Амелио, Джанни

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джанни Амелио
Gianni Amelio
Дата рождения:

20 января 1945(1945-01-20) (79 лет)

Место рождения:

Сан-Пьетро-ди-Маджизано, Калабрия, Италия

Гражданство:

Профессия:

кинорежиссёр
сценарист

Карьера:

с 1967

Награды:

«Гран-При Жюри» Каннского кинофестиваля (1992)
«Золотой лев» Каннского кинофестиваля (1998)
«Серебряная Лента в категории Лучший режиссёр» 1991,1993,1995,2005)

Джанни Аме́лио (итал. Gianni Amelio, род. 20 января 1945, Сан-Пьетро-ди-Маджизано, Италия) — итальянский кинорежиссёр и сценарист, обладатель множества престижных кинематографических наград.





Биография

Ранние годы

Вскоре после рождения Джанни, его отец эмигрировал в Аргентину; мальчик рос с мамой и бабушкой. Отсутствие отцовской фигуры — один из постоянных мотивов в творчестве Амелио. По ходу своего образования, в Мессинском университете на факультете философии, Амелио начал интересоваться кинематографом. Принимал участие в кинопросмотрах и дискуссиях; писал критические статьи в местном киножурнале Giovane Critica.

Работа на телевидении

В 1965 году переехал в Рим, где работал оператором и ассистентом режиссёра в 6 фильмах, сотрудничая с Джанни Пуччини, Витторио Де Сета, Анна Гобби, Андреа Фрецца и Лилиана Кавани. Параллельно, с 1967 года, работал на телевидении, снимая документальные фильмы и ассистируя Уго Грегоретти, Альфредо Анджели, Энрико Санниа и Джулио Парадизи. Принимал активное участие в жизни Римского Экспериментального Киноцентра.

В 70-х Амелио снимает ряд телепередач для канала RAI; в этот период гостелевидение предоставляло простор действия молодым режиссёрам. Так, для киносерии «Экспериментальные фильмы для ТВ» Амелио снимает в 1970 году «Конец игры» (La fine del gioco), в 1973 «Солнечный город» (La città del sole) (о творчестве Томаззо Кампанелла), и в 1976 «Бертолуччи, следуя кино» (Bertolucci secondo il cinema) (о фильме «Двадцатый век» Бертолуччи). На протяжении следующих 3 лет Амелио пробует себя в жанре триллер («Спецэффекты» — Effetti speciali) и джалло («Смерть на работе» — La morte al lavoro). «Маленький Архимед» (Il piccolo Archimede), снятый в 1979, считается его лучшим теле-фильмом. Последняя работа Амелио на телеэкране датируется 1983 годом, «Парусники» (I velieri), снятая в рамках киноцикла «10 итальянских писателей, 10 итальянских режиссёров».

Работа в кино

В самое сердце / Colpire al cuore

В 1982 году Амелио наконец дебютирует на большом экране с кинокартиной «В самое сердце» ([Colpire al cuore). Фильм исследует терроризм в призме отношений отца и сына, смелая по тем временам тема. Картина демонстрируется на Венецианском кинофестивале и удостаивается многих лестных отзывов — как широкой публики, так и кинокритиков.

Ребята с улицы Панисперна / I ragazzi di via Panisperna

Репутация Амелио укрепляется в 1987 году психологической ретродрамой «Ребята с улицы Панисперна» (I ragazzi di via Panisperna). В фильме описывается жизнь группы физиков 30-х годов, среди них Энрико Ферми и Эдоардо Амальди. Снятая одновременно в двух версиях (укороченная для кино и полная для телепроката), картина удостоилась множества призов, в том числе — за лучший сценарий на Кинофестивале Бари.

Открытые двери / Porte aperte

Третий фильм, «Открытые двери» (Porte aperte), принёс Амелио международную славу. Снятый в 1989 году по одноимённой пьесе Леонардо Шаша, фильм удостоился 4 премий Феликс, 2 наград Серебряной Ленты, приза Давид ди Донателло в 4 категориях и 3 Золотых Глобусов, а также был номинирован в 1991 году на Оскар.

Похититель детей / Il ladro di bambini

Наибольший коммерческий успех принёс Амелио кинофильм 1992 года «Похититель детей» (Il ladro di bambini). Амелио был удостоен Гран-при на Каннском фестивале, Феликса, 5 призов Давид ди Донателло и ряда других наград.

Ламерика / Lamerica

Так они смеялись / Così ridevano

Ключи от дома / Le chiavi di casa

Потерянная звезда / La stella che non c'è

Фильмография

На телевидении

В кино

Напишите отзыв о статье "Амелио, Джанни"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Амелио, Джанни

– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…