Амин, Самир

Самир Амин
سمير أمين
Самир Амин на Subversive Festival (en) в Загребе, 2012 год.
Дата рождения:	4 сентября 1931(1931-09-04) (92 года)
Место рождения:	Каир
Страна:	Египет
Научная сфера:	политология, экономика, мир-системный подход

Самир Амин (араб. سمير أمين‎, фр. Samir Amin) ; род. 4 сентября 1931, Каир) — проживающий в Дакаре (Сенегал) франкоязычный египетский политолог и экономист, исследователь глобализации, один из теоретиков неомарксизма и основоположников мир-системного подхода, исследователь зависимого развития.

Биография

Самир Амин родился в Каире в семье медиков — египтянина и француженки. Своё детство и молодость провёл в Порт-Саиде. В Каире Амин посещал французскую высшую школу, по окончании которой получил аттестат зрелости (фр. baccalaureat) в 1947 году. С 1947 по 1957 год он учился в Париже, где получил дипломы в областях политических наук (1952), статистики (1956) и экономики (1957).

Пребывая в Париже, Самир Амин вступил во Французскую коммунистическую партию, но впоследствии дистанцировался от чересчур ортодоксального советского марксизма и связался с маоистскими кругами, а на протяжении некоторого времени даже оказывал влияние на будущих лидеров «красных кхмеров». С группой товарищей-студентов Амин издавал журнал «Антиколониальное студенчество» (Étudiants Anticolonialistes). В 1957 г. он представил свою диссертацию, одним из научных руководителей которой был Франсуа Перру. Первоначально она носила название «Истоки недоразвитости — капиталистическое накопление в мировом масштабе», но впоследствии была переименована следующим образом: «Структурные эффекты международной интеграции докапиталистических экономик. Теоретическое исследование механизма, порождающего так называемые недоразвитые экономики».

После защиты диссертации Амин вернулся в Каир, где с 1957 по 1960 год сотрудничал с министерством экономики Египта и был управляющим в Études de l’Organisme de Développement Économique. Затем он покинул Египет и выехал в Бамако, где ему была предложена должность советника при министерстве планирования Мали, которую Амин занимал в 1960—1963 годах. В 1963—1980 годах он работал в Африканском институте ООН по экономическому развитию и планированию (Institut Africain de Développement Économique et de Planification; IDEP), расквартированном в столице Сенегала Дакаре. До 1970 года он совмещал эту работу с преподавательской деятельностью в университетах Пуатье, Дакара и Парижа. В 1970 году Амин возглавил IDEP и оставался его директором до 1980 года, когда он покинул своё учреждение и был приглашён на должность директора Форума Третьего мира в Дакаре.

В настоящее время директор Форума третьего мира (Дакар). Входит в редколлегию журнала «Review of International Political Economy».

Социально-политические взгляды

Самир Амин — автор более чем 30 книг, включая «Империализм и неравное развитие», «Вирус либерализма. Перманентная война и американизация мира», «Евроцентризм» «Призрак капитализма: Критика текущих интеллектуальных веяний» и «Устаревающий капитализм: Современная политика и глобальный беспорядок». В них Амин выступает с последовательной критикой глобального капитализма, неограниченно эксплуатирующего страны периферии, протестует против дегуманизирующего влияния рынка, атомизирующего общество и разъединяющего солидарность людей, и называет капитализм «не концом, но отступлением» истории.

Анализируя «Триаду» центра капиталистической мир-системы (США—Евросоюз—Япония), Амин приходит к выводу об отсутствии серьёзных экономических противоречий внутри «Триады», которое восполняется различиями в политической культуре. Господство этого центра Амин объясняет монопольным контролем над передовыми технологиями, оружием массового поражения, современными средствами информации и т.д. Главным тормозом развивающихся стран является слабая конкурентоспособность, в особенности в борьбе за инвестиции. Добиться выхода можно лишь за счёт большей или меньшей автономии от мировых центров. Сам Амин называет это термином «déconnexion» («de-linking»), что можно перевести как отключение, разрыв. В качестве примера можно взять СССР, отгородившийся от капиталистической мирсистемы железным занавесом. Другим примером является Южная Корея, где не было такого всеподавляющего влияния государственной собственности, но крупные корпорации, т.н. «чеболы», сыграли ту же роль, что и государство в СССР. Критики Амина, как либералы, так и марксисты обычно отмечают, что страны, попытавшиеся осуществить déconnexion сталкиваются с противоречием: им надо либо согласиться с отключением от мировой системы, что ведет к изоляции и застою, либо открывать экономику, что усилит внешнюю эксплуатацию страны.

Амин также интересуется идеологическими понятиями. По его мнению разделение понятий «свобода» и «равенство», характерное для американской традиции (в отличие от европейской, основанной на наследии Великой французской революции), определяет ключевую опасность американизации, поэтому американской гегемонии он противопоставляет альянс Европы, Китая и России.

Основные произведения

• «Империализм и неравное развитие» (L’impérialisme et le développement inégal, 1976);
• «Арабская экономика сегодня» (L’économie arabe contemporaine, 1980);
• «Призраки капитализма: критика современной интеллектуальной моды» (Spectres of Capitalism: A Critique of Current Intellectual Fashions, 1998);
• «Устаревающий капитализм» (Obsolescent Capitalism, 2003).
• «Вирус либерализма. Перманентная война и американизация мира» (The Liberal Virus: Permanent War and the Americanization of the World). Европа, 2007 г., 168 стр. ISBN 978-5-9739-0108-0

См. также

• Европоцентризм

Ссылки

• [ifolderlinks.ru/knigi/samir-amin-virus-liberalizma-permanentnaya-voina-i-amerikanizatsiya-mira.html Вирус либерализма]
• [cepa.newschool.edu/het/profiles/amin.htm Библиография С. Амина]
• [left.ru/byauthor.phtml?no=35 Переводы статей С. Амина на русский]
• [krasnoe.tv/node/19401 Самир Амин. Новая империя? В поисках альтернативы глобальной гегемонии капитала.] видео на Красном ТВ

Отрывок, характеризующий Амин, Самир

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.