Американская оккупация Веракруса

Об американской осаде Веракруса 1847 года см. Американо-мексиканская война

Американская оккупация Веракруса
Основной конфликт: Банановые войны
Поднятие американского флага над Веракрусом
Дата	с 21 апреля по 23 ноября 1914 года
Место	Веракрус
Причина	Арест 8 моряков ВМС США
Итог	Вывод американских вооружённых сил после полугодовой оккупации
Противники
США Мексика
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
1200 человек к началу операции 600 солдат и несколько сотен добровольцев к началу операции
Потери
17 убитыми, 63 ранеными (на 22 апреля 1914) 120 убитыми (на 22 апреля 1914)

Американская оккупация Веракруса 1914 года — захват ВМФ США одного из крупнейших портов Мексики 21 апреля 1914 года. Оккупация Веракруса является одним из эпизодов Мексиканской революции 1910—1917 гг.

Предыстория конфликта

В феврале 1913 года в Мексике произошёл контрреволюционный переворот. Власть захватил генерал Викториано Уэрта, объявивший себя временным президентом и установивший диктатуру. Для восстановления конституционного правления противники Уэрты сплотились вокруг Венустиано Каррансы, который стал главнокомандующим конституционалистской армии.

Уже к лету 1913 года режим Уэрты признали все основные европейские государства. Однако с признанием нелегитимного правительства не спешили Соединённые Штаты Америки, которые к тому же ввели эмбарго на продажу Мексике оружия. В октябре Уэрта распустил Конгресс, а депутатов подверг репрессиям. Согласно договорённости с США в том же октябре диктатор должен был провести президентские выборы. Однако Уэрта всячески затруднял голосование, результаты которого были признаны недействительными, и таким образом остался временным президентом. Эти антиконституционные действия вызвали раздражение правительства США и недавно избранного президента Вудро Вильсона, имевшего репутацию защитника демократических ценностей. Кроме того, революция поставила под угрозу собственность американских монополий, в частности сказываясь на добыче стратегически важных для США нефти и каучука.

К интервенции американцев подталкивали и такие события, как Дело Бентона. В феврале 1914 года в Мексике был расстрелян британский землевладелец Уильям Бентон, якобы покушавшийся на жизнь революционного генерала Франсиско Вильи. Бентон явился в ставку Вильи и, угрожая оружием, потребовал вернуть конфискованные у него земли. Однако он был схвачен и передан военно-полевому суду, который и вынес смертный приговор. Английское правительство не имело дипломатических отношений с конституционалистами, поэтому оно обратилось к правительству США с просьбой выяснить подробности инцидента. Соединённые Штаты потребовали эксгумации тела и последующей экспертизы. Венустиано Карранса, которому формально подчинялся Вилья, отклонил это требование. Он также предостерёг правительство Вильсона от агрессии, заявив, что Мексика будет защищать свой суверенитет силой оружия.

Начало интервенции

Поводом к оккупации Веракруса послужил арест восьми американских моряков в Тампико. Ещё во время событий февраля 1913 года США отправили к мексиканским портам Тампико и Веракрус несколько кораблей Атлантического флота ВМС США. Эти меры были предприняты на случай необходимости эвакуации из воюющей Мексики иностранцев. Командующим эскадрой, стоявшей в гавани Тампико, был адмирал Генри Майо, а эскадрой в Веракрусе — адмирал Фрэнк Фрайдэй Флетчер. 9 апреля 1914 года моряки с крейсера «Дельфин» отправились за керосином на склад в Тампико. С конца марта город находился под осадой конституционалистов, и стратегический мост рядом с этим складом накануне был объявлен запретной зоной. Поэтому моряки вызвали подозрения у военного патруля, который задержал их до выяснения подробностей.

Обстоятельства дела были выяснены практически сразу, и начальник военного сектора немедленно отпустил американцев, принеся свои извинения. Тем не менее адмирал Майо счёл это недостаточным. Мексиканским властям был предъявлен ультиматум: они должны были дать письменные извинения и засвидетельствовать своё почтение флагу США, дав салют из 21 орудийного залпа. Эти требования предписывалось удовлетворить в 24 часа. Решение Майо было одобрено Министерством ВМС США и президентом Вильсоном. Последний пункт ультиматума был отклонён мексиканской стороной, и 14 апреля Атлантическому флоту США было приказано выдвигаться к Тампико. Тогда президент Уэрта, боявшийся, что принятие унизительных требований приведет к антиправительственным восстаниям, согласился на салют, но с условием аналогичного жеста со стороны США в отношении мексиканского флага. Это в свою очередь не устраивало американские власти, поэтому ультиматум был продлён до 19 числа.

Вечером 20 апреля правительство США получило известие о том, что в Веракрусе собирается пришвартоваться немецкое судно «Ипиранга» с грузом винтовок, пулемётов и боеприпасов. Это оружие было закуплено для Уэрты в 1913 году в США российским вице-консулом Леоном Раастом. Из-за эмбарго груз был отправлен через Одессу в Гамбург, откуда его и вёз теперь немецкий корабль. Адмиралу Флетчеру было приказано захватить «Ипирангу». Но поскольку такие действия могли быть расценены Германией как пиратство, приказ был отменён, а Флетчеру предписывалось захватить порт и арестовать груз уже на мексиканской таможне. Адмиралу Майо также предписывалось выдвинуться со своей эскадрой в Веракрус, оставив в Тампико лишь корабль «Дельфин». Однако Майо боялся оставить город, в котором могли начаться погромы американских граждан, поэтому Флетчер под свою ответственность разрешил ему остаться в Тампико. Сам Флетчер тем временем готовил десант из 1200 матросов и морских пехотинцев, который высадился в Веракрусе в 11:30 утра 21 апреля. За короткое время американцы заняли порт, таможню, центральный телеграф, вокзал и склады. На перехват «Ипиранги» был отправлен линкор «Юта».

До начала операции консул США пытался договориться о сдаче города с командующим гарнизоном Веракруса генералом Густаво Маасом. Хотя Маас, силы которого состояли из 600 солдат и нескольких сотен гражданских добровольцев, ответил, что намерен сопротивляться, военный министр Аурелиано Бланкет приказал ему вывести войска из города. Приказ был получен с опозданием — регулярные войска и волонтёры уже вступили в бои с американским десантом. И даже после вывода гарнизона гражданское население продолжало антиамериканское сопротивление. Таким образом, к концу дня потери среди американцев составляли 4 человека убитыми и 20 ранеными. 22 апреля у Веракруса сосредоточился практически весь Атлантический военный флот США. Было десантировано ещё 3000 человек, по которым сразу же был открыт огонь с мексиканской стороны. Героическое сопротивление оказали курсанты военно-морского училища, в конце концов подавленные корабельной артиллерией. Среди защитников Веракруса также прославились своей храбростью лейтенант Хосе Асуэта, который удерживал позиции своего небольшого отряда, пока не был тяжело ранен, и погибшие в боях курсант Вирхилио Урибе и священник Энрике Мондрагон. К 11 часам утра 22 апреля весь город был захвачен американцами. Потери среди военнослужащих США составили 17 человек убитыми и 63 ранеными. Мексиканцы потеряли убитыми 120 человек.

Оказанное сопротивление отодвинуло вопрос с «Ипирангой» на второй план. Государственный секретарь США принёс извинения германскому послу в Вашингтоне, а «Ипиранга» выгрузила оружие в гавани Пуэрто-Мехико (ныне Коацакоалькос). Но из-за задержки Уэрте так и не удалось использовать его в основных сражениях этого периода гражданской войны. Поскольку интервенция вызвала взрыв народного возмущения, Уэрта намеревался использовать её как предлог для объединения расколовшейся на два лагеря страны. Революционерам предлагалось сложить оружие в обмен на помилование, находящиеся в тюрьме депутаты Конгресса были освобождены. Несмотря на эти меры, поддержки оппозиции, желавшей бороться с интервенцией самостоятельно, Уэрта не получил. В отношении самой оккупации революционеры демонстрировали отсутствие общей позиции. Карранса требовал немедленного вывода американских войск. Более радикальной была позиция генерала Альваро Обрегона, предлагавшего объявить Соединённым Штатам войну. Вилья же наоборот поддерживал захват Веракруса, поскольку он лишал Уэрту таможенных сборов. Однако он, как и неподчинявшийся Каррансе крестьянский лидер Эмилиано Сапата, был готов к борьбе в случае дальнейшего продолжения интервенции.

27 апреля в Веракрусе высадились солдаты бригадного генерала Фредерика Фанстона, назначенного военным губернатором города и его окрестностей. Все основные административные должности также заняли американские офицеры. К этому времени в Веракрусе дислоцировалось уже 8000 военнослужащих США. Однако для продолжения интервенции вглубь Мексики этих сил было недостаточно. К тому же оккупация города вызвала осуждение латиноамериканских стран и, что было более важно для американцев, основных государств европейского континента. Поэтому администрация США стала искать выход из сложившегося затруднительного положения. В этой ситуации весьма вовремя от Аргентины, Бразилии и Чили поступило предложение о посредничестве в американо-мексиканском конфликте. Решено было провести международную конференцию в Канаде, для чего был выбран город Ниагара-Фолс.

Завершение оккупации

Конференция в Ниагара-Фолс состоялась 20 мая 1914 года. Изначально Мексику представляли делегаты от правительства Уэрты, но позднее к ним присоединились представители Каррансы. К тому времени работа конференции зашла в тупик, поскольку США настаивали на отставке Уэрты и передаче власти конституционалистам, а мексиканские реакционеры, соглашаясь на отставку диктатора, требовали гарантий для сохранения своего режима. Карранса же хотел получить власть без помощи США, которые могли попытаться вмешаться в его политику. 1 июля конференция закончилась. Делегаты пришли к соглашению о создании нового правительства на основе договорённости между Каррансой и Уэртой.

Однако несмотря на соглашение, достигнутое в Ниагара-Фолс, конституционалисты не прекратили борьбу, и ввиду их военных успехов 15 июля 1914 года Викториано Уэрта вынужден был уйти в отставку. Пришедший к власти Карранса потребовал от США прекращения оккупации Веракруса. В ответ США требовали не подвергать репрессиям сотрудничавших с оккупационной администрацией мексиканцев, которым по мексиканским законам грозила смертная казнь. После долгих колебаний Карранса предоставил такие гарантии и США, уже готовившиеся к участию в Первой мировой войне, начали вывод войск. 23 ноября 1914 года американские войска полностью оставили Веракрус.

См. также

• Приграничная война

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Meyer M. C. [books.google.ru/books?id=Wp4lAAAAMAAJ&q=%22Leon+Raast%22&dq=%22Leon+Raast%22&hl=ru&sa=X&ei=1ExlUciOMY_R4QTNpoCoDw&ved=0CC0Q6AEwADgK Huerta: un retrato político]. — Mexico: Editorial Domés, 1983. — 311 p. — ISBN 9789684500204.
• [books.google.ru/books?id=_Rzy_yNMKbcC&pg=PA432&dq=occupation+of+Veracruz+1914&hl=ru&sa=X&ei=D51pUZSlB8i54ASr0oCAAg&ved=0CFAQ6AEwBg#v=onepage&q=occupation%20of%20Veracruz%201914&f=false The Oxford Companion to American Military History] / Ed. John Whiteclay Chambers II. — N. Y.: Oxford University Press, 1999. — 916 p. — ISBN 9780195071986.
• Rice E. [books.google.ru/books?id=mEGShYtTK9UC&pg=PA38&dq=Douglas+MacArthur+locomotive&hl=ru&sa=X&ei=2q1mUaTlA-_24QS894CICg&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=Douglas%20MacArthur%20locomotive&f=false Douglas MacArthur]. — Langhorne, Pennsylvania: Chelsea House Publishers, 2004. — (Great Military Leaders of the 20th Century Series). — ISBN 0791074021.
• Альперович М. С., Руденко Б. Т. Мексиканская революция 1910—1917 гг. и политика США. — М.: Соцэкгиз, 1958. — 336 с.
• Лавров Н. М. Мексиканская революция 1910—1917 гг. — М.: Наука, 1972. — 290 с.
• Платошкин Н. Н. История Мексиканской революции. Истоки и победа 1810—1917 гг. — М.: Университет Дмитрия Пожарского : Русский Фонд содействия образованию и науке, 2011. — Т. 1. — 432 с. — ISBN 978-5-91244-034-2.

Отрывок, характеризующий Американская оккупация Веракруса

В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.