Амио, Жак

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жак Амио
фр. Jacques Amyot
Дата рождения:

30 октября 1513(1513-10-30)

Место рождения:

Мелюн

Дата смерти:

6 февраля 1593(1593-02-06) (79 лет)

Место смерти:

Осер

Гражданство:

Франция

Род деятельности:

писатель, переводчик

Награды:

Жак Амио́ (фр. Jacques Amyot; 30 октября 1513, Мелюн6 февраля 1593, Осер) — французский писатель, переводчик и педагог XVI века.





Биография

Жак Амио родился 30 октября 1513 года во Франции в городе Мелюн в небогатой семье.

Закончил Наваррский коллеж. Стал наставником детей приближённого короля Жака Колена; тот рекомендовал его Маргарите Наваррской, сестре Франциска I. После этого Амио был назначен преподавателем греческого и латинского языков в университете города Бурж (15361543). В 1543 году король даровал ему Белозанское аббатство[1]; в том же году Амио в составе свиты французского посланника в Венеции Жана де Морвилье отправился в Италию. В 1550 году он находился в Риме, где занимался поисками древних рукописей; годом позже по поручению короля отправляется в Тренто со специальным посланием Тридентскому собору.

По возвращении Амио из Италии Мишель де л’Опиталь представил его новому французскому монарху. Генрих II назначил Амио воспитателем принцев — своих сыновей, будущих Карла IX и Генриха III, а также принцессы Маргариты.

С приходом к власти Карла IX обласкан своим питомцем и, невзирая на сопротивление Екатерины Медичи назначен Великим раздатчиком милостыни Франции, государственным советником, а затем хранителем Парижского университета. С 1570 году — епископ Осера[1]. В 1578 году Генрих III удостоил Амио звания Командора Ордена Святого Духа (то был редчайший случай, когда подобная честь оказывалась лицу недворянского происхождения).

В 1589 году Амио был несправедливо обвинён Католической Лигой в причастности к убийству герцога де Гиза, но уже в мае 1590 года восстановлен в правах. С этого момента он полностью погрузился в изучение Библии и святоотеческой традиции.

Переводческая деятельность

Известность Амио связана прежде всего с выполненными им переводами на французский язык греческих классиков. Им были переведены практически все сочинения Плутарха, в том числе «Сравнительные жизнеописания», над которыми он работал с 1542 года и которые впервые вышли в свет под заглавием «Vies des hommes illustres» в 1559 году[2]. В 1572 году он издал «Нравственные сочинения» мыслителя (Oeuvres morales).

Кроме того, Амио выпустил переводы семи книг из «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского (1554) и двух известнейших античных романов: «Эфиопики» Гелиодора (1547) и «Дафниса и Хлои» Лонга (1559).

Монтень об Амио

Во второй книге «Опытов» Мишель де Монтень даёт чрезвычайно высокую оценку Амио:

Среди всех французских писателей я отдаю пальму первенства — как мне кажется, с полным основанием — Жаку Амио… Я вижу, что на протяжении всего его перевода смысл Плутарха передан так превосходно и последовательно, что либо Амио в совершенстве понимал подлинный замысел автора, либо он настолько вжился в мысли Плутарха, сумел настолько отчетливо усвоить себе его общее умонастроение, что нигде по крайней мере он не приписывает ему ничего такого, что расходилось бы с ним или ему противоречило. Но главным образом я ему благодарен за находку и выбор книги, столь достойной и ценной, чтобы поднести её в подарок моему отечеству. Мы, невежды, были бы обречены на прозябание, если бы эта книга не извлекла нас из тьмы невежества, в которой мы погрязли. Благодаря его труду мы в настоящее время решаемся и говорить, и писать по-французски; даже дамы состязаются в этом с магистрами. Амио — это наш молитвенник.

[3]

Интересные факты

Опубликованный в 1579 году английский перевод «Сравнительных жизнеписаний», которым пользовался Шекспир при работе над его историческими трагедиями, был выполнен Томасом Нортом именно с французской версии Амио[4].

Напишите отзыв о статье "Амио, Жак"

Примечания

  1. 1 2 [17v-euro-lit.niv.ru/17v-euro-lit/morua-franciya/amio-plutarh.htm А.Моруа. «От Монтеня до Арагона»]
  2. [sbiblio.com/biblio/archive/bahtin_tvorchestvo/05.aspx М.М.Бахтин. «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса»]
  3. [filosof.historic.ru/books/item/f00/s01/z0001003/st000.shtml М.Монтень. «Опыты»]
  4. [www.rasl.ru/e_editions/komarova2006.pdf В.П.Комарова. «Литература и политика в Англии XVI - XIX веков»]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Амио, Жак

– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.