Аманн, Макс

Макс Аманн Max Amann<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Имперский руководитель печати и директор Центрального издательства НСДАП «Эхер ферлаг»
1922 – 1945
Рейхсляйтер
2 июня 1933 года – 8 мая 1945 года
Президент Имперской палаты печати
14 ноября 1933 – 1938
Рождение:	24 ноября 1891(1891-11-24) Мюнхен, Бавария, Германская империя
Смерть:	30 марта 1957(1957-03-30) (65 лет) Мюнхен, Бавария, Германия
Супруга:	Анна Фухс
Дети:	5 сыновей
Партия:	НСДАП
Деятельность:	издатель
Военная служба
Годы службы:	24 октября 1912 года - 1918 год
Принадлежность:	1-й Баварский пехотный полк
Род войск:	пехота
Звание:	почётный обергруппенфюрер СС (30 января 1936 года)
Награды:

Ма́кс А́манн (нем. Max Amann, 24 ноября 1891 года, Мюнхен — 30 марта 1957 года, там же) — партийный деятель НСДАП, имперский руководитель печати, рейхсляйтер (2 июня 1933 года — 8 мая 1945 года), обергруппенфюрер СС (30 января 1936 года).

Биография

Получил торговое образование. 24 октября 1912 года поступил на службу в 1-й Баварский пехотный полк. Во время Первой мировой войны служил в 1-й роте Баварского пехотного полка фельдфебелем, в которой тогда же ефрейтором служил Адольф Гитлер. После войны работал в банке. 1 октября 1921 года вступил в НСДАП (билет № 3). В том же году назначен управляющим делами НСДАП и руководителем финансовыми делами партийной газеты «Фёлькишер беобахтер» (нем. Völkischer Beobachter, «Народный обозреватель»). В 1922 году стал директором Центрального издательства НСДАП «Эхер ферлаг» и на этом посту руководил всей издательской деятельностью партии. За участие в «Пивном путче» 9 ноября 1923 года был арестован и провёл 4,5 месяца в тюрьме. Именно он посоветовал Гитлеру изменить первоначальное чересчур длинное название его книги «Четыре с половиной года борьбы с ложью, глупостью и трусостью» на «Моя борьба» («Mein Kampf»).

9 ноября 1924 год стал членом городского совета Мюнхена, 12 июня 1928 года — членом ландтага Верхней Баварии (до 12 июня 1930 года). В сентябре 1931 года в результате несчастного случая потерял левую руку. Это произошло в результате огнестрельного ранения 4 сентября 1931 года во время совместной охоты с генералом и будущим рейхсляйтером Францем Ксавером Риттером фон Эппом. 15 марта 1932 года вступил в СС (билет № 53 143) и сразу же получил чин группенфюрера СС. В 1933 году стал депутатом рейхстага от Верхней Баварии — Швабии.

После прихода Гитлера к власти превратил «Эхер Ферлаг» в крупнейшее в мире издательство. 14 ноября 1933 года стал председателем Германского объединения издателей газет, а на следующий день — президентом Имперской палаты печати (был до 1938 года). С 1935 года — член Имперского сената культуры. На постах руководителя партийной прессы НСДАП и директора Центрального издательства НСДАП «Эхер ферлаг» оставался до конца войны.

Суд

4 мая 1945 года арестован американцами. На процессе по денацификации 8 сентября 1948 года приговорён к 10 годам рабочих лагерей. После освобождения в 1953 году проживал в Мюнхене.

Семейная жизнь

Аманн имел 5 сыновей (его супруга — Анна Фукс — была награждена Золотым Германским крестом матери). Один из сыновей — Рудольф (родившийся 28 апреля 1921 года), — будучи лейтенантом танковых частей, погиб 29 июня 1941 года в боях под Львовом.

Награды

• Железный крест 2-го класса (1914)
• Шеврон старого бойца
• Почётный крест ветерана войны
• Орден крови
• Золотой знак НСДАП
• Медаль За выслугу лет в НСДАП в бронзе, серебре и в золоте
• Кольцо «Мёртвая голова»

Литература

• Залесский К.А. Вожди и военачальники Третьего рейха: Биографический энциклопедический словарь.. — М.: «Вече», 2000. — С. 14. — 576 [16 илл.] с. — ISBN 5-7838-0550-5.

• Залесский К.А. Кто был кто в Третьем рейхе: Биографический энциклопедический словарь.. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2002. — С. 18-19. — 942 [2] с. — ISBN 5-17-015753-3 (ООО «Издательство АСТ»); isbn 5-271-05091-2 (ООО «Издательство Астрель»).

• Залесский К.А. СС. Охранные отряды НСДАП.. — М.: Эксмо, 2004. — С. 27-28. — 656 с. — ISBN 5-699-06944-5.

• Залесский К.А. НСДАП. Власть в Третьем рейхе. — М.: Эксмо, 2005. — С. 18-19. — 672 с. — ISBN 5-699-09780-5.

• Ernst Klee. Das Personenlexikon zum Dritten Reich. Wer war was vor und nach 1945. — Frankfurt am Main: Fischer-Taschenbuch-Verlag, 2005. — P. 14-15. — 732 p. — ISBN 3-596-16048-0.  (нем.)
• Joachim Lilla. Statisten in Uniform. Die Mitglieder des Reichstags 1933-1945. — Düsseldorf: Droste Verlag, 2004. — 996 p. — ISBN 3-7700-5254-4.  (нем.)
• Thomas Tavernaro. Der Verlag Hitlers und der NSDAP. Die Franz Eher Nachfolger GmbH. — Wien: Edition Praesens, 2004. — 167 p. — ISBN 3-7069-0220-6.  (нем.)
• Hermann Weiß. Biographisches Lexikon zum Dritten Reich. — Frankfurt am Main: S. Fischer, 1998. — 502 p. — ISBN 3-10-091052-4.  (нем.)

Образ Макса Аманна в кино

• «Гитлер: Восхождение дьявола» / «Hitler: The Rise of Evil» (Канада, США; 2003) режиссёр Кристиан Дюге, в роли Макса Аманна — Марек Васут.

Ссылки

• [www.reichstag-abgeordnetendatenbank.de/selectmaske.html?pnd=116296666&recherche=ja Макс Аманн в базе данных о депутатах рейхстага на сайте Баварской государственной библиотеки]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Аманн, Макс

– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.