Американский комитет Друзей на службе обществу

Американский комитет Друзей на службе обществу (АКДСО, англ.  American Friends Service Committee, AFSC) — организация, аффилированная с Религиозным обществом Друзей (квакеров), которая работает во благо мира и социальной справедливости в США и по всему миру. В 1947 году АКДСО вместе с британским Советом Друзей на службе обществу (нынешнее название: Квакерский комитет мира и социального служения) от имени Друзей со всего света получили Нобелевскую премию мира.

Причины появления

Квакеры традиционно выступают против насилия в любых формах, поэтому многие из них отказываются служить в армии, в том числе по призыву. Причиной возникновения АКДСО была необходимость обеспечить отказчиков совести (ОС) конструктивной альтернативой военной службе. Другой причиной было желание американских квакеров оказывать помощь гражданским лицам — жертвам Первой мировой войны.

История

В апреле 1917 года, через несколько дней после того, как США вступили в Первую мировую войну, по инициативе Руфуса Джонса в Филадельфии встретилась группа квакеров для обсуждения введения обязательного воинского призыва и того, как это может повлиять на членов «мирных церквей». Они разработали идеи альтернативной службы, которую можно было бы проходить непосредственно в зоне боевых действий на севере Франции. Они также разработали планы насчет способов общения с армией США, так как у той не было постоянной политики по вопросу отношений с отказчиками совести в предыдущих войнах. Хотя по закону члены пацифистских церквей были освобождены от призыва, призывные комиссии в каждом отдельном штате интерпретировали закон по-разному. Многих квакеров и других ОС заставляли вставать на учёт в военных лагерях. Некоторые ОС, не зная, что вставать на учёт — их обязанность, предполагали, что это будет воспринято военными как желание воевать. Одной из первых задач АКДСО было найти отказчиков, лагеря, где они располагались, и посетить их для обеспечения духовной и моральной поддержки. В местах, где пацифистские церкви были лучше известны (например, в Пенсильвании), ряд призывных комиссий желали приписывать отказчиков к АКДСО для прохождения альтернативной службы.

Помимо ведения программ по альтернативной службе для отказчиков АКДСО собирал гуманитарную помощь — еду, одежду, другие вещи — для потерявших кров французов. Квакеров просили собирать старую и производить новую одежду, собирать фрукты и овощи, консервировать их и отправлять в штаб-квартиру АКДСО в Филадельфии. АКДСО переправлял все это во Францию для распространения там. Молодые мужчины и женщины отправлялись на работу во Францию, где в сотрудничестве с британскими квакерами обеспечивали беженцев помощью и медицинским уходом, ремонтировали и восстанавливали дома, заново засеивали запустевшие из-за войны поля, восстанавливали родильные дома.

В 1918 году после окончания войны АКДСО начал работать в России, Сербии и Польше — с сиротами и жертвами голода и болезней, в Германии и Австрии — где организовывались кухни для кормления голодных детей. Со временем АКДСО был выбран президентом США Гувером в качестве агентства по переправке гуманитарной помощи от США в Германию.

В советской России АКДСО основную деятельность развернул в Самаре (1917—1918 гг), где была открыта штаб-квартира организации. После начала деятельности в России Американской администрации помощи стал именоваться отделением АРА и оставался в России после завершения деятельности АРА. Окончательно покинул СССР в 1927 году.

В 1930-е годы и на протяжении Второй мировой войны организация помогала людям выбираться из нацистской Германии, обеспечивала помощь детям по обеим сторонам линии фронта гражданской войны в Испании и помогала беженцам из вишистской Франции. В то же самое время АКДСО обеспечивал работу нескольких лагерей Гражданской общественной службы, предназначавшихся для нового поколения отказчиков совести. Когда американские граждане японского происхождения были «эвакуированы» с западного побережья США в концентрационные лагеря в глубине страны, АКДСО возглавил усилия в помощи студентам колледжей перевестись в учебные заведения в центре страны и на восточном побережье для того, чтобы не попасть в эти лагеря, и работал с американцами японского происхождения по переселению их в некоторые города во время и после войны. После окончания войны сотрудники комитета оказывали помощь и участвовали в восстановительных работах в Европе, Японии, Индии и Китае. В 1947 году они участвовали в переселении беженцев в распадающейся Индии и в секторе Газа.

С началом Холодной войны АКДСО предпринимал усилия по оказанию разного рода помощи по всему миру, часто поддерживая гражданских лиц по обеим сторонам, в том числе в таких конфликтах как война в Корее, Венгерская революция 1956 года, война в Алжире, война между Нигерией и Биафрой. Начиная с 1966 года АКДСО разрабатывал программы помощи детям, обеспечения материалами медицинского назначения, например, протезами гражданских лиц в Северном и Южном Вьетнаме. После безуспешных попыток получить гарантии безопасности со стороны Госдепартамента США на отправку материалов медицинского назначения в Северный Вьетнам комитет стал отправлять их через Канаду. Во время Вьетнамской войны АКДСО также поддерживал отмену обязательного призыва молодых американцев в армию.

В 1955 году комитет опубликовал материал под названием «Говорить правду власти: поиск квакерами альтернативы насилию». Он был подготовлен группой авторов, включающей Стивена Кери, А.Й.Масти, Роберта Пикуса и Байарда Растина. Этот 71-страничный памфлет, посвященный Холодной войне, был попыткой «на практике показать эффективность любви в человеческих отношениях». Он широко обсуждался в прессе, как в светской, так и религиозной, и рассматривается как важная декларация христианского пацифизма.

В США АКДСО поддерживал Движение за гражданские права, движение за права негров, индейцев, американцев мексиканского и азиатского происхождения. С 1970-х годов комитет активно работал в составе движения за мир, особенно упорно — за прекращение производства и совершенствования ядерных вооружений.

С 1966 по 1973 год в СССР и США было проведено несколько семинаров советской и американской общественности, организованных с помощью АКДСО.

Программы и проекты

В наше время программы АКДСО охватывают широкий круг вопросов, стран и сообществ. Программы комитета объединены «твердой верой в определяющую ценность каждого человека, ненасилие как путь разрешения конфликтов и силу любви для преодоления тирании, дискриминации и насилия».

Более 200 сотрудников комитета работают в десятках программ, ведущихся в США и 13 других странах. В отчете организации за 2010 год упоминаются проекты в нескольких африканских странах, Гаити и Индонезии. АКДСО разделил свои программы по 14 географическим регионам. Тематика программ: миротворчество, права иммигрантов, восстановительное правосудие, экономическая справедливость и другое. В осуществлении международных программ АКДСО часто работает в содружестве с британским Квакерским комитетом мира и социального служения и другими партнерами.

АКДСО также предоставляет административную поддержку квакерскому офису при ООН в Нью-Йорке. Этот офис — официальное представительство квакеров при ООН. Другой квакерский офис при ООН располагается в Женеве (Швейцария). Его поддержку осуществляют европейские квакеры. Квакерские офисы действуют под эгидой Всемирного консультативного комитета Друзей (FWCC).

Ссылки

Сайт АКДСО — [afsc.org/ afsc.org]

Информация о АКДСО в электронной библиотеке [n-t.ru/nl/mr/afsc.htm «Наука и техника»]

Отрывок, характеризующий Американский комитет Друзей на службе обществу

– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.