Американская оккупация Никарагуа
| Американская оккупация Никарагуа | |||
| Основной конфликт: Банановые войны | |||
 Войска США возле захваченного флага повстанцев | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Вывод войск США после 22-х лет оккупации | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Американская оккупация Никарагуа была частью конфликта, известного под названием Банановые войны. Формально война началась в 1912, хотя несколько операций были проведены перед началом полномасштабного вторжения.
Целью военного вмешательства американской армии было предотвращение возможности постройки никарагуанского канала любой другой страной, кроме США.Никарагуа получило статус квази-протектората по договору Брайана — Чаморро в 1916. Оккупация подошла к концу, когда Аугусто Сандино возглавил герилью против американских войск. Начавшаяся великая депрессия сделала войну слишком дорогой для США, поэтому в 1933 году был отдан приказ о выводе войск из Никарагуа.
История
В 1909 году либеральный президент Никарагуа Хосе Селайя столкнулся с восстанием, поднятым консервативным губернатором восточного муниципалитета Блуфилдс Хуаном Хосе Эстрадой (англ. Juan José Estrada).
Хотя восстание Эстрады и не имело успеха, оно получило поддержку со стороны Соединённых Штатов после того как войсками Селайи были взяты в плен и казнены два американских наёмника. До этого военное присутствие США было ограничено одним боевым кораблём, патрулирующим берега Блуфилдса с целью защиты жизни и интересов американских граждан в этом регионе.
27 мая 1910 года майор корпуса морской пехоты США Смедли Батлер высадился на берегу Никарагуа во главе 250 морских пехотинцев, а государственный секретарь США Филандер Нокс осудил Хосе Селайю и поддержал Эстраду.
Селайя поддался политическому давлению со стороны США и бежал из страны, назначив преемником Хосе Мадриса (англ. José Madriz). Мадрису пришлось столкнуться с мятежниками, которые активизировали действия и вынудили его уйти в отставку. В августе 1910 Эстрада стал президентом и получил официальное признание со стороны США[1].
Администрация Эстрады позволила президенту США Тафту и госсекретарю США Ноксу применить политику долларовой дипломатии (англ. Dollar Diplomacy), целью которой был подрыв европейской финансовой мощи в регионе. Эта политика позволяла американским банкам давать деньги в долг правительству Никарагуа, что обеспечивало контроль Америки над финансовыми ресурсами страны. Это политика продолжилась и при следующем президенте Никарагуа, Адольфо Диасе (англ. Adolfo Díaz)[2].
Связи Диаса с США привели к падению его популярности в Никарагуа. Эти настроения проникли и в среду военных Никарагуа, распространившись и на военного министра Луиса Мену (англ. Luis Mena). Мена сумел заручиться поддержкой Национального Собрания, обвинив Диаса в том, что он «продал государство банкирам из Нью-Йорка», в это же время недовольство политикой Диаса переросло в восстание.
Диас попросил помощи у правительства США. Нокс призвал Тафта к военному вмешательству, убеждая того, что угроза никарагуанской железной дороге, проходящей от Коринто до Гранады, вредит интересам США.
Летом 1912 года 100 морских пехотинцев армии США прибыли в Никарагуа на борту USS Annapolis (PG-10) (англ.). Затем вернулся из Панамы Смедли Батлер вместе с 350 морскими пехотинцами. Руководство американскими войсками было поручено адмиралу Уильяму Сазерленду, к которому позднее присоединился полковник Джозеф Генри Пендлтон (англ. Joseph Henry Pendleton) вместе с ещё 750-ю морскими пехотинцами. Их основной целью было обеспечение безопасности железнодорожной ветки, проходящей от Коринту до Манагуа.
Из 1100 американских военных, введённых в Никарагуа в 1912, погибли в бою 37 человек.
Восстание Сандино
США оказали значительную военную помощь проамериканскому правительству Диаса в борьбе с повстанцами.
17 февраля 1925 года госдепартамент США передал правительству Никарагуа детальный план создания Национальной гвардии, которая должна была «действовать в качестве военной полиции» и «заменить национальную полицию, армию и флот». В мае 1925 года план был принят конгрессом Никарагуа, а 10 июня 1925 года майор США Кальвин Картрен приступил к обучению первых подразделений национальных гвардейцев. 19 мая 1926 года состоялось их «боевое крещение» — в бою при Раме они разгромили отряд сторонников либеральной партии[3].
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
См. также
Напишите отзыв о статье "Американская оккупация Никарагуа"
Примечания
- ↑ Langley, Lester D. (1983). The Banana Wars: An Inner History of American Empire, 1900—1934. Lexington: University Press of Kentucky. ISBN 0-8131-1496-9
- ↑ Musicant, Ivan (1990). The Banana Wars: A History of United States Military Intervention in Latin America from the Spanish-American War to the Invasion of Panama. New York: MacMillan Publishing.ISBN 978-0-02-588210-2
- ↑ И. И. Янчук. Политика США в Латинской Америке, 1918—1928. М., «Наука», 1982. стр.265
Литература
- В. Иванович. Почему Соединенные Штаты воюют с Никарагуа. М. - Л., 1927.
- Н.С. Ларин. Из истории освободительной борьбы народа Никарагуа // "Вопросы истории", № 8, 1961
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Occupazione statunitense del Nicaragua (итал.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Американская оккупация Никарагуа
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!
Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
