Американо-эфиопские отношения

Американо-эфиопские отношения

США	Эфиопия

Американо-эфиопские отношения — установленные двусторонние отношения между Соединёнными Штатами Америки и Эфиопией.

Отношения до Холодной Войны

История отношений между Эфиопией и Соединёнными Штатами начинается с 1903 года Летом 1903 года, Теодор Рузвельт заявил об отправлении официальной миссии в ноябре. Миссия проследовала через порты Джибути, и 27 декабря 1903 года был подписан первый договор о дружбе и торговле между странами, и в этом же году в Аддис-Абебе было открыто американское консульство, в дальнейшем преобразованное в 1909 году в посольство 27 июля 1914 г. Эфиопия и США подписали новый договор, который заменил собой соглашение от 1903 г. Соединённые Штаты, в то время проявляли интерес главным образом к странам Латинской Америки и Дальнего Востока, не предпринимали активных действий в Эфиопии. Даже в период между мировыми войнами их активность в Эфиопии была довольно слабой. Только после второй мировой войны Эфиопия окажется в числе тех африканских стран, в которых Вашингтон займёт прочную позицию.

Отношения в период Холодной Войны

После второй мировой войны будучи одной из стран-победительниц, Соединённые Штаты Америки завоевали положение одной из ведущих держав в мире. Это обязывало проведение всеобъемлющей внешней политики. После объявления Доктрины Трумэна политика в отношении Эфиопии приобрела новый оттенок.

Одновременно с появлением на политической карте мира государства Израиль и зарождением арабо-израильского конфликта, не менее острого решения противоречий требовал назревающий спор между Эфиопией и Эритреей. Как известно, до начала второй мировой войны Италия оккупировала Эритрею, которая на тот момент была одной из Эфиопских провинций. Союзные войска, побеждавшие итальянцев в регионе в ходе восточно-африканской кампании, захватили Эритрею, которая в дальнейшем управлялась британским военным правительством (BMA).

Политика Соединённых Штатов в то время проводилась в соответствии с экономическими интересами, вследствие чего они не могли делать резкие заявления в адрес Италии.

Когда специальным комиссиям не удалось достичь решения, проблема Эритреи была передана в ООН. Организация Объединенных Наций отправила миссию в 1948 году для выяснения интересов и пожеланий населения, расколотого между стремлением к независимости и к безусловному объединению с Эфиопией. Эритрейские мусульмане широко выступали за независимость, поскольку их территории долгое время являлись объектом набегов со стороны христианской Эфиопии. Тыграи, племя горцев-христиан Эритреи, разделилось между независимостью и союзом с Эфиопией. С конца 1940 года, начались столкновения двух групп: про-эфиопской юнионистской партии и сепаратистского блока за независимость. Их стычки происходили друг с другом в напряженной политической обстановке, и дебаты той эпохи наглядно продемонстрировали глубокие трения между общинами и регионами, а политическое насилие — в основном со стороны юнионистов, выступавших против независимости — заметно возросло.

V сессия Генеральной Ассамблеи ООН (конец 1949 — начало 1950 гг.) утвердила англо-американский проект, по созданию федерации Эритреи и Эфиопии, т. е., по сути, присоединение всей Эритреи к Эфиопии. Советский Союз выступал против этого решения, но, тем не менее, была одержана победа блока США, Израиля и Великобритании, союзником которых выступал эфиопский император.

Соединённые Штаты, достигли полного понимания с Эфиопией, по которому Эритрея присоединяется в качестве протектора с автономией внутри федеративной системы. Эта передача власти состоялась 15 сентября 1952 года, спустя два года после того, как генеральная ассамблея ООН проголосовала за объединение Эфиопии и Эритреи, что было сделано против воли подавляющего большинства эритрейцев.

Отношения в 1970-е годы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Американо-эфиопская дружба зарождается со спада в начале 1970-х, до эфиопской революции. В 1972-1973 гг. в Эфиопии начала расти политическая нестабильность, связанная с неспособностью и пренебрежением эфиопского правительства к обеспечению помощи для жертв приближающейся засухи. С развитием спутниковой связи и технологий, американская база Кагню, расположенная рядом с Асмэрой стала главной определяющей пост-военных отношений между США и имперским режимом Хайле Селассие. В августе 1973 года президент Никсон одобрил рекомендацию министра обороны о сворачивании базы в Асмэре. Когда эфиопское правительство стало всерьёз воспринимать растущую угрозу со стороны Сомали, которая стала главным элементом рационального объяснения для получения значительной военной помощи от США. Однако конгресс отклонил эту просьбу.

Февральская революция 1974 года привлекла абсолютно все социальные группы, институты, религиозные группы и национальности, объединенные в совместной оппозиции абсолютистскому государству. Переворот и массовый бунт солдат предшествовали началу периода социалистической революции в Эфиопии. В сентябре 1974 года империя, существовавшая около 3000 лет, была упразднена.

В декабре 1974 года Временный Военный Консультативный Совет (ВВКС) объявил о новом государственном строе Эфиопии — она превратилась в однопартийное социалистическое государство. При этом Вашингтон как будто утратил прежнее ортодоксальное отвращение по отношению к социализму в странах третьего мира, и внешне вёл себя невозмутимо относительно перспектив становления эфиопского социализма.

В то же время, усилилось стремление Эритреи к обретению независимости. Пришедший к власти марксист-ленинист Менгисту Хайле Мариам, предложил разрешить все противоречия в рамках построения социализма. Но, тем не менее, сепаратистское повстанческое движение активно набирало свои обороты, и стало действовать в провинции Тыграй. Народный фронт освобождения Эритреи (НФОЭ) возглавлял Исайяс Афеворк, а Народный фронт освобождения Тыграи — Мелес Зенауи. Оба представителя народности Тыграи, и были сплочены против Менгисту.

На тот момент Соединённые Штаты, несмотря на вывод базы из Асмэры и оказание военной помощи Эфиопии, избегали открытого вовлечения в конфликт политически неспокойных соседей в границах одного государства, но, тем не менее, политический тон в американо-эфиопских отношениях ненадолго изменился, а именно:

1. Правительство Эфиопии все более подозрительно относилось к намерениям США и открыто выступало против их политики и действий на Африканском Роге. Очевидно, Эфиопия уже не позиционировала себя союзницей США.
2. Когда боевые действия в Эритрее достигли новой силы, и жертвы среди гражданского населения стали расти, война была подвергнута общественному обсуждению в Соединённых Штатах, что явно обеспокоивало некоторых членов Конгресса.
3. Представители администрации были обеспокоены тем, что поставка значительного количества боеприпасов может привести к нежелательной степени участия США в эфиопо-эритрейской борьбе, и может иметь нежелательные последствия для американцев, ставя под угрозу доступ к американским морским коммуникациям в Эритрее на Массауа и Асаб (если Эфиопия проиграет войну).

Это может спровоцировать появление других побочных реакций, прежде всего со стороны арабских стран, которые поддерживали эритрейцев.

К осени 1975 года, эритрейскую войну затмили внутренние события в Эфиопии, которые вызвали усиление беспокойства защитников прав человека на Западе. Смерть Хайле Селласие в августе была связана с сожалением многих мировых лидеров, включая президента США Джеральда Форда, но это не ослабило напряженность в отношениях Эфиопии и США.

24 февраля 1977 года, госсекретарь США Сайрус Венс донес до подкомитета Сената по ассигнованию зарубежных операций, что администрация Картера, решила уменьшить объёмы помощи Аргентине, Уругваю и Эфиопии, потому что права человека в этих странах подвергались грубым нарушениям. Президентский кабинет начинает делать акцент на правах человека и подчеркивает важность этого элемента в проведении своей внешней политики.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Американо-эфиопские отношения

Отрывок, характеризующий Американо-эфиопские отношения

– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!