Американская дуэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Американская дуэль — способ разрешения споров и конфликтов, суть которого сводится к тому, что два человека договариваются тет-а-тет, при свидетелях или публично о том, что один из них совершит суицид (например, при помощи пилюль, из которых одна отравлена[1]); кто именно из них станет самоубийцей, решается посредством жребия[2]. Участие в такой дуэли наказывалось каторгой согласно русскому уголовному уложению 1903 года[1].

В начале XX века «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» так написал о термине «Американская дуэль» на своих страницах: «… это название вдвойне неправильно: во-первых, потому, что происхождение этого обычая несправедливо относят к Америке, и во-вторых, по той причине, что это вовсе не дуэль, в которой противники сражаются равным оружием»[3].

Одна из самых нашумевших американских дуэлей XIX века состоялась между варшавским военным генерал-губернатором Александром Даниловичем Герштенцвейгом и наместником Царства Польского российским генералом графом Карлом Карловичем Ламбертом. Герштенцвейг был крайне раздражен тем, что в ходе событий 1861 года наместник без его ведома отменил решения, принятые накануне Герштенцвейгом; между ним и наместником, в кабинете последнего, произошло бурное объяснение, в котором Герштенцвейг назвал графа Ламберта «изменником». Результатом должна была стать дуэль, однако оба понимали, что и победителю не поздоровится, ибо недовольство монарха могло быть непредсказуемо. Оба сошлись на американской дуэли. Эти события были описаны следующим образом: «Посредник подает противникам два конца носового платка, на одном из которых завязывается узелок, и вытащивший таковой обязан добровольно застрелиться… жребий пал на Герштенцвейга, который и вытащил злосчастный узелок…[4]». Утром 5 октября 1861 года А. Д. Герштенцвейг привёл этот «приговор судьбы» в исполнение. Генерал Степан Александрович Хрулёв, который выполнял при этом роль посредника, делал это крайне неохотно, ибо считал такой способ выяснения отношений слишком жестоким. Сам генерал объяснял это так:

Когда вы желаете окончить происшедшее между вами столкновение американской дуэлью, я ничего не могу возразить против этого, […] но дуэль эта, по моему мнению, слишком жестока, чужда всякой человечности и христианства, она требует жизни одного из противников, тогда как обыкновенная дуэль может окончиться менее трагически.

Хрулёв знал, о чём говорил: американская дуэль полностью исключает великодушие, милосердие и прощение. После промаха противника второй дуэлянт, если считает предмет спора пустым, может выстрелить в воздух, и примирение в случае, если промахнулись оба противника — также возможно.

В отличие от потенциальной угрозы жизни, которую несёт обычная дуэль, дуэль американская означала стопроцентный смертный приговор и, возможно поэтому не прижилась, и применялась, как в случае, описанном выше, большей частью для того, чтобы избежать наказания за участие в дуэлях. Помимо этого, самоубийство, пусть даже совершённое после подобной договорённости, для церкви не переставало быть грехом, совершившие который навсегда закрывали себе путь в Царство небесное.

Иногда, значительно реже, американской дуэлью называют поединок, когда противники, вооружившись, уходят подальше от людей, например в лес или горы, и с этого момента начиналась их взаимная «охота» друг на друга; при этом способе не возбранялись никакие приёмы, вплоть до ловушек или выстрелов в спину[5].



См. также

Напишите отзыв о статье "Американская дуэль"

Примечания

  1. 1 2 «Американская дуэль» // Большая советская энциклопедия, 1 издание, — М.: Советская энциклопедия, 1926, Т. 2, С. 459
  2. [www.mk-piter.ru/2007/06/27/027/ Дуэль в России больше чем дуэль!]
  3. Американская дуэль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  4. ec-dejavu.ru/d-2/Duel-2.html Рейфман И. „Ритуализованная агрессия
  5. [www.pravda.ru/society/10-07-2010/1039658-duel-0/ Дуэль: поединок чести или «законное убийство»?]

Отрывок, характеризующий Американская дуэль



Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.