Каррисо, Амадео

Амадео Каррисо
Общая информация
Полное имя	Амадео Рауль Каррисо Ларретапе
Прозвище	Тарзан (исп. Tarzán)
Родился	12 июня 1926(1926-06-12) (97 лет) Руфино, Санта-Фе, Аргентина
Гражданство	Аргентина
Позиция	вратарь
Информация о клубе
Клуб	завершил выступления
Карьера
Клубная карьера*
1945—1968	Ривер Плейт	513 (-?)
1969	Альянса Лима	? (-?)
1970—1972	Мильонариос	53 (-?)
Национальная сборная**
1954—1964	Аргентина	20 (-20)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Амаде́о Рау́ль Карри́со Ларрета́пе (исп. Amadeo Raúl Carrizo Larretape; род. 12 июня 1926 года в Руфино, Санта-Фе) — аргентинский футболист, голкипер. Он стал первым южноамериканским вратарём, носившим перчатки, первым вратарём, покидавшим штрафную, чтобы остановить форварда соперника, первым бросался в ноги нападающему и первым выбивал мяч на ход своему игроку, чтобы, быстрее начать атаку.

Биография

Каррисо дебютировал в первой аргентинской лиге 6 мая 1945 года в клубе «Ривер Плейт», в котором его команда победила «Индепендьенте» со счётом 2:1. В течение его 23-летней карьеры в «Ривере» он играл вместе с такими звёздами, как Хосе Мануэль Морено, Анхель Амадео Лабруна, Альфредо Ди Стефано и другие, выиграв 5 чемпионских титулов. В 1954—1965 годах провел 20 матчей за сборную Аргентины. В составе «Альбиселесты» он играл очень удачно, особенно в матчах с Бразилией (когда он останавливал раз за разом самого Пеле), но иногда терпел и сокрушительные поражения, как 1:6 от Чехословакии на ЧМ-1958. Закончив играть за «Ривер», уехал в Перу, в клуб «Альянса Лима», где пробыл недолго, а доигрывал в колумбийском «Мильонариосе», в составе которого выиграл чемпионат Колумбии. В прощальном матче Каррисо, величайший вратарь в истории Лев Яшин подарил ему свои перчатки.

За свою карьеру он установил ряд рекордов. В 1966 году, в возрасте 40 лет, Каррисо отыграв 782 минуты не пропуская мячей. На следующий год Каррисо «побил» свой же рекорд, не пропуская голов на протяжении 789 минут. В чемпионатах Аргентины ему удалось отразить 18 пенальти.

Он получил прозвище «Тарзан» за свою эффектную манеру защищать ворота. Его признали лучшим голкипером Южной Америки по опросу МФФИИС, журнал «El Gráfico» в сообщении об этом назвал его «Маэстро без эпохи».

Его манере игры подражали многие знаменитые голкиперы: Уго Орландо Гатти, Хосе Рене Игита, Хосе Луис Чилаверт. В 1968 году Каррисо установил два рекорда: 513 матчей в высшем аргентинском дивизионе и 8 матчей подряд без пропущенных голов.

В настоящее время Каррисо является владельцем недвижимости в Буэнос-Айресе, в городском районе Вилья-Девото (англ.). С 17 августа 2008 года один из секторов стадиона «Монументаль Ривер Плейт» носит его имя.

Достижения

• Чемпион Аргентины: 1952, 1953, 1955, 1956, 1957
• Вице-чемпион Аргентины: 1948, 1949, 1960, 1962, 1963, 1965, 1966, Нас. 1968
• 3-е место в чемпионате Аргентины: 1946, 1951, 1954, 1961, 1964
• Обладатель Кубка Наций: 1964
• Финалист Кубка Либертадорес: 1966
• Чемпион Колумбии: 1972

Ссылки

• [www.peoples.ru/sport/football/carrizo/ Статья на peoples.ru]
• [100-velikih-futbolistov.ru/amadeo_karrizo.html Статья на 100-velikih-futbolistov.ru]
• [footballplayers.ru/players/276.html Мано Карризо на footballplayers.ru]
• [www.national-football-teams.com/player/45508.html Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

</div>

Отрывок, характеризующий Каррисо, Амадео

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.