Амаларих

Амаларих готск. 𐌰𐌼𐌰𐌻𐌰𐍂𐌴𐌹𐌺𐍃 (Amalareiks) — «Король Амалов»; лат. Amalaricus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гравюра XVIII века</td></tr>
король вестготов
511 — 531
Предшественник:	Гезалех
Преемник:	Теудис
Вероисповедание:	христианин арианского толка
Рождение:	около 502
Смерть:	531(0531)
Род:	Балты
Отец:	Аларих II
Мать:	Тиудигото
Супруга:	Хлодехильда

Амаларих (погиб в 531) — король вестготов в 511—531 годах.

Сын Алариха II и Тиудигото, дочери Теодориха Великого. Последний правитель вестготов из династии Балтов.

Биография

Нападение франков и бургундов

В 507 году вестготское королевство было разгромлено союзными войсками франков и бургундов в битве при Вуйе. Король Аларих II пал в бою, а пятилетний Амаларих, видимо, был укрыт вместе с частью вестготских сокровищ в крепости Каркасон. Франки осадили крепость, но взять её так и не смогли. В это время вестготским королём был провозглашён единокровный брат Амалариха Гезалех, сын Алариха от наложницы.

В 508 году на помощь Амалариху явилось сильное остготское войско во главе с герцогами Иббой, Маммо и Тулуином, посланное его дедом Теодорихом Великим. Оно сняло блокаду с Каркасона, деблокировало Арль и удержало франков от дальнейших завоеваний и спасло часть вестготских владений в южной Галлии. После чего Теодорих обратился против Гезалеха. Последний был разгромлен, бежал и вскоре был убит. После этого никаких препятствий ни для Амалариха, ни для его деда в вестготской среде больше не возникало.

Вестготы под властью Теодориха Великого

Теодорих становится опекуном Амалариха

Теперь государство вестготов оказалось под верховной властью остготского короля. «Сарагоская хроника» под 513 годом отмечает, что Теодорих стал править в Испании в качестве опекуна Амалариха. С другой стороны и Исидор Севильский и «Хроника вестготских королей» пишут, что Теодорих правил в Испании 15 лет. Власть над вестготами остготский король фактически удерживал до своей смерти в 526 году. Таким образом, все эти источники дают приблизительно одно время — 513 или может быть 512/511 года, когда Теодорих утвердил своего внука в качестве официального короля, а себя как фактического правителя. Исидор прямо говорит, что власть в Испании Теодорих получил только после уничтожения Гезалеха. Известно, что с Гезалехом воевал остготский герцог Ибба, посланный туда Теодорихом, и, можно предположить, что на первое время он там и распоряжался. После смерти Гезалеха было устранено последнее легальное препятствие и в таких условиях признание Амалариха королём, а Теодориха — опекуном уже труда не составило.

Неограниченность власти Теодориха над вестготами

В науке также бытует мнение, что Теодорих был не только фактическим правителем, но и официально носил титул вестготского короля. То, что Теодорих Великий был фактическим и юридическим правителем вестготского королевства, подтверждается списками вестготских королей, в которых Теодориху отводится 15 лет правления (511—526), а его внуку Амалариху — 5 лет (526—531). Не вполне понятно юридическое обоснование правления Теодориха. В данном случае не может идти речи об опекунстве, как предполагает Прокопий Кесарийский, так как законным королём тогда считался бы Амаларих. Но он был провозглашен королём только после смерти деда в 526 году, хотя по вестготским законам он имел право приступать к управлению государством с 15 лет, то есть примерно в 517 года. Стремление к как можно более тесному слиянию остготского и вестготского государств проявилось и в том, что Теодорих Великий приказал перевести из Каркассона в Равенну часть королевской сокровищницы, не попавшую в руки франков.

Не вполне ясно, какие мотивы побудили Теодориха Великого унизить своего внука и подчинить себе родное королевство Амалариха. Вероятно, после того, как его политика равновесия пала под ударами франков в 507 году, он захотел расширить сферу своей власти. Возможно, конечной целью Теодориха было образование готской сверхдержавы и восстановление единства остготов и вестготов. И на самом деле оба племени тогда объединились в одно. Действительно, в том, что Теодорих реально правил в Испании, ни в его время, ни в последующие годы никто не сомневался. По годам его правления датированы собиравшиеся в то время провинциальные соборы испанских церквей. О его правлении писал Исидор Севильский. Соответствующее место его «Истории» передано в рукописях в двух редакциях: в одной сказано, что Теодорих «управлял королевством Испании 15 лет», а в другом — «правил в Испании 15 лет». Однако, ни в том, ни в другом случае это правление не связывается жёстко с королевским титулом. Что же касается церковных соборов, то они могли датироваться годами фактического правителя. С другой стороны, «Сарагоская хроника» пишет, что Теодорих правил в Испании 15 лет, осуществляя опеку над малолетним Амаларихом. И «Хроника вестготских королей» пишет, что Теодорих не просто правил, а опекал своего внука Амалариха. Стоит всё же признать, что официального королевского титула по отношению к Вестготскому королевству Теодорих не имел, а являлся лишь опекуном своего внука, что, конечно же, не мешало его фактическому правлению в Испании и Септимании.

Лица осуществляющие руководство вестготами от имени Теодориха

Сам Теодорих Италию не покидал, да и вообще за всё время своего опекунства он ни разу в Испании не был. Он послал туда двух консулов, как их называет «Хроника вестготских королей», один из которых — Лиувирит — был готом, имевшим титул графа, а другой — Ампелий — римлянином и сенатором. А затем в Испанию был послан его оруженосец Теудис. Взаимоотношения между всеми этими лицами нам неизвестны.

Возможно, что Лиувирит и Ампелий занимались гражданскими делами, а Теудис командовал армией. Прокопий Кесарийский прямо говорит, что он был послан в качестве начальника войска. Такое положение сохранялось довольно долго. Ещё в 20-е годы Ампелий и Лиувирит являлись ответственными и за отсылку зерна в Италию, и за надзор за сборщиками налогов, и за соблюдение мер и весов. Что касается Теудиса, то Иордан называет его «защитником, опекуном» Амалариха и видно, что Теодорих доверял ему лично.

Меры Теодориха по слиянию двух готских народов

Каков бы ни был официальный титул Теодориха в Испании, он в своих отношениях с новыми владениями не стеснялся. На вестготские территории были распространены налоги, которые в Италии платили остготскому королю. Испания ежегодно должна была поставлять в Италию и особенно в Рим продовольствие, как это было во времена существования Римской империи. От своих представителей в Испании Теодорих требовал соблюдения его римских законов, независимо от того, совпадали ли они с вестготсками законами. С другой стороны, Теодорих, став фактически правителем обоих готских народов, стремился восстановить старое племенное единство. И лучшим средством для этого он считал смешанные браки. Поэтому таким бракам Теодорих всячески покровительствовал.

События после смерти Теодориха Великого

Амаларих получает всю полноту власти

Теодорих Великий умер в 526 году и после его смерти тесная связь между двумя ветвями готского племени прервалась вновь. Исидор Севильский писал, что Теодорих ещё при своей жизни сделал Амалариха полновластным королём. Однако гораздо вероятнее, что полностью самостоятельно Амаларих стал править только уже после смерти своего деда. Амаларих и Аталарих (от имени последнего выступала Амаласунта) договорились о возвращении вестготской казны из Равенны и о прекращении уплаты испанскими подданными вестготского короля подати в Равенну, а взамен этого остготскими были официально признанны земли юго-восточной Галлии от Роны до Альп (Прованс). В своё время в Испании оказалось довольно большое количество остготов, видимо, в качестве воинов и чиновников, многие из которых женились на вестготках. После смерти Теодориха часть остготов, находившихся в Испании, вернулась в Италию, но часть пожелала остаться.

Меры по сближению с римским населением Испании

Став самостоятельным королём, Амаларих пытался продолжить политику деда как внутри страны, так и в отношениях с франками. Как и Теодорих, молодой Амаларих пытался установить хорошие отношения с местным населением. С его разрешения в 527 году в Толедо был созван собор ортодоксально-никейской церкви, и его участники благодарили за это «господина и славного короля Амалариха». Другим проявлением этой политики явилось назначение в 529 году некого Стефана префектом Испании. Во время существования Римской империи префект претория официально являлся высшим чиновником, и недаром Зосим говорит, что эта должность считалась второй после скипетра. Он осуществлял общее руководство чуть ли не всеми сторонами гражданской жизни, в том числе судопроизводством и сбором налогов.

Его назначение свидетельствует о стремлении Амалариха иметь около себя фигуру, которая представляла бы интересы местного населения. С другой стороны, назначение префекта Испании отметало всякие возможные претензии назначаемого остготским королём префекта Галлии на какую-либо власть в Испании. Характерно, что это назначение произошло не сразу после реального вступления Амалариха на трон, а только через три года. Возможно, к этому времени и сам Амаларих счёл себя достаточно укрепившимся на своём троне, и была выработана политика по отношению к испано-римской аристократии.

Женитьба на Хлодехильде

Смерть Теодориха не только освободила Амалариха от опекунства деда, но и лишила его защиты мощного остготского короля. Осознавая, что не следует больше ожидать помощи из Равенны, он стремился к налаживанию союзнических отношений со своими опаснейшими противниками, франками. Хотя после смерти Хлодвига I Франкское королевство было разделено между его четырьмя сыновьями, которые не ладили друг с другом, оно всё же представляло грозную силу. К тому же франки не успокоились на захвате Аквитании и стремились к выходу к Средиземному морю. Да и вестготы не оставляли надежды вернуть себе потерянные галльские владения. Недаром Амаларих избрал своей резиденцией Нарбонну. Видимо, сначала Амаларих надеялся на мирное решение, и с этой целью он попросил у сыновей Хлодвига руку их сестры Хлодехильды (Клотильды). Те, по-видимому, в тот момент тоже склонялись к мирному решению, в результате чего брак был заключён.

Разлад в семействе короля

Однако политика Амалариха оказалась неудачной. Появление Хлодехильды при королевском дворе вызвало враждебную реакцию в среде вестготской арианской знати. Арианство считалось «готской верой», и появление рядом с королём королевы, придерживавшейся ортодоксально-никейской веры, могло рассматриваться как угроза готской власти над ортодоксальным населением Испании. Вероятно, под давлением своего окружения и сам Амаларих занял враждебную позицию по отношению к своей жене. Этим он предоставил её брату Хильдеберту повод к нападению. Григорий Турский пишет: «Часто, когда она шла в святую церковь, он приказывал бросать в неё навоз и различные нечистоты и, наконец, говорят, он так её жестоко избил, что она переслала брату платок, пропитанный её кровью». О том, что Амаларих недостойно обращался со своей женой, не позволял ей совершать привычные обряды и что из-за этого вспыхнула война между готами и франками, пишет и Прокопий Кесарийский. Однако, как кажется, положение ортодоксально-никейской церкви при Амаларихе было довольно благоприятным. То, что Амаларих с неодобрением относился к вероисповеданию своей жены Хлодехильды, никак не отразилось на ортодоксах. Стремление Алариха II к образованию отдельной вестготской церкви также не нашло продолжения в политике его преемников.

Война с франками. Гибель Амалариха

Хильдеберт решил отомстить за сестру. Война началась в 531 году. Франки, вероятно, рассчитывали найти в Испании такую же поддержку местного ортодоксально-никейского населения, как и в Аквитании 24 года назад. Едва ли случайно, что именно в этом году был смещён со своего поста префект Стефан. Он мог стать (а может быть, и стал) центром объединения ортодоксальных и, следовательно, профранкских кругов испано-римской аристократии. Этим актом Амаларих явно укреплял свой тыл в условиях начавшейся войны. Больше ни о каких префектах Испании мы не слышим. Смещение Стефана официально было произведено на соборе, созванном в Жироне.

Хильдеберт предпринял поход в Септиманию (южная часть Галлии) и разбил вестготов в сражении под Нарбонной. Амаларих бежал в Барселону. Там он и был убит. Существуют различные сообщения о его гибели. По сообщению Сарагосской хроники, Амалариха убил франк по имени Бессон. Возможно, это был дружинник франкской супруги Амалариха. Согласно же Исидору Севильскому, презираемый всеми, он был убит собственными воинами. Григорий Турский изображает дело так: убийство было совершено неизвестным франком непосредственно после битвы при Нарбонне. Амаларих пытался бежать, но в последний момент, вспомнив об оставленных драгоценностях, вернулся в город, а войско Хильдеберта отрезало ему путь в порт, и вестготский король был убит франкским копьём раньше, чем сумел добежать до церкви, в которой хотел укрыться.

Хильдеберт I забрал сестру и её богатое приданое, но по дороге на родину Хлодехильда неизвестно от чего умерла. В результате этого похода Хильдеберт получил некоторые вестготские земли в Южной Галлии. Обычно речь шла о Родезе, но, как кажется, тогда же франкскими стали и некоторые другие земли, так как Прокопий говорит о всеобщем исходе вестготов из потерянных областей. На них осталась лишь незначительная часть низшего слоя вестготского общества.

Амаларих не имел сыновей. Ничего неизвестно и о каких-либо его родственниках. С его гибелью исчез королевский род Балтов. Это привело к мятежам и убийствам королей в последующей истории вестготского народа, ибо с этого момента каждый знатный гот считал себя вправе занять престол.

Литература

• Григорий Турский. История франков = Historia Francorum. — М.: Наука, 1987. — 464 с.
• Прокопий Кесарийский. Война с готами // Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках / Пер. С. П. Кондратьев. — М.: Арктос, 1996. — 167 с. — ISBN 5-85551-143-X.
• [www.vostlit.info/Texts/rus9/Chron_vest_kor/frametext.htm Хроника вестготских королей // Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: быт, нравы, идеалы] / Сост. М. Тимофеев, В. Дряхлов, Олег Кудрявцев, И. Дворецкая, С. Крыкин. — М.: Юристъ, 1996. — 576 с. — 5000 экз. — ISBN 5-7357-0043-X.
• Иордан. О происхождении и деяниях гетов / Вступ. статья, пер., коммент. Е. Ч. Скржинской. — СПб.: Алетейя, 2013. — 512 с. — (Византийская библиотека. Источники). — ISBN 978-5-91419-854-8.
• Хервиг Вольфрам. Готы. От истоков до середины VI века / Перевод с немецкого Б. Миловидов, М. Щукин. — СПб.: Ювента, 2003. — 654 с. — (Историческая библиотека). — 2 000 экз. — ISBN 5-87399-142-1.
• Клауде Дитрих. История вестготов / Перевод с немецкого. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2002. — 288 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-8071-0115-4.
• Циркин Ю. Б. Античные и раннесредневековые источники по истории Испании. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. — 360 с. — 1000 экз. — ISBN 5-8465-0516-3, ISBN 5-288-04094-X.
• Циркин Ю. Б. Испания от античности к средневековью. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2010. — 456 с. — 700 экз. — ISBN 978-5-98187-528-1.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE.htm#_Toc225040395 Foundation for Medieval Genealogy. Амаларих]
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/_voelkerwanderung/a/amalrich_westgoten_koenig_531/amalrich_westgoten_koenig_531.html Genealogie Mittelalter. Амаларих]

Династия королей вестготов
Предшественник: Гезалех	король вестготов 507 — 531	Преемник: Теудис

Отрывок, характеризующий Амаларих

– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.