Американская савка[1] (лат. Oxyura jamaicensis) — птица семейства утиные.
Общая характеристика
Длина тела 35—48 см, масса около 500 (до 815) г. Подвид O. j. ferruginea несколько крупнее (817—848 граммов). У взрослых самцов в брачном оперении «шапочка» на голове и затылок глянцево-чёрные, остальная часть головы чёрная (O. j. ferruginea), пятнистая чёрно-белая (O. j. andina) или полностью белая (O. j. jamaicensis). Шея, верхние части, кроме ягодичной области, и бока блестящие красновато-каштановые. Ягодичная область от тёмно-коричневого до черноватого, переходит в тёмно-каштановый цвет на надхвостье; хвост коричневато-чёрный; крылья тёмно-коричневые, подхвостье и живот серебристо-белые, с пятнами. Радужная оболочка тёмно-коричневая, клюв кобальтово-синий с розоватыми краями, ноги — синевато-серые с более тёмными прожилками. У самок «шапочка» на голове и полоса, идущая от нижней челюсти назад через область уха, рыже-бурые, испещрённые чёрным. Остальная часть щёк, горло и шея спереди жёлто-белые с пепельным оттенком. Шея сзади, верхние части, и бока бледно-коричневые, с каштановыми пятнышками и полосками. Хвост и крылья серовато-коричневые с небольшим количеством каштановых тонов, нижние части тела серебристо-белые. Радужная оболочка коричневая, клюв темноватый, ноги — синевато-серые. Самцы зимой напоминают самок, но (у O. j. jamaicensis) щёки и подбородок чисто-белые. Молодые птицы напоминают самок, но грудь более тёмная и пятнистая.
Хвост обычно держат поднятым высоко над водой. Молчаливы, самцы весной издают характерный барабанящий звук. Летают редко, полёт с быстрыми взмахами крыльев, низко над водой.
Распространение
Выделяют 3 подвида:
O. j. jamaicensis: североамериканская савка. Гнездится в центральных районах Британской Колумбии, на юго-западе Маккензи на юго-восток через канадские прерии до долины Ред-Ривер и на югу через Великие равнины к Колорадо, спорадическое размножение отмечается и гораздо южнее — до Аризоны и Техаса, ограниченно гнездится в центральной Мексике и Вест-Индии. Зимой встречается вдоль побережий Тихого океана, Мексиканского залива и Атлантического океана, от Британской Колумбии и Делавэра на юг до Гватемалы. Была акклиматизирована в Великобритании, откуда распространилась в некоторые другие европейские страны (Франция, Испания, Ирландия, Нидерланды), зимует на побережьях Атлантического океана. В настоящее время разработаны специальные программы по уничтожению этого вида в Европе[2], поскольку он представляет серьёзную угрозу для местной савки из-за поглотительного скрещивания. В итоге, к 2008 году численность американской савки снизилась в Европе с 1990-х гг. с 6000 до менее чем 1000 особей.
O. j. andina: колумбийская савка. Обитает на озёрах и болотах Анд центральной и восточной Колумбии.
O. j. ferruginea: перуанская савка. Обитает на озёрах в Андах от южной Колумбии до Чили. Также гнездится на низменных озёрах и болотах центрального Чили и Аргентины на юг до Огненной Земли, последняя популяция зимует севернее.
Общая численность вида составляет 520000 — 600000 взрослых птиц.
Образ жизни
Американская савка, по крайней мере, североамериканские популяции, предпочитает естественные места обитания, которые охватывают пресноводные и щелочные постоянные озёра и болота с обширными зарослями надводной растительности, устойчивым уровнем воды и достаточной площадью открытой воды, чтобы садиться и взлетать. Такие водоёмы обычно заилены и не очень глубоки, обеспечивая достаточные возможности для добывания корма. Зимой держатся в прибрежных районах — в солёных или солоноватых лагунах и устьях рек, и на больших озёрах.
Питание
В местах гнездования питается разнообразными водными беспозвоночными, особенно личинками двукрылых, и растительным материалом — семенами, корневищами, вегетативными частями. В местах зимовок питаются разнообразными водными растениями, а также мелкими беспозвоночными, особенно двустворчатыми моллюсками, разноногими и остракодами.
Размножение
Предполагается, что становятся половозрелыми уже в первую зиму, но в неволе многие самки размножались только на второй год. Токование в полной мере проявляется лишь по возвращению в места гнездования. Отмечается как моногамия, так и полигамия и промискуитет[3]. Самцы во время тока принимают своеобразные позы и издают характерные звуки, чтобы привлечь внимание самок. После спаривания самки приступают к строительству гнезда, которое устраивают между стеблями высоких надводных растений, необходим свободный выход к воде, поэтому часто селится в местах обитания ондатры, которая проделывает в зарослях широкие проходы. В кладке 4-12 яиц (в среднем 8). Крупные кладки (до 20 яиц), очевидно, объясняются внутривидовым факультативным гнездовым паразитизмом, который объясняется, скорее всего, недостатком пригодных для гнездования участков. Яйца шероховатые, белые, крупные: приблизительно 62×46 мм, у O. j. ferruginea 73×52 мм; масса в среднем 75-85 граммов. Насиживание в природе длится 23-26 дней, в инкубаторе — около 21 дня. Самки, как правило, вскоре покидают выводок, поскольку птенцы хорошо развиты и быстро становятся совершенно самостоятельными. Полностью оперяются через 7-9 недель после вылупления.
Охрана
Специальных охранных мер не предусмотрено, поскольку численность вида относительно высока. Однако в последние десятилетия численность птиц, по крайней мере, в Северной Америке уменьшилась из-за разрушения мест гнездования и разливов нефти в местах зимовок.
Напишите отзыв о статье "Американская савка"
Примечания
- ↑ Бёме Р. Л., Флинт В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Птицы. Латинский, русский, английский, немецкий, французский / Под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., «РУССО», 1994. — С. 35. — 2030 экз. — ISBN 5-200-00643-0.
- ↑ Cosgrove, P.J., Maguire, C.M. and Kelly, J. (2008). Ruddy Duck (Oxyura jamaicensis) Management Plan. Prepared for NIEA and NPWS as part of Invasive Species Ireland.
- ↑ GRAY В.J. (1980) Reproduction, energetics and social structure of the Ruddy Duck. Ph.D. thesis. University of California (Davis), Davis, CA, 159 pp.
Литература
Paul A. Johnsgard. Ducks, Geese, and Swans of the World: Tribe Oxyurini (Stiff-tailed Ducks). University of Nebraska — Lincoln, 2010 — pp. 361-386
Отрывок, характеризующий Американская савка
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
