Алям, Амир Асадалла

Амир Асадалла Алям перс. فارسی‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Ирана
19 июля 1962 — 7 марта 1964
Предшественник:	Али Амини
Преемник:	Хасан Али Мансур
Вероисповедание:	Ислам, шиитского толка
Рождение:	1 апреля 1919(1919-04-01) Бирдженд, Иран
Смерть:	14 июля 1978(1978-07-14) (59 лет) Нью-Йорк, США
Партия:	Народная партия Ирана
Награды:

Амир Асадалла Алям (перс. فارسی‎ — 'Amir Asadollah Alam') (1 апреля 1919, Бирдженд, Иран — 14 апреля 1978, Нью-Йорк, США) — иранский государственный деятель, премьер-министр Ирана (1962—1964).

Биография

Родился в семье Ибрагима Аляма Шоката аль-Молька, одного из самых богатых людей в Иране, занимавшего должности губернатора провинции Систан и Белуджистан и министра почт и телеграфов Ирана.

После окончания школы отправился с отцом в Тегеран, где был представлен шаху Реза Пехлеви, который предложил ему пройти обучение в недавно созданной Сельскохозяйственной школе в Карадже. Кроме того, шах сам выбрал для него жену. Посещая после свадьбы дворец, Амир Алям подружился с наследным принцем Мохаммедом Реза Пехлеви.

После смерти отца в 1943 г. в возрасте 23-х лет становится губернатором провинции Систан и Белуджистан. В 1946 г. был назначен министром сельского хозяйства, став самым молодым членом кабинета в новейшей истории страны. В 1952 г. шах поручил политику управление своими обширными земельными владениями. Во время премьерства Мохаммеда Мосаддыка у Амира Аляма был отобран паспорт, чтобы он не мог покинуть страну и политик был вынужден вернуться в Бирдженде.

После свержения Моссадыка возвращается в Тегеран и становится одним из ближайших советников Мохаммада Реза Пехлеви. В 1957 г., когда шах решил создать двухпартийную систему, основанную на американской модели, Амиру Аляму было поручено создание Народной партии, призванную объединить разрозненные оппозиционные силы. В июле 1962 г., после возвращения шаха из его поездки в Соединенные Штаты, где он обсуждал с президентом Кеннеди комплексную программу реформ для Ирана, Алям был назначен премьер-министром страны.

В рамках политической реформы женщинам было предоставлено активное и пассивное избирательные права, были расширены возможности политического участия для национальных и религиозных меньшинств, сняты ограничение на замещение ими ряда государственных должностей. При этом они получали право давать присягу не на Коране, а на собственных священных для них книгах. Исламское духовенство восприняло эти инициативы как объявление войны. По стране прокатилась волна беспорядков. Впервые со времен Второй мировой войны в Тегеране было введено чрезвычайное положение. Один из демонстрантов был убит, несколько десятков — ранены, однако в итоге положения, относящиеся к присяге были исключены из избирательного законодательства. Однако в вопросе наделения избирательным правом женщин Алям был непреклонен.

Разраставшийся политический кризис, который вывел в лидеры духовной и политической оппозиции аятоллу Хомейни привел в марте 1964 г. к отставке правящего кабинета. Через десять дней политик был назначен ректором Университета Пехлеви в Ширазе, второго по значению высшего учебного заведения в стране.

В 1966—1977 гг. — министр по делам двора. На этой должности играл ведущую роль в планировании и проведении мероприятий, посвященных 2500-летию иранской монархии. В июле 1977 г. переехал в Европу в связи с необходимостью лечения онкологического заболевания, затем переехал в США.

Источники

'Alí Rizā Awsatí (عليرضا اوسطى), Iran in the Past Three Centuries (Irān dar Se Qarn-e Goz̲ashteh - ايران در سه قرن گذشته), Volumes 1 and 2 (Paktāb Publishing - انتشارات پاکتاب, Tehran, Iran, 2003). ISBN 964-93406-6-1 (Vol. 1), ISBN 964-93406-5-3 (Vol. 2).

Отрывок, характеризующий Алям, Амир Асадалла

– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!