Аманат (заложник)

Амана́т (араб. amanat‎ от aman — безопасность) — в восточных языках слово, означающее заложника. В старорусском языке было своё слово — таль.

В русском языке — слово, заимствованное с Востока, означавшее заложника для обеспечения точного выполнения договора, заключённых условий преимущественно в военное время.

История

Обычай давать заложников в обеспечение должного исполнения договора был в общем употреблении у древних народов и в Средние века. Побеждённая или подчинённая сторона давала победителю лучших людей; если она не выполняла условий договора, то заложники платили своей жизнью за неверность. Также у нецивилизованных народов нередко сами послы рассматривались как заложники. Турция ещё в XVIII веке заключала послов в тюрьму в случаях невыполнения договора или его разрыва.

Но умерщвление аманатов без всякой причины считалось самым гнусным делом. Владимир Мономах горько раскаивался в умерщвлении половецких аманатов. В Средние века умерщвлять заложников считалось варварством; в случае нарушения договора заложник превращался в пленного. Поэтому в заложники брали только тех лиц, свобода которых была дорога для их правительств, например, нередко детей короля. Так Франциск I в обеспечение мадридского договора оставил испанцам своего сына.

Ваттель довольно подробно излагал правила относительно заложников («Право народов», кн. II, гл. XVI): они должны быть из важнейших особ; обман относительно их качества есть преступление; только свобода их заложена, но не жизнь; как только выполнены условия договора, они должны быть освобождены; если заложник умрёт, его правительство не обязано дать другого; если принц в заложниках получает корону, его следует освободить и взять другого заложника; если условия договора не исполнены, заложник становится военнопленным; при этом он может вполне добросовестно порвать свою связь с государем, отдавшим его в заложники и отказавшимся от него, и взять подданство той державы, которой был отдан в залог.

В новое время обычай подкреплять договор заложниками вышел из употребления: начали верить слову государства, потому что обман стал вызывать общее негодование нейтральных держав. В случае недоверия стал употребляться не личный, а вещевой залог, то есть до выполнения договора побеждённая сторона давала победителю в залог часть территории или крепость. Например, в 1849 году Сардиния, побеждённая Австрией, дала ей в залог часть александрийской области.

В период завоевания Сибири русскими властями удерживались аманаты — заложники из родоплеменной знати, которых держали под караулом в уездных городах и острогах, чтобы соплеменники исправно платили ясак. Аманаты содержались на «аманатском дворе», где находилась особая караульная изба. Порядок перемены аманатов устанавливался по соглашению с ясачными людьми. Аманатам полагалось казённое содержание. С енисейских кыргызов аманатов брали сибирские воеводы и Алтан-ханы. Русские власти продолжали удерживать аманатов вплоть до 30-х гг. 18 в.

Заложники-аманаты по-прежнему давались:

• в сношениях с покоряемыми народами, например России с кавказскими горцами на Северном Кавказе во время Кавказской войны и в Башкирии во время Башкирских восстаний и Крестьянской войны 1773—1775 годов;
• при чисто военных сделках, например, для обеспечения свободного пропуска гарнизона, сдавшего крепость.

Ссылки

• [books.google.fr/books?id=ZOcOAQAAIAAJ&printsec=frontcover& Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами. Том IV] / П. Л. Лавров. — СПб.: Тип. И. И. Глазунова и Комп., 1862. — С. 14-15.
• Аманат // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Аманат // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>

Отрывок, характеризующий Аманат (заложник)

С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.