Аманар, Симона

Симона Амынар
Личная информация
Оригинальное имя:	Simona Amânar
Награды и медали Олимпийские игры Золото Атланта 1996 опорный прыжок Серебро Атланта 1996 вольные Бронза Атланта 1996 команда Бронза Атланта 1996 многоборье Золото Сидней 2000 команда Золото Сидней 2000 многоборье Бронза Сидней 2000 вольные Чемпионаты Европы Золото Санкт-Петербург 1998 команда Серебро Санкт-Петербург 1998 многоборье Бронза Санкт-Петербург 1998 опорный прыжок Бронза Санкт-Петербург 1998 бревно Бронза Санкт-Петербург 1998 вольные

Симо́на Амана́р (правильно Симона Амынар; рум. Simona Amânar), род. 7 октября 1979, Констанца, Румыния) — выдающаяся румынская гимнастка, трёхкратная олимпийская чемпионка, многократная чемпионка мира и Европы.

Биография

Симона родилась в Констанце, с 6 лет занималась спортивной гимнастикой. В 1994 году вошла в состав национальной команды и в том же году завоевала первое золото — в командных соревнованиях на чемпионате мира в Дортмунде. Годом позже румынская сборная с Аманар в составе повторила успех на первенстве в японском Сабае. В 1996 году к ней пришли успехи и в индивидуальных стартах — она стала второй в опорном прыжке на чемпионате мира в Сан-Хуане и выиграла три золота на европейском первенстве в Бирмингеме — в опорном прыжке, на брусьях и в командном первенстве.

На Олимпийских играх 1996 года в Атланте Аманар считалась одним из главных фаворитов и одним из лидеров румынской команды. Соревнования, однако, начались для неё неудачно — в квалификации она упала с бревна и стала лишь четвёртой в румынской сборной, что лишало её путёвки на абсолютное первенство. Тем не менее, тренерским решением она получила право стартовать в абсолютном первенстве вместо Александры Маринеску, в итоге Симона разделила третье место с подругой по команде Лавинией Милошовичи. Ещё одну бронзу Аманар получила в командных соревнованиях. На отдельных снарядах Симона не вышла в финал лишь на бревне, в упражнениях на брусьях она поделила 5 место, в вольных завоевала серебро, уступив Лилии Подкопаевой, а в своём коронном опорном прыжке стала олимпийской чемпионкой, уверенно опередив соперниц.

Четырёхлетие между Играми в Атланте и Сиднее принесло Симоне статус твёрдого лидера румынской команды. Однако ей так и не удалось выиграть абсолютное первенство ни на одном крупном старте в этот период, все золотые медали, которые она завоевала на чемпионатах мира и Европы были либо медалями командных первенств, либо медалями за победу в опорном прыжке, где она впервые исполнила элемент Юрченко — сальто назад прогнувшись с поворотом на 900. По аналогии с «Клубом Силиваш», названным так в честь другой румынской гимнастки, Даниэлы Силиваш, которая первой среди женщин исполнила на вольных двойное сальто назад в группировке с поворотом на 720 (двойное сальто с двумя пируэтами), есть также символический «Клуб Аманар», к которому причисляются спортсменки, сумевшие повторить прыжок Симоны на международных соревнованиях.

Аманар очень удачно выступила на Олимпийских играх 2000 года в Сиднее, хотя лидером румынской команды на тот момент уже считалась более молодая Андрея Рэдукан. Румынки в упорнейшей борьбе выиграли золото командных стартов, опередив сильную команду России, возглавляемую Светланой Хоркиной и Еленой Замолодчиковой и добились великолепного успеха в абсолютном первенстве, показав три лучших результата — первой стала Рэдукан, второй Аманар и третьей Мариа Олару. Однако через несколько дней допинг-проба Рэдукан показала наличие запрещённого вещества. Дисквалификация подруги по команде принесла Симоне Аманар долгожданное золото абсолютного первенства. История, впрочем, получила продолжение, когда спустя некоторое время вещество, из-за которого была дисквалифицирована Рэдукан, было исключено из списка запрещённых. Несмотря на это, дисквалификация не была снята, и Симона Аманар продолжает считаться олимпийской чемпионкой в этом виде. На отдельных снарядах на этих Играх Аманар выступила только в опорном прыжке (6 место) и вольных упражнениях (бронзовая медаль).

После Игр в Сиднее Симона Аманар ушла из спорта. За карьеру она выиграла 7 олимпийских медалей (3 из них золотые), 6 раз выигрывала золото на мировых первенствах и 5 на европейских.

Ссылки

• [www.romanian-gymnastics.com/profiles/2000olympics/simona_amanar.htm Профиль на сайте romanian-gymnastics]
• [exel.fig-gymnastics.com/events/athletes/bio.jsp?ID=4488 Статистика на сайте федерации гимнастики] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3885 дней))
• [www.gymnaflash.ru/v_simona_amanar_a.htm Аманар(Опорный прыжок)]

Отрывок, характеризующий Аманар, Симона

Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.