пожалован в дьяки. В 1603 г. — дьяк в объездах.

В 1603/4 — 2 февраля 1606 г. — дьяк Галицкой чети.

В 1604/05 г. — послан воеводой с князем И. М. Барятинским в полки с Москвы к князю Ф. И. Мстиславскому : участвовал в походе против Лжедмитрия I у наряда.

8 мая 1606 г. — дьяк на свадьбе Лжедмитрия I .

В 1606-1607 гг. участвовал в походах против Болотникова. В том числе, участник похода царя Василия под Тулу в мае 1607 г.

11 декабря 1608 — 15 апреля 1609 г. — 2-й воевода в Нижнем Новгороде (с кн. А. А. Репниным-Оболенским и дьяком В. Семеновым)

В 1609 г. с 27 мая — воевода г. Муром

В 1610 г. — участник борьбы против «тушинского вора».

В 1611/12 — 1613 гг. — 2-й воевода в Нижнем Новгороде.

В 1615 г. — судья (не дьяк) Московского судного приказа; получил в Нижегородском уезде поместье (вскоре отобранное). Оклад — 150 рублей в год.

В 1619 г. — воевода в г. Вологда

Военный деятель Смутного времени: воевода «понизовных городов мужиков»

Андрей Семенович Алябьев наиболее известен тем, что возглавил наряду с кн. Александром Андреевичем Репниным нижегородское ополчение зимой 1608—1609 гг., ставшее первым в ряду последующих земских ополчений. Тогда Нижний Новгород самоопределяется как центр поднимающегося земского движения, организовав первое ополчение для того, чтобы отстоять город от набегов сторонников тушинского самозванца. Это забытое нижегородское ополчение сыграло ключевую роль в борьбе с тушинцами в центре страны в то время, когда происходило движение войск кн. М. Ф. Скопина-Шуйского к Москве с севера и Ф. И. Шереметева с юга — для изгнания Лжедмитрия II, его казаков и литовско-польских отрядов, творящих насилие и грабеж на контролируемых ими территориях. Удачные боевые действия нижегородцев во главе с действовавшим по их «приговору» воеводой Алябьевым впервые показали, что можно действовать самостоятельно и добиваться «устроения правды» снизу. Именно первая значительная самоорганизация земских сил в Смутное время способствовала поднятию народного духа и воодушевлению всех сторонников порядка и законности в Российском государстве.

Военные действия

Ополчению «понизовных городов мужиков» во главе с воеводой Алябьевым удалось отбить крупный штурм Нижнего Новгорода 2 декабря 1608 г., когда «воровские» отряды двинулись из Балахны под Нижний. Он дважды разбил их и заставил Балахну целовать крест Шуйскому, а вождя бунтовщиков, казацкого атамана Тимоху Таскаева, повесил в Нижнем. Через три дня Андрей Семенович уничтожил другой отряд, подступивший под Нижний. 5 декабря под Нижний подошел разношерстный тушинский отряд, состоящий из нижегородских, арзамасских и алатырских детей боярских, татар, черемисы, мордвы, бортников и «всяких подымных людей». Эти силы возглавляли головы сын боярский С. Сурвацкий, А. Подбельский и С. Низовцов. Затем Алябьев направился усмирять возмутившихся жителей Ворсмы и Павлова. 10 декабря он разбил одну часть «заворовавшихся» в 5-ти верстах от Ворсмы, затем обратил в бегство остальных под Павловым и принудил все окрестные села отстать от «воровства». Тогда же нижегородцы посылают отписку в Муром, призывая муромцев перейти под власть Шуйского и угрожая им походом. В начале января 1609 г. нижегородское ополчение во главе которого стояли А. С. Алябьев, А. А. Микулин и Б.А. Износков вновь выдвигаются по направлению к Мурому. 7 января 1609 г. Алябьев ещё раз разбил подступивших под Нижний тушинцев (с. Богородское, 30 км от Н.Новгорода), а их воеводы князь Семен Юрьевич Вяземский (бывший пермский воевода, позднее повешен в Нижнем) и Тимофей Лазарев попали в плен. Около 40 арзамасских дворян во главе с Ф. В. Левашевым, пришедших с Вяземским в Богородское, целовали крест на имя Шуйского и пополнили силы Алябьева. Когда весть об этих успехах нижегородцев достигла Москвы, то к ним прислали царскую грамоту 9 января 1609 года, в которой их «похваляли» за «службу и раденье», проявленные в осаде и обещали «великое жалованье» (придачи поместных и денежных окладов служилым людям и льготу, а также беспошлинную торговлю посадским людям). В отписке вятчан пермичам от 26 января 1609 г. говорится о поражении воеводой А.Алябьевым «мятежников балахонских, арзамасских и алатырских», о «раскаянии шуян, костромичей, галичан и вологжан».

Успокоив, таким образом, нижегородский край, Алябьев двинулся против бунтовщиков, засевших в Муроме и Владимире. К 16 января главные силы нижегородцев стояли уже в Яковцове, а их передовой отряд показался в 20 верстах от Мурома в селе Клин. 18 марта 1609 г. в осажденном Алябьевым Муроме вспыхнуло антитушинское восстание. Тушинский воевода В.Толбузин бежал из Мурома во Владимир, а горожане, открыв ворота, встретили нижегородцев «с образы и крест царю Василью Ивановичю целовали». Примерно тогда же в Нижний приходят грамоты, посланные из Москвы 17 и 18 февраля. Приказ правительства Шуйского о немедленном выступлении Алябьева с войсками к Москве застал его в самый разгар муромских событий. Из дальнейших действий воеводы видно, что руководствовался он, в первую очередь, тактическими соображениями и только потом инструкциями из Москвы.

Сразу же после овладения Муромом Алябьев посылает под Владимир около 700 московских и астраханских стрельцов и казаков и, вероятно, некоторое количество дворянской конницы. Захват города он доверил наиболее боеспособной части своего войска, а именно тем служилым, которые в своё время прошли осадное сидение на Балчике, участвовали во взятии Царицына, а затем из Казани были посланы в Нижний. Во главе этих стрельцов и казаков стояли головы А. А. Микулин и Б. А. Износков. Посланные вместе с ними силы дворян возглавляли Я. С. Прокудин, Ф. В. Левашев и князь И. Д. Волховской. 27 марта они подошли к Владимиру, где разыгрались события, аналогичные муромским. В городе вспыхнуло восстание, тушинский воевода Вельяминов был убит, и владимирцы присягнули Шуйскому.

2 апреля посланные Алябьевым силы вместе с кинешемскими и шуйскими мужиками с успехом отразили нападение отрядов А. Лисовского и Я. Стравинского. Тогда же из Владимира ими были посланы грамоты в Мещеру, Арзамас и Шацк с призывом перейти под власть Шуйского. После этого Алябьев из Мурома совершил молниеносный рейд под Касимов, где, как и ранее под Арзамасом, был сожжен посад, а затем вернулся в Нижний.

Участие во Втором земском ополчении

Далее имя Алябьева упоминается в связи с организацией в Нижнем Новгороде Второго ополчения. Вел переписку с патриархом Гермогеном, городами Севера, в том числе и Вологдой, о развертывании патриотического движения, «пока Литва не овладела государством Московским». 30-го августа 1611 года он послал грамоту казанцам, увещевая их не признавать царем сына Марины Мнишек.

После Смуты

После окончания Смуты служил на различных государственных должностях. В бытность воеводой в Вологде активно заботился о пополнении государственной казны. В качестве подтверждения этому: в декабре 1619 г. в Вологде была обнаружена зарытая в землю «денежная казна» (клад): «528 рублей старых и новых денег». Клад Алябьев конфисковал и передал в казну, за исключением платы «мужикам от копания, которые те деньги выкопывали». После перечеканки в новую монету прибыль от клада составила «678 рублей 15 алтын 2 деньги» — очень крупную по тем временам сумму. В апреле 1620 Алябьев был пожалован ещё одной «милостивой грамотой» за службу..

Умер Алябьев, по свидетельству современников, в очень преклонном возрасте, в 1620 г.

Дети

Сын Дмитрий Андреевич – значится в Росписи русского войска 1604 г. в списке жильцов с отцовских поместий, а иначе – беспоместный.

Сын Григорий Андреевич в 1612 г. получил поместье в Арзамасе. В 1615 г., 2-й воевода в Рыльске. В 1619-20 г. воевода в Болхове. 1622 и 9 мая – 9 июня 1623 гг., 2-й воевода в Путивле. В 1627-28 г., воевода в Пелыме.

Сын Федор Андреевич в 1633 г., воевода в Галиче. В 1638-40 г. воевода в Ельце. В 1645-47 г., воевода в Уфе.

Литература

1. Алябьевы // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
2. [elcocheingles.com/Memories/Texts/Skaski/Skaski-1.htm Антонов А.В. К начальной истории нижегородского ополчения // Документы к истории Смутного времени.]
3. Алябьев Ф. В., Алябьев Б. И. Андрей Семенович Алябьев // Труды Владимирской ученой комиссии. Кн. XV. Владимир, 1913. С. 1- 18
4. Быков А. Древний клад // Кр. Север. 1984. 24 янв.
5. Быков А. Воевода державы Московской // Кр. Север. 1986. 13 сент.
6. Козляков Вячеслав. Смута в России. XVII век Серия: Загадочная Россия. Новый взгляд М. : Омега, 2007
7. Лисейцев Д.В. Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. Ин-т рос. истории РАН. М. : Наука, 2008.
8. Рыбалко Н.В. Российская приказная бюрократия в Смутное время начала XVII века. М.: Квадрига, 2011.

Отрывок, характеризующий Алябьев, Андрей Семёнович

«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.