Амик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Амик (др.-греч. Ἄμῠκος) — в древнегреческой мифологии[1] сын Посейдона и вифинской нимфы Мелии[2]. Царь бебриков, отличавшийся огромной физической силой. Первым придумал обвивать руки в боях ремнями[3]. Убил брата Лика (мариандина)[4].

Когда аргонавты приплыли в его землю, он вызвал их на поединок. В кулачном бою его сразил Полидевк[5]ударом по уху ,что раздробил ему череп (либо Амик был побежден, но не убит[6]). Согласно Птолемею Гефестиону, на его могиле вырос «розовый лавр» (олеандр, др.-греч. ῥοδοδάφνη), плоды которого внушали съевшим их страсть к кулачному бою[7].

Действующее лицо сатировской драмы Софокла «Амик» (фр.111-112 Радт), дорической комедии Эпихарма «Амик» и диалога в XXII идиллии Феокрита.

Напишите отзыв о статье "Амик"



Примечания

  1. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.68; Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.98; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 20; II 5, 9
  2. Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 4; Гигин. Мифы 17
  3. Климент. Строматы I 76, 3
  4. Валерий Флакк. Аргонавтика IV 746
  5. Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 66-97; Валерий Флакк. Аргонавтика IV 279—314
  6. Феокрит. Идиллии XXII 80-134
  7. Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.39

Отрывок, характеризующий Амик

– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.