Американо-израильские отношения

Американо-израильские отношения

США	Израиль

Американо-израильские отношения — двусторонние дипломатические, культурные, экономические отношения между США и Израилем.

Предыстория

После окончания Второй мировой войны США стали активным участником ближневосточной политики. Так, власти США и Великобритании создали совместную англо-американскую комиссию по вопросу о будущем Палестины. С американский стороны в комиссию входили, в частности, Джеймс Макдональд, будущий первый посол США в Израиле и адвокат Бартли Крам. Выводы комиссии состояли в предложении принципов и этапов создания двунационального государства на территории Эрец-Исраэль и в скорейшем разрешении на репатриацию 100 000 еврейских беженцев из Европы в Палестину. Неудовлетворённая таким решением Британия потребовала созвать ещё одну комиссию, получившую название комиссии Моррисона-Грейди (по именам британского министра Герберта Моррисона и специального посланника Гарри Трумэна Генри Грейди). Решением комиссии стал план о разделе Палестины, но с сохранением британского мандата. Это решение не удовлетворило ни евреев, ни арабов, а в октябре 1946 года и американская администрация, потребовала немедленной репатриации европейских евреев в Эрец-Исраэль.

Роль США в создании Государства Израиль

См. также: Создание Государства Израиль

Организация Объединённых Наций на Второй сессии своей Генеральной Ассамблеи 29 ноября 1947 года приняла план раздела Палестины (резолюция Генеральной ассамблеи ООН № 181) на два государства: еврейское и арабское. Принятие этого плана стало возможным благодаря его поддержке со стороны крупнейших держав — СССР и США.

Среди политической элиты США по этому вопросу существовали серьёзные разногласия, и в итоге решающую роль сыграла личная позиция президента Гарри Трумэна, который ради принятия решения о создании Израиля пошёл на прямой конфликт с руководством Госдепартамента.

Ещё в марте 1947 года Трумэн в частном порядке пообещал Хаиму Вейцману (будущему президенту Израиля) поддержку идеи раздела Палестины, но на следующий день американский посол в ООН проголосовал за передачу Палестины под опеку ООН. Трумэн пришёл в ярость и обвинил в произошедшем чиновников Госдепартамента.

Однако за этим голосованием стояла группа высокопоставленных лиц, включая госсекретаря Джорджа Маршалла и министра обороны Джеймса Форрестола. Многие сотрудники Госдепартамента во главе с госсекретарем Джорджем Маршаллом опасались того, что явная поддержка еврейскому государству приведет к тому, что СССР выступит в качестве союзника арабским странам и получит широкий доступ в регион. Как заявлял первый министр обороны Джеймс Форрестол президенту Трумэну: «Вы просто не осознаете, что существует 40 млн арабов и 400 тыс. евреев. Миллионы арабов одержат верх над тысячами евреев. Нефть — вот та сторона, на которой мы должны находиться». С другой стороны, как полагал советник президента Кларк Клиффорд, «демократическое государство на Ближнем Востоке станет долгосрочной гарантией безопасности не только нашей страны, но и всего мира».

Конфликт между Трумэном и Маршаллом по этому вопросу грозил перерасти в правительственный кризис. Однако разрастания скандала удалось избежать. Трумэн настоял на своём решении поддержать создание Израиля. Существенную роль здесь сыграло и влияние еврейской общины в США, голосами которой хотел заручиться Трумэн накануне президентских выборов 1948 года. Кроме того, как пишет Е. Е. Эпштейн в статье «Образование государства Израиль и ближневосточная дипломатия США»: «Г. Трумэн был южным баптистом и питал некоторую религиозную симпатию к евреям».

Признание и установление дипломатических отношений

После провозглашения независимости государства Израиль, США признало это де-факто, а 30 января 1949 года подтвердило это де-юре. В ходе первой арабо-израильской войны власти США поддерживали эмбарго на поставку оружия воюющим сторонам и создавало трудности американским добровольцам, желавшим принять участие в этой войне. Несмотря на это почти 1000 американских добровольцев участвовало в войне на стороне Израиля, в том числе и в ВВС Израиля в рамках МАХАЛь (מתנדבי חוץ לארץ) .

Администрация США опасалась просоциалистического курса руководства Израиля, но после поддержки Израилем американцев в Корейской войне, эти опасения отошли на второй план. В 1950 году, США, совместно с Великобританией и Францией подписали резолюцию о территориальном статусе-кво, сложившимся после арабо-израильской войны 1947—1949 гг. и остановке гонки вооружений на Ближнем Востоке. В начале 50-х годов американская администрация начинает финансово помогать Израилю в малых масштабах (десятки миллионов долларов в год). В 1953 году, специальный посланник Трумэна Эрик Джонстон пытается урегулировать забор воды из Иордана между Израилем, Иорданией, Сирией и Ливаном. Хотя договор и не был подписан, де-факто враждующие страны продолжали действовать по нему вплоть до конца 80-х гг.

При президенте Эйзенхауэре

В 50-е гг. отношения между Израилем и США все ещё оставались прохладными. США отказали в поставках оружия Израилю накануне Синайской компании, осознавая, что поддержка этой компании станет угрозой дипломатическим отношениям с другими странами региона. В начале 1956 года, специальный посланник президента Дуайта Эйзенхауэра Роберт Андерсон безуспешно пытался урегулировать конфликт между Израилем и Египтом. В начавшейся второй арабо-израильской войны, американская администрация совместно с руководством СССР потребовали от Израиля отвести войска с захваченного Синайского полуострова. Израиль был вынужден подчиниться этому требованию.

После революции в Ираке в 1958 году и фактического распада Багдадского пакта, администрация Дуайта Эйзенхауэра принимает стратегическое решение о пересмотре отношений с Израилем, делая ставку на еврейское государство как на основного партнёра США на Ближнем Востоке. Это выражается в усилении военного и политического сотрудничества между странами. Начавшиеся возрождаться отношения омрачились докладом Госдепа США о наличии в Израиле ядерного исследовательского центра в Димоне, построенного с помощью Франции. Вплоть до начала 70-х гг. американские наблюдатели неоднократно посещали ядерный центр, пока с американской стороны не последовало фактического признания у Израиля ядерного потенциала.

При президентах Кеннеди и Джонсоне

В мае 1961 года состоялась первая встреча нового американского президента с израильским премьер-министром, соответственно Джона Кеннеди и Давида Бен-Гуриона. В начале 1962 года страны подписали договор о экстрадиции преступников, а 27 декабря того же года президент Кеннеди заявил об «особых отношениях» США с Израилем на Ближнем Востоке и о поставке военного оборудования Израилю.

Сменивший Кеннеди президент Линдон Джонсон неуклонно поддерживал курс предыдущего президента. В 1964 году состоялся первый официальный визит израильского премьер-министра (Леви Эшколя) в Белый дом. Вплоть до начала Шестидневной войны Франция являлась основным поставщиком оружия Израилю, но с начала 60-х гг. США всё больше вытесняет французов на израильском рынке оружия. Начиная с поставок исключительно оборонительного вооружения, к примеру MIM-23 Хок, к середине 60-х гг. США начинает поставлять и наступательные виды оружия. К тому же США способствует получению западногерманского вооружения, поставляемого в Израиль в рамках договора о компенсациях.

Американские попытки урегулировать конфликт между Египтом и Израилем в Тиранском проливе ни к чему не привели, что вылилось в Шестидневную войну 1967 года. На третий день войны израильские ВВС по ошибке атаковали американский разведывательный корабль «Liberty», что привело к гибели 34 и ранению 171 американских моряков. После окончания войны американская администрация поддерживает резолюцию 242 СБ ООН. На фоне улучшающихся отношений между Францией и арабскими странами, США всё больше становятся основным поставщиком вооружения в Израиль, а после объявления Францией эмбарго на продажу оружия Израилю, США поставляют еврейскому государству самолёты Фантом F-4.

При президентах Никсоне и Форде

После Шестидневной войны администрация Никсона сделала ставку на Израиль как « на главного стратегического союзника на Ближнем Востоке» . Размер только экономической помощи мгновенно увеличился в 5-6 раз, а после окончания Войны на истощение 1967—1970 г. она сразу же подскочила до $2.6 млрд в год.

Однако 27 июня 1969 года израильское правительство приняло решение о присоединение восточной части Иерусалима, вызвав резко негативную оценку администрации Ричарда Никсона. 1 июля 1969 года американский посол при ООН заявил, что американское правительство видит в Восточном Иерусалиме оккупированную Израилем территорию. В том же году государственный секретарь США Уильям Роджерс предпринимает попытку уладить арабо-израильский конфликт, предлагая так называемый «План Роджерса». В 1970 году Израиль по просьбе администрации США помог королю Хусейну изгнать сирийцев с территории Иордании, проведя учебную бомбардировку сирийских танковых колонн, тем самым угрожая вмешаться в конфликт палестинцев и иорданских властей.

В разразившейся войне Судного дня, когда ЦАХАЛ страдал от отсутствия необходимого вооружения, США организовали воздушный мост через Европу, с целью быстро поставить Израилю американское оружие. Но последовавшее за войной нефтяное эмбарго арабских стран, вынудило никсоновскую администрацию откорректировать «особое отношение» к Израилю, что выразилось в военных поставках американского вооружения некоторым арабским странам.

В 1974 году, американский конгресс принимает поправку Джексона-Вэника, а 3 января 1975 года её подписывает президент Джеральд Форд. В марте того же года разразился дипломатический конфликт между США и Израилем по поводу нахождения израильских солдат на территории Синая. После интенсивной серии встреч между госсекретарём Генри Киссинджером с руководителями Израиля и Египта, стороны подписывают временное соглашение об отводе войск и перемирию. Помимо этого, президент Форд направляет секретное письмо премьер-министру Ицхаку Рабину, в котором обязуется поставлять современное вооружение и не допускать военного преимущества арабских стран.

При президенте Картере

В 1977 году, конгресс принимает закон о запрете американским компаниям участвовать в арабском эмбарго Израиля. В том же году в Женеве проходит международная мирная конференция по урегулированию арабо-израильского конфликта под патронажем США и СССР. Американская администрация была инициатором израильско-египетского саммита в Кэмп-Дэвиде, что в конечном итоге привело к заключению мирного договора между странами в 1979 в Вашингтоне. Вместе с этим президент Джимми Картер обязался предоставить финансовую и военную помощь как Израилю, так и Египту. К тому же, США профинансировали перевод базы ВВС Израиля с Синая на территорию Израиля. В начале 1980 года картеровская администрация поддержала Резолюцию 465 СБ ООН, заявляющую о соблюдении принципов Женевской конвенции на оккупированных Израилем палестинских территориях, включая Восточный Иерусалим.

При президенте Рейгане

В начале президентства Рональда Рейгана Израиль и США подписывают договор о стратегическом сотрудничестве между странами, правда после принятия в Кнессете Закона о Голанских высотах этот договор аннулируется американской стороной. Бомбардировка иракского реактора «Осирак» и продажа США Саудовской Аравии разведывательных самолётов Boeing E-3 Sentry привели к резкому охлаждению отношений между Израилем и США. Начавшаяся в 1982 году первая Ливанская война и резня в Сабре и Шатиле ещё больше испортили отношения между странами. К тому же израильское руководство не поддержало план мирного урегулирования, предложенного специальным посланником президента Филиппом Хабибом. В конце 1983 года отношения начинают налаживаться и в ноябре того же года страны подписывают договор о стратегическом диалоге. В следующем году проводятся первые совместные учения ВВС и ВМС США и Израиля, а американская армия размещает на территории Израиля склады военного оборудования, призванные помочь ЦАХАЛу быстрее получить нужное оружие во время военного конфликта. С 1985 года американская помощь Израилю составляет 3 миллиарда долларов США в год, выделяемые конгрессом на военные и гражданские нужды Израиля. В том же году рейгановская администрация выделила специальную единовременную субсидию в размере 1.5 миллиарда долларов на поддержание экономического плана правительства Израиля. 22 апреля 1985 года США и Израиль подписывают договор о свободной торговле между государствами.

В конце 1985 года наступает очередное охлаждение отношений между странами на фоне скандала с израильским шпионом Джонатаном Поллардом. В следующем году разгорается новый скандал, известный как Иран-контрас. По некоторым сведениям, правительство Израиля принимало участие в поставках американского оружия в Иран.

В 1986 году Израиль начинает принимать участие в американской программе «Звёздных войн», разрабатывая противоракетный комплекс Хец-2. В июне 1987 года израильское правительство даёт согласие на постройку в районе Аравы ретранслятора радиостанции Голос Америки, вещающего на советскую территорию. Этот план вызвал гнев израильских защитников экологии и в конечном итоге был отменён. В 80-х гг. израильская авиапромышленность разрабатывала собственный самолёт Лави, призванным составить конкуренцию американскому самолёту F-16. Под давлением американского правительства проект был закрыт в 1987 году.

Предложенный госсекретарём Шульцом в 1988 году мирный план урегулирования арабо-израильского конфликта ни к чему не привёл.

При президенте Буше-старшем

В 1989 году Израиль стал первой страной, признанной основным союзником вне НАТО, что позволило ЦАХАЛу принимать участие в американских военных проектах. В том же году администрация президента Джорджа Буша-старшего предлагает новый план мирного урегулирования, названный по имени госсекретаря Джеймса Бейкера «Пять пунктов Бейкера». Он также не был реализован, а 3 марта 1990 года Буш-старший заявляет, что Восточный Иерусалим не принадлежит Израилю.

В преддверии войны в Персидском заливе американская администрация оказывала сильнейшее давление на израильской правительство не отвечать на возможные обстрелы Ираком территории Израиля, опасаясь развала антисаддамовской коалиции. Вместе с этим, США поставила Израилю зенитно-ракетные комплексы Пэтриот, обслуживающиеся американскими солдатами. После окончания войны американо-израильские отношения пережили ещё одну волну охлаждения, вызванную продолжающимся строительством еврейских поселений. При каждом посещении Израиля госсекретарём Бейкером строилось одно поселение. Пик кризиса пришёлся на 12 сентября 1991 года, когда президент Буш-старший в своей речи впрямую обвинил премьер-министра Ицхака Шамира в поддержке строительства поселений, а руководителей ЭЙПАК в лоббировании израильских интересов во вред американским. На этом фоне в октябре 1991 года прошла Мадридская мирная конференция, которая не привела к сдвигу в арабо-израильском конфликте и ещё более усложнила американо-израильские отношения. Только при новом премьер-министре Израиля Ицхаке Рабине отношения между странами начали улучшаться.

При президенте Клинтоне

Американская администрация не принимала активного участия в мирных переговорах в Осло, но израильтяне и палестинцы договорились, что подписание ословских соглашений пройдёт в Белом Доме при участии президента Билла Клинтона. К тому же подписание мирного договора с Иорданией и Каирское соглашение в 1994 году прошло под патронажем США и в присутствии Билла Клинтона. В октябре 1995 года конгресс США принимает закон, объявляющий Иерусалим столицей Израиля и обязывающий правительство до 1999 года перевести посольство США из Тель-Авива в Иерусалим. Этот закон не выполнен до сих пор. Двойственное отношение клинтоновской администрации выразилось в отношении к проблеме Orient House, здания в Восточном Иерусалиме, служившего неформальным штабом ООП.

После убийства Рабина, Билл Клинтон приехал на похороны израильского премьер-министра и сумел вызвать любовь израильтян своей речью и словами «Прощай, друг» (שלום, חבר), сказанными на иврите.

После волны террористических актов против израильтян, США организовали международную антитеррористическую конференцию в Шарм-эш-Шейхе, которая, по мнению израильской парламентской оппозиции, служила целью поддержать кандидатуру Шимона Переса на грядущих выборах. После избрания Биньямина Нетаньяху на пост премьер-министра Израиля вспыхнули массовые палестинские беспорядки в Иерусалиме, вызванные открытием подземного туристического туннеля, между Стеной плача и Виа Долороза. Американское правительство воспользовалось ситуацией для давления на Израиль, что в конечном итоге привело к подписанию Хевронского договора и фактическому разделу города Хеврон на палестинскую и израильскую зоны. Продолжающееся давление администрации Клинтона на Биньямина Нетаньяху вынудило последнего подписать договор Уай-плантейшен, что привело к развалу правящей коалиции и избранию Эхуда Барака премьер-министром Израиля. Во время переговоров, по утверждению специального посланника Денниса Росса, Клинтон назвал Нетаньяху «сукиным сыном» и обвинил его в намерении сорвать подписание соглашения.

Улучшение отношений между странами произошло в годы правления Эхуда Барака. Барак был готов на подписание мирного договора не только с палестинцами, но и с Сирией. Первые неофициальные переговоры между сирийскими и израильскими представителями прошли в Западной Виргинии в городке Шепердстоун, но они ни к чему не привели. В июле 2000 года в Кэмп-Дэвиде проходят палестино-израильские переговоры, также закончившиеся ничем и приведшими к началу интифады Аль-Акса. Несмотря на это, президент Клинтон предлагает новый план урегулирования, названный его именем.

Экономические связи между США и Израилем достигают своего пика в начале 2000-х гг. и на фондовых рынках США, включая биржу Нью-Йорка представлены сотни израильских компаний, в основном занимающихся хай-теком.

Очередной кризис в отношениях вызвал факт продажи Израилем Китаю четырёх систем Phalcon. Под давлением США Израиль был вынужден отменить сделку в миллиард долларов, что привело к кризису в отношениях с Китаем и выплаты большой неустойки. Позже Израиль, также под давлением американской администрации, отменил военные сделки с Индией и Турцией.

При президенте Буше-младшем

После избрания президентом Джорджа Буша-младшего, американская заинтересованность в продвижении мирного процесса на Ближнем Востоке практически прекратилась. После терактов 11 сентября, США принимает на вооружение израильские методы борьбы с террором и охраны общественных зданий и аэропортов. Несмотря на опасения израильских властей, что образуется двойное отношение к терактам на территории Израиля и к терактом в остальном мире, что даже привело к знаменитой «чехословацкой речи» премьер-министра Шарона, в которой он заявил, что Израиль не станет очередной жертвой сверхдержав, как Чехословакия в 1938 году, администрация Буша-младшего стала самой произраильской за всю историю отношений между государствами. Британская газета Файнэншл Таймс писала по этому поводу:

Администрация Буша является, пожалуй, самой произраильской со времени основания еврейского государства. Она прислушивается к мнению Шарона, утверждающего, что палестинцам нельзя доверять. Однако и интересам США, и интересам израильтян и арабов пошло бы лишь на пользу, если бы американская администрация напомнила Шарону то, что на подобные аргументы ответил 10 лет назад Рабин: мир заключают со своими врагами, а не со своими друзьями.

Вместе с тем, американское правительство пыталось продвинуть мирный процесс и в июне 2002 года, Буш-младший в своей речи впервые официально поддержал создание независимого Палестинского государства. В следующем году администрация Буша представляет новый план мирного араба-израильского урегулирования Дорожная карта. Одновременно с этим американцы всё больше отдаляются от поддержки Ясира Арафата, предпочитая Абу Мазена. США поддержали план одностороннего размежевания, а после победы Хамас на состоявшихся в 2006 году выборах, встали на позицию Израиля, исключающего любой диалог с Хамас до признания им государства Израиль. Поддержка бушевской администрацией Израиля продолжалась во время Второй Ливанской войны и в дни операции «Литой свинец».

При президенте Обаме

Ещё во времена президентской гонки между Бараком Обамой и Джоном Маккейном многие в Израиле задавались вопросом — «Хорош ли Обама для евреев?» Начальные шаги администрации Обамы, резко критикующие продолжение строительства израильских поселений на оккупированных территорий, привели к кризису в отношениях между государствами. Заявление о строительстве 1600 новых зданий в поселениях стали пиком в ухудшающихся отношениях. Поддержка США заявления ООН об уничтожении ядерного оружия на Ближнем Востоке и контроле ядерного арсенала Израиля (по сообщениям международных агентств), не улучшили атмосферы двустороннего сотрудничества. 2 сентября 2010 года в Вашингтоне начались очередные прямые переговоры между Биньямином Нетаньяху и Махмудом Аббасом. На них было решено проводить постоянные встречи между руководителями стран каждые две недели.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11733 Внешняя политика Израиля] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Scott B. Lasensky. [www.gloria-center.org/1999/06/lasensky-1999-06-03/ Friendly Restraint: U.S.-Israel Relations During the Gulf Crisis of 1990-1991] (англ.). (MERIA Journal (Volume 3, No. 2 – June 1999). Проверено 25 октября 2012. [www.webcitation.org/6CMbvghkH Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].
• [www.trumanlibrary.org/israel/palestin.htm The United States and the Recognition of Israel: A Chronology] (англ.). trumanlibrary.org. Проверено 17 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CMbxYmkJ Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Американо-израильские отношения

– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.