Амарна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Археологический объект
Амарна
تل العمارنة
Страна
Египет
Мухафаза
Эль-Минья
Координаты
Часовой пояс
Амарна
в иероглифах
N27
X1 O1		 M17X1
N35
N5
ȝḫ.t-Jtn </br> Ахет-Атон </br> «Горизонт Атона»

Ама́рна (Тель-эль-Амарна, араб. تل العمارنة‎) — поселение на восточном берегу Нила, в 287 км к югу от Каира. В его районе расположены руины древнеегипетского города Ахетатон («Горизонт Атона»), который построил фараон XVIII династии Эхнатон, и на время своего правления провозгласил столицей. Город просуществовал около 15 лет, считая от начала строительства (1346 год до н. э.) и до смерти Эхнатона, вскоре после которой город был покинут царской династией и жителями (1332 год до н. э.)[1].

Эхнатон построил здесь центр своего культа нового единого египетского бога Атона, перенёс сюда свою резиденцию и столицу древнеегипетского государства из Фив. После смерти Эхнатона культ Атона со временем был подавлен, столица возвращена в Фивы и город Ахетатон был покинут и забыт.

В египтологии употребляются термины «амарнский период» и «амарнское искусство», относящиеся к периоду правления этого фараона. Искусство в это время продолжает развиваться и усложняться. Но в то же время, к концу периода Амарны, в искусстве наблюдается стремление к простоте.





История Ахетатона

Город просуществовал около 15 лет. Строительство было начато через 5 лет после начала правления Эхнатона (1346 год до н. э.), через два года город провозглашён столицей Египта, ещё два года было завершено строительство (1341 год до н. э.), и город был покинут вскоре после смерти (1332 до н. э.)[1].

Аменхотеп IV вступил на египетский престол в 1353 году до н. э. На шестом году правления он порвал с фиванским жречеством, составлявшим в то время самую большую и влиятельную прослойку в обществе, и прежней официальной религией. Вместо старых верований он ввёл культ бога Атона — «единого всеозаряющего животворящего Солнца».

Вскоре фараон запретил богослужения в честь Амона и всех прежних богов, владения жрецов были конфискованы, храмы закрыты по всей стране, имена богов соскабливались со стен общественных зданий. Сам он сменил своё имя Аменхотеп («Амон доволен») на Эхнатон («Угодный Атону») и вместе с семьёй, воинами, ремесленниками, новыми жрецами, художниками, скульпторами и слугами покинул Фивы — государственную столицу и центр культа бога Амона. Спустившись по течению Нила, фараон вышел на берег в том месте, где намечалось строительство новой столицы. Здесь совершилось жертвоприношение богу Атону.

Чтобы за несколько лет на пустом месте построить большой город, было не достаточно согнать туда большое количество людей. Простую рабочую силу можно было использовать при возведении зданий, но для их отделки требовались искусные мастера, которые и покрыли храм Атона резными изображениями и надписями. Рядом с храмом, под прямым углом к нему, располагался главный дворец — самое большое гражданское здание древнеегипетского зодчества. Его площадь составляла 700x300 метров, не считая смежных личных дворов и храма царской семьи. Основная часть дворца, как и храм Атона, была сделана из белого камня.

Возведённый город с храмами, дворцами, садами, парками, богатыми кварталами вельмож и прудами был объявлен «землёй бога Атона». В этом городе даже тип древнеегипетского храма стал совершенно другим — все прежние храмы вели из света во мрак культовой молельни, которая освещалась только светильниками у алтарей.

Однако, в 1336 году до н. э. Эхнатон умер. Некоторые исследователи считают, что он был отравлен, так как на одной из росписей изображено покушение на него.

Новые фараоны и восстановившее своё прежнее влияние фиванское жречество делали всё, чтобы вычеркнуть из истории память о своём предшественнике, его новом боге и, соответственно, о его столице. Военачальник Хоремхеб, воцарившийся на египетском престоле примерно в 1319 году до н. э., после трёх преемников Эхнатона, начал повсеместное преследование памяти об Эхнатоне. По приказу Хоремхеба Ахетатон, к тому времени уже и так полностью покинутый жителями, был разрушен. Город просуществовал в общей сложности около 15 лет. Затем руины Ахетатона постепенно занесло песком, и их на несколько тысячелетий укрыла пустыня. Место, где прежде располагались набережные Ахетатона, до 1880 года было занято сельскохозяйственными угодьями, неподалёку находились три деревушки.

Планировка города


Поскольку город был возведён на месте, до того никем не заселённом, вопрос об ограниченности городской территории тогда не стоял. Поэтому для города были характерны широко раскинувшиеся дома усадебного типа. Планировка как бедных, так и богатых домов не отличалась разнообразием, более того, характерная особенность всех построек — однотипность их планов. Единственным существенным отличием бедных домов от богатых было то, что к бедным не пристраивали молельни, хозяйственные службы и помещения для рабов.

В центре города находился большой дворец, по окраинам — загородные дворцы, в северной части города — дворец царицы Нефертити. В центральном квартале была канцелярия, от которой до нашего времени сохранились многочисленные клинописные таблички — Тель-эль-Амарнский архив, в западной части — полицейский квартал, арсенал и площадь для парадов. В южной части Ахетатона располагались дома придворных, квартал скульпторов. В мастерской начальника скульпторов Тутмоса были найдены скульптуры Эхнатона и Нефертити. Севернее находились жилища чиновников и торговцев. По берегам Нила стояли амбары, в гористой части был царский некрополь. Рабочие некрополя жили в квартале с узкими улицами и тесными домами, окружённом высокой стеной с одними воротами. В окрестностях Ахетатона, на западном берегу Нила, были обнаружены 24 каменные усыпальницы, большинство из которых оставались недостроенными.

На холмах, окружавших Ахетатон, находится множество известковых карьеров, из которых более всего известен кальцитовый карьер Хат-Нуб, который египтяне называли «золотым». Здесь осталось множество надписей, нацарапанных или выбитых на стенах теми, кто добывал известняк начиная со времен Древнего царства.

Гробница Эхнатона

Основная статья: Гробница Эхнатона

Вблизи Ахетатона расположена пустая гробница Эхнатона и его дочери Макетатон. Сама мумия Эхнатона после переноса столицы в Фивы вероятно была перенесена в Долину царей, и ныне предполагается что это одна из мумий гробницы KV55 (англ.).

Открытие и раскопки

Основная статья: Амарнский архив

Открыли город фараона-реформатора совершенно случайно. В конце 1880-х годов жительница Телль-эль-Амарны, одной из окрестных деревень, нашла несколько глиняных табличек с какими-то надписями. Поняв, что это — те самые «древности», которыми так интересуются иностранцы, она разломала таблички на несколько частей, которые предложила торговцам-перекупщикам. Те отнеслись к ним довольно скептически и предложили за них весьма низкую цену. Только один из торговцев понял, что таблички покрыты какой-то письменностью, и стал предлагать их различным музеям Европы.

Однако и учёные, испытавшие много разочарований из-за восточных подделок, отнеслись к табличкам из Амарны с недоверием. Лишь сотрудники Берлинского музея не только доказали подлинность глиняных фрагментов, но и решили скупить все письменные таблички, к тому времени оказавшиеся в разных частях света.

Планомерные раскопки в районе Амарны были начаты в 1891 году под руководством Ф. Питри. По образованию Питри был химиком и математиком, потом занялся коллекционированием древностей, а затем, в течение почти 50 лет, был «землекопом с метром и теодолитом в руках». Однако Питри, который до этого открыл уже немало памятников египетской истории, вскоре потерял интерес к раскопкам в эль-Амарне.

Только в 1907 году Германское восточное общество решилось продолжить раскопки. Руководил этими работами Людвиг Борхардт, открывший знаменитый бюст Нефертити — памятника, подарившего человечеству совершенно новую страницу истории древнеегипетского искусства.

Первая мировая война прервала исследования в эль-Амарне, однако после её окончания они были продолжены. Позже в раскопках эль-Амарны принимали участие Г. Франкфорт, Ч. Л. Вулли и др.

Список обнаруженных захоронений

  1. Хуа, смотритель гарема.
  2. Мери-Ра II, казначей и распорядитель сокровищницы.
  3. Ахмос (Ах-мосе), верховный сановник, начальник сельских угодий в Амарне.
  4. Мери-Ра I, Верховный жрец Атона.
  5. Пенту (Пенджу), главный лекарь.
  6. Панехси (Пи-нхас), один из минимум 4-х первых жрецов Атона («раб первый Атона в доме Атона в Ахетатоне»).
  7. Пареннефер, архитектор.
  8. Туту, камергер (придворный титул).
  9. Маху, начальник городской стражи.
  10. Ипи, Распорядитель государственной земли.
  11. Ра-мосе (Рамоз), генерал.
  12. Нахтпаатон, чати (визирь).
  13. Неферхеперусехепер, «префект» города Ахетатон.
  14. Майа, главный, «распорядитель войска владыки обеих земель».
  15. Суи, носильщик сандалий.
  16. Сутау, распорядитель сокровищницы.
  17. Ани, переписчик жертвоприношений в честь Атона.
  18. Паатонемхеб (Харемхаб), управляющий хозяйством царя и начальник работ в Ахетатоне.
  19. Хеперхепрура Итнечер Эйе, фараон.

Напишите отзыв о статье "Амарна"

Примечания

  1. ↑ 1 2 [www.amarnaproject.com/ The Official Website of the Amarna Project]. Проверено 1 октября 2008. [web.archive.org/web/20081008002752/www.amarnaproject.com/ Архивировано из первоисточника 8 октября 2008].

Ссылки

  • Шоу Я., Николсон П. [ru-egypt.com/library/24 Амарнские письма.]
  • [kannelura.info/?p=2169 чертежи Ахетатона]


 Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка.
Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.

Отрывок, характеризующий Амарна

– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Амарна&oldid=81115799»