Аменхотеп II

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Аменхотеп.
Фараон Древнего Египта
Тутмос III Тутмос IV
Аменхотеп II
XVIII династия
Новое царство

Бюст Аменхотепа II. Египетский музей и собрание папирусов. Берлин
Хронология 1428—1397 годах до н. э.
Отец Тутмос III
Мать Меритра Хатшепсут
Супруга царица Тиаа (одна из 323)
Дети Тутмос IV
Захоронение Долина Царей (гробница KV35)
Аменхотеп II на Викискладе

Аменхоте́п II — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1428—1397 годах до н. э., из XVIII династии.





Биография

Начало правления

Аменхотеп II — сын и наследник фараона Тутмоса III и его жены Меритра Хатшепсут, дочери Хатшепсут.

Аменхотепа II окружали 323 жены — это были дочери Палестинских князей и 270 певиц и танцовщиц. Наиболее известна из его многочисленных жен — царица Тиаа, их сын Тутмос IV — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1397—1388 годах до н. э., из XVIII династии.

Сын Аменхотепа II и царицы Тиаа, Аменхотеп был также женат на Меритре Хатшепсут — дочери царицы Хатшепсут. Этот брак особенно укреплял царскую власть и авторитет Аменхотепа, который благодаря этому мог опереться на самые разнообразные слои аристократии и жречества, а также на бывших сторонников царицы Хатшепсут, временно оттесненных при Тутмосе III. Чтобы ещё больше укрепить своё положение, Аменхотеп приблизил к себе соратников своего отца.

Поход 2-го года

Подобно своему отцу, Аменхотеп был крупным завоевателем. На 2-м году своего правления Аменхотеп совершил поход в Сирию, о котором мы знаем из надписей двух стел, поставленных в Амада и Элефантине, которые помечены 3-им годом царствования Аменхотепа. На этих стелах упоминается «возвращение фараона из Верхнего Речену (Сирии), поразившего всех своих врагов и расширившего границы Египта во время своего первого победоносного похода». Дальше в этих одинаковых надписях говорится, что фараон своей собственной секирой убил семерых князей в стране Тихси (севернее Дамаска). Трупы этих князей были повешены вниз головой на корме царской ладьи и доставлены в Египет. Шесть из них были повешены перед стеной города Фив, а седьмой в назидание нубийцам доставлен в Нубию и повешен на стене города Напата.

Через 9 месяцев после возвращения из азиатского похода, Аменхотеп посетил Нубию, где недалеко от Напаты, в стране Карой была установлена прочная южная граница Египта, и установлена памятная стела. Из Нубии египетское войско забрало столько чёрного дерева, что для его доставки потребовалось 1000 человек. Сотни людей понадобились в этот раз и для доставки слоновой кости.

Поход 7-го года

На 7-м году правления Аменхотеп совершил следующий поход в Палестину и Сирию. Действия этого похода описаны в Мемфисской и Карнакской стелах. Но по непонятной причине этот поход, также как и поход 2-го года правления, назван «первым победоносным походом». Возможно, что поход 2-го года был лишь небольшой карательной экспедицией, и впоследствии Аменхотеп, видимо, не посчитал нужным упоминать о нём, как о своём первом походе. Весной 7-го года Аменхотеп двинул свои войска в Переднюю Азию. В начале мая Аменхотеп захватил и разрушил Шамши-Адуму, город, возможно, находившийся в горах Галилеи, на севере Палестины. Тут было захвачено 35 пленных и 22 быка. Затем Аменхотеп во главе авангарда переправился через Оронт, но на другом берегу подвергся нападению со стороны сирийцев. В прошедшем сражении египтяне одержали полную победу. Личную добычу фараона составили 2 князя, 6 знатных сирийцев, их колесницы и лошади.

Через 14 дней после переправы через Оронт египетская армия достигла Нии. Население города вместе со своим князем приветствовали фараона, выйдя на городские стены. По-видимому, Нии сохранила верность фараону и поэтому не подверглась разграблению. Находясь в Нии, Аменхотеп узнал о восстании против египтян в Угарите (г. Акути). Как сказано в донесении, «некоторые сирийцы, находившиеся в Угарите, составили заговор и решили изгнать египетские войска». Видимо, восстание охватило не только Угарит, но и соседние области и города Северной Сирии. Аменхотеп предпринял молниеносную карательную экспедицию, захватил Угарит и наголову разбил заговорщиков. Вся страна Угарит и даже страна Чахара (к югу от устья Оронта) подчинилась фараону, став его собственностью. Затем Аменхотеп захватил поселение Минджату. Из последующего текста Мемфисской стелы видно, что подавление Аменхотепом восстания в Угарите оказало сильное влияние на правителей северо-сирийских городов и областей. После того, как фараон расположился лагерем поблизости от Чараха, и его войска опустошили и разграбили этот район, правитель Гизры (расположена, очевидно, на правом берегу Оронта, точное местонахождение не установлено) пришёл на поклон к Аменхотепу, и доставил ему в качестве дани своих детей и своё имущество. Равным образом предложил мир Аменхотепу и правитель страны Инки (область, находящаяся, видимо, восточнее реки Оронт, к северу от Кадеша).

После чего египетское войско двинулось на Кадеш. Мит-рахине, князь Кадеша не посмел сопротивляться грозному фараону и вместе со своими подданными принёс ему клятву верности. Затем Аменхотеп, как гласит мемфисская надпись, один, а, вероятно со своей отборной личной гвардией, направился к Хашабу (город, расположенный у истоков реки Наса-эль-хасбани, около 30 км южнее Сидона, современная Хасбейя). Оттуда Аменхотеп привел 16 знатных сирийцев, а 20 отрубленных рук висело на лбу его коня, и 60 быков он гнал перед собой. Предложил мир фараону и этот город. Общее количество пленных, захваченных в ходе этого похода, составило 2255 человек, также было захвачено 820 лошадей и 730 колесниц, более 726 кг золота и более 45 тонн меди. В стране Нахарины (Митанни) была установлена памятная стела.

Имя

Поход 9-го года

Осенью 9-го года правления Аменхотеп предпринял ещё один поход в Переднюю Азию. Поход этот был направлен против страны Речену и, в частности, против города Ипек (10 км к западу от Бейт-Шеана). Судя по тому, что в надписи не упоминается ни одного боевого столкновения, и даже ни одной стычки, город сдался на милость победителя, и обратился к фараону с просьбой даровать ему мир. После этого египетское войско одержало победу над коалицией врагов в сражении около города Ихема (15 км к западу от Ипека, прямо к югу от Таанаха). Полностью разгромив в этом районе неприятельские войска, Аменхотеп опустошил район поселений Мапасин и Хатицана (расположены к западу от Сохо, очевидно, около совр. Шувейко, к северу от Нублуса). В результате этой крупной победы, Ихем был занят египетскими войсками, а правители его, их дети, жены и близкие были взяты в качестве пленников. Одновременно с этим, египтяне взяли здесь большую добычу в виде бесчисленного имущества, скота и лошадей.

Следующая большая победа была одержана около городов Итурин (возможно, Итуреа) и Мигдол-Иун, находившихся в области позднейшей Самарии. Видимо, египтянам тут противостояло довольно значительное войско, так как одних правителей было захвачено 34. В день празднования 10-летия своего восшествия на престол, на 155 день похода, Аменхотеп захватил город Анахарат (совр. Эн-Наур), который упоминался ещё в списке городов, покоренных Тутмосом III. После чего фараон сместил правителя Геба-Сумне (город в Палестине, возможно, совр. Шейх-Атрек, юго-вост. Хайфы) по имени Гаргур и заменил его другим, верным ему. Правители Нахарины (Митанни), Хатти (Хеттское царство) и Синеара (область в районе Ниневии) поспешили принести дань.

Согласно мемфисской стеле, за время этого похода Аменхотеп взял в плен и вывел в Египет 101 218 человек, но, видимо, цифры в этой надписи сильно преувеличены. Этот поход описан, помимо мемфисской стелы, ещё и надписью, происходящей из Карнака, и здесь числовые показатели не имеют ничего общего с почти астрономическими цифрами, зафиксированными на стеле из Мемфиса. Нужно учитывать и тот факт, что в 9-й год своего царствования Аменхотеп не доходил до области Нухашше, и поэтому указание мемфисской стелы на пленение в это время египетской армией 15 070 жителей Нухашше не может отражать реальные события. К тому же, одно слагаемое, а именно 30 652, написано очень странно, частично. В довершение к сказанному, нужно указать на то, что цифры на этой стеле были повреждены и в древности же восстановлены.

Хотя свои победы и своё «мировое» владычество воинственный фараон, в конечном счёте, приписывает божественному содействию Амона, однако, ревностным храмовым строителем он не был. Его постройки не могут идти ни в какое сравнение с сооружениями его отца Тутмоса III и, тем более, с сооружениями его внука Аменхотепа III. Он достроил храмы, начатые его отцом в Амада и Элефантине. В Фивах фараон построил свой ныне погибший заупокойный храм на западной стороне реки возле святилища своего отца и поправил в Карнакском храме долгое время остававшийся без крыши зал, где находились обелиски Хатшепсут. Он также возводил строения в Мемфисе и Гелиополе, для чего возобновил работы в каменоломнях, расположенных по соседству в Турре. Все эти постройки погибли.

Аменхотеп по физической силе превосходил даже своего отца. Никто не мог натянуть его лука, ни среди египетских воинов, ни среди иноземцев. Сам же Аменхотеп из своего лука мог пробить медную мишень толщиной в 3 пальца так, что стрела проходила через мишень вся и падала на землю. По-видимому, как раз это предание послужило основой легенды Геродота, что персидский царь Камбис II не в силах натянуть лук царя Эфиопии. Также Аменхотеп утверждал, что стоил один двух сотен гребцов. Те, пройдя «полпотока» («поток» — мера длины, равная, возможно, 2 км), выдыхались и переставали грести, а он, гребя веслом длиной в 20 локтей (более 10 м) прошёл 3 «потока» и к всеобщему удивлению привёл судно к причалу.

Манефон утверждает, что Аменхотеп правил 25 лет и 10 месяцев, что подтверждается памятниками. В Фивах был найден кувшин для вина, помеченный 26-м годом правления Аменхотепа. Гробница в Долине царей (KV35). Заупокойный храм царя не сохранился.

Через 9 месяцев после азиатского похода фараона в Нубии были установлены 2 плиты — в Амаде и на острове Элефантина. Надписи на них свидетельствуют о совершённой Аменхотепом II достройке храмов, начатых при Тутмосе III. В Фивах Аменхотеп II создал близ храма его отца собственный заупокойный храм, не дошедший до нашего времени. В гипостильном зале Карнакского храма он восстановил колонны, снятые при Хатшепсут для установки её обелисков.

При нём также велось строительство в Мемфисе и Гелиополе. С этой целью были реставрированы камнеломни, в которых велась добыча турского известняка. В 30-ю годовщину назначения его наследником престола Аменхотеп II выставил обелиск в Элефантине.

Стрелок из лука

Аменхотеп II слыл умелым стрелком из лука; его личный лук, о котором бытовало утверждение, будто его мог натянуть только фараон, был похоронен со своим владельцем в гробнице KV35 в Долине царей. Именно на основании этого рассказа возникла пересказанная Геродотом история о том, что Камбиз II не сумел натянуть лук царя Эфиопии (то есть Нубии).

Посмертная судьба

Гробница Аменхотепа KV35 была открыта директором Египетской службы древностей Виктором Лоре в 1898; мумия и гробница сохранились хорошо[1]. В гробнице был тайник, где были найдены также мумии фараонов 18 и 19-й династий Тутмоса IV, Рамсеса III, Сети II, Рамсеса IV, перенесенные жрецами из своих ограбленных в древности захоронений (то есть из мест, ставших известным грабителям) и укрытые от грабителей могил в гробнице Аменхотепа при Сиамоне.

Лоре принял решение не трогать сохранившуюся гробницу, оставить «как есть». Её запечатали и приставили круглосуточную охрану. Но всё тщетно: через два года её ограбили, уже в 1901 году. Тело фараона Аменхотепа II было сильно повреждено грабителями, искавшими сокровища, находившиеся между многими слоями ткани, которой была обмотана мумия. Таким образом, драгоценные предметы из захоронения навсегда были потеряны для науки[1].

Родословие Аменхотепа II

Напишите отзыв о статье "Аменхотеп II"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Эрих Церен. Библейские холмы / пер. с нем. Н. Шафрановой. — 2-е. — М: Терра, 2003. — 464 с. — (Боги и учёные). — не указ, экз. — ISBN 5-275-00797-3.

Литература

  • История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
  • Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1959. — Т. 2. Период крупных войн в Передней Азии и Нубии в XVI—XV вв. до н. э. — 148 с.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
  • Peter der Manuelian. Studies in the Reign of Amenophis II, Hildesheimer Ägyptologische Beiträge(HÄB) Verlag: 1987
XVIII династия
Предшественник:
Тутмос III 		фараон Египта
ок. 1428 — 1397 до н. э. 		Преемник:
Тутмос IV


Главные
темы
Исторические
периоды
Прочее
Списки

Отрывок, характеризующий Аменхотеп II

Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Аменхотеп_II&oldid=78791108»