Амирдовлат Амасиаци

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Амирдовлат Амасиаци
Ամիրդովլաթ Ամասիացի
Дата рождения:

между 1420 и 1425

Место рождения:

Амасья

Дата смерти:

1496(1496)

Место смерти:

Бурса

Научная сфера:

медицина, ботаника

Амирдовлат Амасиаци (арм. Ամիրդովլաթ Ամասիացի) — армянский учёный, естествоиспытатель и врач XV века. Личный врач султана Мехмеда Завоевателя и главный хирург-окулист при османском дворе. Автор многочисленных обширных трудов по медицине.





Биография

Родился в городе Амасья в семье армянина Егии в 20-х годах XV века[комм 1]. Начальное образование получил в родном городе. В раннем возрасте, с целью обучения, много путешествовал по Армении и Ирану, затем по Балканам. В конце 50-х годов перебрался в Константинополь, где завершил своё образование под руководством опытных врачей. Достигнув большой популярности как искусный целитель, знаток астрономии и философии, попал в число приближённых султана Мехмеда, который также вырос в Амасье. Султан сделал его своим главным хирургом-окулистом — «чарах-паши раматанин». Столь быстрое возвышение врача-христианина при османском дворе вызвало интриги, следствием чего стали изгнание Амирдовлата из Константинополя и его десятилетнее скитание по странам Балканского полуострова. Новые путешествия расширили знания Амирдовлата о лекарственных растениях тех стран, где он был. За эти годы он собрал и изучил целебные травы Балкан, Малой Азии, Армении и Ирана.

В 1466—67 гг. на Балканах и в самом Константинополе разразилась эпидемия чумы, от которой из столицы сбежал и Мехмед II (сначала в Видин, потом в Никопол). Амирдовлат оказывал врачебную помощь больным в очаге эпидемии, позже описав эти события в своём труде «Польза медицины». В 1471 году[1][2] Мехмед II, возможно из-за страха, пережитого во время эпидемии, вновь призывает Амирдовлата к себе. Тот ещё более укрепляется в доверии у султана и восстанавливает своё былое положение в османском дворе. В 1483 году[1], после смерти султана Мехмеда († 1481), возвращается в Амасью, где местным правителем был внук погибшего султана Ахмед, сын Баязида, который оказал ему радушный приём. К 1490 году, престарелый и больной Амирдовлат едет для лечения в Бруссу, славившийся своими минеральными водами. Там и умирает 8 декабря 1496 года, увенчанный славой и окружённый целым сонмом учеников.

Был большим патриотом и книголюбом, часто заказывал писцам переписывать, для себя или своего сына Амирэтила, известные армянские книги педагогического или исторического содержания, сам нередко переписывал свои труды или переводил на армянский иноязычные книги. Пользуясь своим влиянием, помогал сохранять армянские культурные ценности, в первую очередь, рукописи. В одной памятной записи армянского Псалтыря 1480 года писец сообщает: «Когда великий повелитель султан Мухамат отправился походом на Узун-Гасана и разбил его и обратил в бегство, а [последний], спасаясь, убежал в Тавриз, то на обратном пути он (султан) вступил в область Хахтеац, разорил город Баберд и взял в плен и привёз в Стамбул прекрасный и отменный Псалтырь. Увидел его Амирдовлат и вызволил ту святую книгу из неволи. Это случилось в 922 году (1473)». Один из писцов, которому Амирдовлат заказал рукопись, сообщает, что «книга сия переписана по воле и с согласия врача Амирдовлата, который по своей библиофилии является в наше время вторым Птолемеем», другой писец называет его «врачом, который прославил своё имя делами, ибо не знает покоя ни днём, ни ночью, достигнув того, что недостижимо». Из рукописей, заказанных Амирдовлатом, известны философские сочинения Григора Татеваци и Иоанна Воротнеци, исторические труды Михаила Сирийца и Самуела Анеци, поучительное сочинение «О душе и нравственной силе», а также библейские тексты. Сохранились и его авторские переводы (1468 г.) трудов Галена и Гиппократа[3].

Научная деятельность

За четверть века беспрерывной работы Амирдовлатом была написана целая библиотека научных трудов (все на армянском языке), в которых представлены практически все важнейшие отрасли средневековой медицины (эмбриология, анатомия, физиология, клиническая медицина, фармакология, хирургия и терапия)[4]. Помимо армянского, свободно владел 5 языками — турецким, греческим, арабским, персидским и латинским, в результате чего был знаком как с европейскими, так и с ближневосточными медицинскими источниками[комм 2][5]. Свои труды создавал не только для специалистов, но и для учащихся. Исходя из этого, излагал работы не на литературном древнеармянском языке, а, следуя традиции, идущей от Мхитара Гераци, на разговорном языке своего времени, «дабы быть понятым всеми». Будучи рассчитаны на учащуюся аудиторию, его сочинения носят дидактический характер. Нередко оснащал свои труды небольшими поэмами, четверостишиями и афоризмами, пытаясь в образной форме передать читателю свои мысли. От своих многочисленных учеников требовал не только любовь к знаниям и научным исследованиям, но и, подобно Гиппократу, нравственного усовершенствования и духовного развития, а также любовь к чистоте и гигиене.

Амирдовлат Амасиаци. «Учения медицины» :

«Врач должен быть ра­зумным и исполненным чувства долга, быть терпеливым и готовым по­дать совет. Он ни в коем случае не должен быть пьяницей, алчным и корыстолюбивым. Следует ему любить бедняков, быть милосердным, верным, богобоязненным и нравственно-чистым человеком. Если он не постигнет, в чём суть болезни, то ему не следует давать лекарств, что­бы не запятнать своего имени. А если он несведущ, то лучше не при­зывать его к больному и вообще не почитать за врача.»

При апробации лекарственных средств и медицинских экспериментах настаивал на соблюдении «семи условий»

  1. Испытанное лекарство применяют в чистом виде, без посторонних примесей, и оно воздействует своей природой.
  2. Когда испытывают одно лекарство, надо давать его человеку с уравновешенной натурой, так, чтобы видно было его действие на природу, а именно: как увеличиваются или уменьшаются её свойства — теплота или холод, влажность или сухость.
  3. Одно лекарство следует испытывать при одной болезни, а не при двух и более заболеваниях. Ибо оно полезно при одной болезни, а на другую не действует и тогда человек не может понять, куда же делось полезное действие.
  4. Когда одно лекарство оказывается полезным при нескольких болезнях, то следует проверить, является ли это действие чем-то, присущим только ему, или же оно зависит от других посторонних обстоятельств.
  5. Сила лекарства должна соответствовать силе болезни.
  6. Учитывать время года, ибо имеется такое время, когда лекарство действует и такое, когда оно оказывает слабое воздействие или не действует.
  7. При введении лекарств действие должно быть постоянным, и если оно то действует то не оказывает действия значит это зависит не от лекарства, а от посторонних причин указанных свыше.

Хотя он сам занимался в основном хирургией, особенно офтальмологией, но в целом предпочтение отдавал традиционным методам лечения[6]. Важную роль уделял семейным врачам, в обязанностях которых видел не только лечение больного, но и уход за всей семьёй, слежение за их образом жизни и семейной обстановкой. Согласно ему, семейные врачи должны были иметь значительные права, одновременно сохраняя конфиденциальность. Сравнивал семейных врачей со священниками, указывая, что, «как грехи рассказываются священнику при исповедании, так и врачам нужно рассказать всё о болезни, не утаивая ничего». Такой подход был достаточно либеральным для средневекового восточного общества, где посторонний мужчина не мог иметь тесные связи с семьёй[4].
Интересовался также астрономией и философией. Касаясь вопроса вечности жизни, объяснял такую возможность исходя из философских соображений античных мыслителей о земле, воздухе, воде и огне[7]. В 1474 году написал астрономический труд «Народная книга». Эта работа подтвердила репутацию Амирдовлата как астронома в том смысле, в каком его понимали в средневековой науке, где понятия астрономии и астрологии нередко переплетались. Сохранилась и его личная астролябия, с армянскими надписями, согласно которым инструмент был создан в «928 году армянской эры» (1479 г.). Прибор был куплен на аукционе катарским принцем в 1997 году за более чем $200.000.[8][9][10][11] Свои труды сочинял используя медицинские источники, изложенные в основном на восточных языках, сопоставляя эти источники и свои наблюдения. Одновременно был хорошо знаком с армянской научной литературой и являлся продолжателем армянской народной медицинской школы. По собственному признанию, он развивал дело, которым «занимались наши первые врач — Великий Мхитар, лекарь Аарон, сын его Стефанос и их род, лекарь Чошлин, лекарь Саркис, лекарь Делин, лекарь Симавон, лекарь Вахрам, которые много книг написали о воздействии и полезности лекарств»[12].
Труды Амирдовлата оказали большое влияние на развитие армянской и мировой медицинской науки[13]. В результате своей деятельности он создал школу армянских врачей-фитиотерапевтов, просуществовавшая несколько веков, следы влияния которой ощущаются особенно в трудах представителей себастийской школы (Овасап, Асар, Буниат, итд)[4]. Помимо создания оригинальных сочинений, последователи Амирдовлата уделяли большое внимание редактированию и комментированию его книг. Под сильным влиянием труда «Ненужное для неучей» созданы многие армянские медицинские словари XVII—XVIII веков: «Словарь составленный старыми и новыми учителями медицины», «О свойствах лекарств и их всевозможных названиях», «Иллюстрированный словарь простых лекарственных веществ», итд.
Из-за обширного материала и присутствий в них ботанических и медицинских терминов на разных языках, труды Амирдовлата нередко используются в лингвистических целях[14][15][16][17][18][19], а также для изучения армянской и ближневосточной кухни средневековья[20][21][22].

Труды

«Учение медицины»

  • Оригинальное название: «Ուսումն բժշկութեան» (Усумн бжшкут’еан)
  • Дата: 1459 год
  • Место: Константинополь

Первый труд Амирдовлата. Написан по просьбе некоего «Варда, сына Шадибека». Исследуются вопросы анатомии, патологии, фармакологии и гигиены. Заметно стремление автора пересмотреть опыт армянской народной медицины в области фармакологии[23]. Отличается обстоятельными описаниями строений органов чувств, мозга, костно-суставной и мышечной систем. В разделе по анатомии глаза чувствуется сильное влияние труда «О строении и сотворении глаз» Мхитара Гераци. В предисловии автор подчёркивает четыре основных принципа лечения больных — 1. сначала надо установить причину болезни, 2. нужно определить симптомы заболевания и корень боли, 3. лечение должно основываться на результатах первых двух пунктов, 4. нужно, чтобы больной во всём слушался врача.
В дальнейшем «Учение медицины» подвергся значительной переработке и вошло в состав труда «Польза медицины». Сохранилась авторская рукопись. Согласно колофону в конце этой рукописи, труд был закончен 3 ноября 1459 г.[24].

«Ахрабадин»

  • Оригинальное название: «Ախրապատին» (Ахрапатин)
  • Дата: 1459 год
  • Место: Константинополь

Обширное сочинение по лекарствоведению. Написан вместе с «Учением медицины». Сильно отличается от типичных восточных ахрабадинов[комм 3], в которых описывались лишь сложные лекарственные средства. Традиционно считается, что основан на фармацевтическом труде Маймонида и упоминаемые Маймонидом около 2600 лекарственных средств Амирдовлат расширил до 3700, однако Жан-Пьер Маэ (фр.)русск. отвергает такое предположение, считая его результатом неверной интерпретации слов Амирдовлата[11]. Ощущается влияние «Лечебника Гагика-Хетума». Состоит из двух частей — фрамацевтика и фармакология, в общей сложности 25 глав. В первой части приведены рецепты лекарств, их составы, методы хранения, во второй части описаны их влияние на организм, указания к использованию. Смеси разделены на две категории — простые и сложные[25]. В 23-й главе излагается учение о простых лекарствах. Эта глава, известная также как «Таблицеобразный словарь», представляет собой 70 таблиц, которые разделены на правую и левую части. Левая часть состоит из 5 граф:

  1. название лекарства на пяти языках (армянском, греческом, франкском, арабском и персидском)
  2. описание внешнего вида лекарства
  3. лучший лекарственный вид
  4. природа лекарства
  5. доза.

В правой части только одна графа — свойства лекарства, со ссылками на какой-нибудь авторитетный классический источник (Диоскорид, Гален, Ибн Мискавейх, Ибн Сина, Ибн Байтар, итд). Каждая таблица содержит описание пяти лекарственных веществ, в общей сложности — 350 лекарств.

«О признаках болезни»

  • Оригинальное название: «Վասն նշանաց հիւանդին, զկենաց և զմահուն» (Васн ншанац hивандин, зкенац ев змаhун)
  • Дата: между 1466 и 1469
  • Место: Филиппополь[1]

Полное название — «О признаках болезни, [предсказывающих] выздоровление или смерть». Пособие для врачей о симптомах смертельных болезней. Содержит некоторые указания хирургическох операций[26]. В колофоне книги автор называет себя «чарах-паши» (главный хирург) и «постанчи-паши» (начальник телохранителей).

«Алфавитный словарь лекарств»

  • Оригинальное название: «Բառք այբուբենական ի վերայ ցավոցն» (Барк' айбубенакан и верай цавоцн)
  • Дата: 1468 год
  • Место: Филиппополь

Небольшой медицинский словарь (26 рукописных страниц), где приведён список фармакологических терминов по алфавитному порядку[26].

«Польза медицины»

Основная статья: Польза медицины
  • Оригинальное название: «Օգուտ բժշկութեան» (Огут бжшкут’еан)
  • Дата: 1466—1469 года
  • Место: Филиппополь

Является расширенной переработкой «Учения медицины», добавлены обширные разделы по патологии, клиники и терапии. Основное внимание уделено вопросам этиопатогенеза, клиники и лечения инфекционных и аллергических заболеваний. Состоит из двух частей — антропология и патология, в целом 224 глав. Описаны в общей сложности 209 вида болезней, которые разделены на два клинических подвида — острый и хронический. В основном автор продолжает традиции киликийской медицинской школы, в классификациях лихорадок следует Мхитару Гераци. Значительный вклад внесён в фитотерапию инфекционно-аллергических болезней. Здесь Амирдовлат называет пять условий, которые должен учесть истинный врач — 1. городской воздух, 2. погода, 3. характер больного, 4. природа заболевания, 5. сила действия лекарства[27].

«Народная книга»

  • Оригинальное название: «Գիրք ռամկական» (Гирк' рамкакан)
  • Дата: 1478 год
  • Место: Константинополь

Представляет собой список астрономических наблюдений и астрологических предсказаний. Есть предположение, что является переводом с несохранившегося арабского труда, однакое непонятно почему понадобилось переводить сочинение такого содержания[27].

«Ахрабадин»

  • Оригинальное название: «Ախրապատին» (Ахрапатин)
  • Дата: 1481 год
  • Место: Константинополь

Вторая (после «Ненужного для неучей») по объёму книга Амирдовлата. Содержит первый «Ахрабадин», но значительно отличается от него по структуре. Имеет форму фармакологического словаря. Даны указания для собирателей лекарственных растений и продавцов ароматических веществ о том, в какое время года производить сборы растений, их листьев, цветов, корней и других частей, в каком помещении и в каких сосудах следует хранить от порчи. Описаны разнообразные средства для наружного и внутреннего применения, очищения воздуха, хранения продуктов, итп. Особое внимание уделено сильнодействующим лекарствам, указаны максимальные суточные дозы для них. Приводится классификация веществ, указывается сущность их действия на организм человека, описываются их вкус, запах, цвет, излагаются способы их приготовления и рекомендации для хранения.

«Ненужное для неучей»

Основная статья: Ненужное для неучей

  • Оригинальное название: «Անգիտաց անպետ» (Ангитац анпет)
  • Дата: 1478—1482 года
  • Место: Константинополь

Самый известный труд Амирдовлата, написан в течение четырёх лет. Иногда называется «Словарь лекарственых веществ». Представяет собой фармакогнозический словарь. В книге обобщены многолетние исследования автора в области медицины, лекарственной ботаники, зоологии, минералогии и географии, имеются в общей сложности ссылки на 50 источников — для того времени довольно внушительная цифра. Содержит обширную информацию о лекарственных средствах растительного, животного и неорганического происхождения, их физико-химических и фармакологических свойствах, лечебном спектре действия, географическом ареале растений и животных, местонахождении минералов, их названиях на шести языках (армянский, греческий, латинский, арабский, персидский, турецкий). В целом упоминаются 3754 армянских названий растений[2][19]. Опытным путём установлены противоопухолевые свойства горичника, синеголовника, барвинка, гелиотропа, безвременника и некоторых других растений, которые, по современным данным, содержат производные кумарина и фурокумарина, алколиды колхицин и винбластин, обладающие противоопухолевыми свойствами[28].

Автограф до нас не дошел, но сохранилась ранняя рукопись 1490 года, переписанная на пергаменте по заказу самого Амирдовлата.

Рукописи

Труды Амирдовлата сохранились в десятках рукописей, хранящихся в Матенадаране, Библиотеке Британского музея, библиотеке Венских Мхитаристов, Парижской национальной библиотеке, и др., важнейшими из которых являются

  • рукопись № 8871 Матенадарана. Количество листов — 186. Оригинал книг «Учение медицины» и «Ахрабадин». Константинополь, 1459 г.
  • рукопись № 3712 Библиотеки Британского музея. Количество листов — 281. Самая ранняя сохранившаяся рукопись книги «Ненужное для неучей». Написана неизвестным писцом по заказу Амирдовлата. Себастия, 1490 г.
  • рукопись № 247 Парижской национальной библиотеки. Единственная сохранившаяся рукопись труда «О признаках болезни, [предсказывающих] выздоровление или смерть».
  • рукопись № 414 Матенадарана. Количество листов — 428. Написан по заказу известного врача Буниата Себастаци. Содержит «Ненужное для неучей» (л. 2а—219а), «Польза медицины» (л. 220а—362б) и второй «Ахрабадин» (л. 363а—426а). Марзван, 1626 г.

Издания сочинений

  • «Անգիտաց Անպետ կամ բառարան բժշկական նիւթոց» («Ненужное для неучей или словарь лекарственных веществ») — ред. К. Басмаджяна; изд. Мхитаристов, Вена, 1926 — С. 766 (оригинальный текст на среднеарм.)
  • «Օգուտ բժշկութեան» («Польза медицины») — ред. С. Малхасянца; изд. Армфан, Ереван, 1940 — С. 578 (оригинальный текст на среднеарм.)
  • «Ненужное для неучей» — пер. и коммент. С. А. Варданян; изд. Наука, Москва, 1990 — С. 880 — ISBN 5020040320 (перевод на рус.)
  • «Անգիտաց Անպետ» («Ненужное для неучей») — изд. Лусабац, Ереван, 2005 — С. 122 — ISBN 9994137336 (на современном арм. )
  • «Ненужно за невежи» («Ненужное для неучей») — изд. Изток-Запад, София, 2011 — С 136 — ISBN 9789543218028. (перевод на болг.)

Цитаты

  • «Да благославлит Господь того, кто не привык к употреблению опиума.»
  • «Страх, гнев и скорбь являются причинами смертельных болезней.»
  • «Все, порождённое в мире Творцом-богом, делится на три рода веществ: либо пища, либо лекарство, которое может быть полезно для тела, либо яд, который причиняет ему вред, меняет природу человеческого тела и убивает его.»
Комментарии
  1. ↑ Точная дата рождения неизвестна, обычно считается между 1420 и 1425 гг., однако некоторые исследователи датируют рождение Амирдовлата между 1414 и 1419 гг (Малхасянц, 1940) или концом 20-х началом 30-х гг (Варданян, 1987)
  2. ↑ о знании этих языков сообщает сам Амирдовлат в колофоне своего труда «Ненужное для неучей», добавляя, что пользовался медицинскими источниками на всех этих языках
  3. ↑ ахрабадин (от греч. γραφιδιον, графидион—книжка) означает фармакология на арабском . Стандартное название медицинских трудов средневекового Ближнего Востока, где изучались сложные лекарственные средства. Противопоставляется «муфратадину» (фармацевтика), как назывались труды посвященные более простым лекарственным средствам.

Напишите отзыв о статье "Амирдовлат Амасиаци"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 John L. Gueriguian Amirdovlat, Mehmed II, and the Nascent Armenian Community. // The Armenian Review. — Watertown, MA: Hairenik Association, Inc., 1986. — Т. 39, № 2. — С. 27—48.
  2. ↑ 1 2 Paul Bellier Médecine et médecins arméniens entre le XIe et le XVe siècle // L'Arménie et Byzance: histoire et culture. — Paris: Publications de la Sorbonne, 1996. — С. 31—36. — ISBN 2859443002.
  3. ↑ С. А. Варданян. [vahagnakanch.files.wordpress.com/2011/04/pjshgutyun-michnataryan-hayasdanum.pdf Медицина в древней и средневековой Армении] = Բժշկությունը հին և միջնադարյան Հայաստանում. — Ер.: Советакан грох, 1982. — С. 12—13. — 58 с.
  4. ↑ 1 2 3 Bishop Bagrat (Vazgen) Galstanyan [spectrum.library.concordia.ca/974891/1/GALSTANYAN_MA_F2012_(1).pdf The Health Care System in Armenia (The Historical, Social, and Theological Perspective: Past, Present, and Prospects)] — Concordia University, Montreal — 2012
  5. ↑ Michael E. Stone. Apocrypha, Pseudepigrapha and Armenian Studies: Collected Papers. — Leuven: Peeters Publishers, 2006. — Т. 2. — С. 480. — 953 с. — ISBN 9042916443.
  6. ↑ Stella Vardanian Medicine in Armenia // The Diffusion of Greco-Roman Medicine Into the Middle East and the Caucasus / ed. John A. C. Greppin, Emilie Savage-Smith, John L. Gueriguian. — Delmar, NY: Caravan Books, 1999. — С. 185—198.
  7. ↑ А. Кцоян. [www.lib.mindiaspora.am/wp-content/uploads/2012/2012-11-04/025-42-amirdovlat-amasiaci.pdf Амирдовлат Амасиаци] // Видные деятели армянской культуры V—XVIII вв. = Հայ մշակույթի նշանավոր գործիչները V—XVIII դդ.. — Ер.: изд. ЕГУ, 1976. — С. 435—443. — 579 с.
  8. ↑ Saryan Leon. A. Armenian astrolabe brings over $200,000 at Paris auction. // The Celator, v. 12:03. — Lancaster, PA, 1998. — Т. 12, № 3. — С. 34—35.
  9. ↑ оналйн газета [www.artcult.fr/EN/_Sales+results/Fiche/art-50-1279213.htm?oy=1&Section=Engravings+-+stamps&lang=EN ArtCult: News of the art market.]
  10. ↑ Exceptionnel astrolabe: ayant appartenu à Amir Dowlat Amasia, physicien de la cour de Mehmet II le Conquérant.. — Paris: Hôtel Drouot, 1997.
  11. ↑ 1 2 Mahé, Jean-Pierre La version arménienne du médecin Abou-Saïd // Comptes rendus des séances de l'Académie des Inscriptions et Belles-Lettres. — 2006. — Т. 150, № 4. — С. 1835—1850.
  12. ↑ С. А. Варданян. [vahagnakanch.files.wordpress.com/2011/04/pjshgutyun-michnataryan-hayasdanum.pdf Медицина в древней и средневековой Армении] = Բժշկությունը հին և միջնադարյան Հայաստանում. — Ер.: Советакан грох, 1982. — С. 40. — 58 с.
  13. ↑ [paratsels.ru/amirdovlat-amasiaci/ Амирдовлат Амасиаци] — статья из Большой медицинской энциклопедии. А.С. Кцоян
  14. ↑ John L. Gueriguian The scientific language of Amirdovlat Amasiatsi // Proceedings of the 4rd International Conference on Armenian Linguistics / ed. J. Greppin. — Delmar, NY: Caravan Books, 1992. — С. 77—100. — ISBN 0882060775.
  15. ↑ John A. C. Greppin The Armenian origin of the Arabic banjar ("beer") // Studia Etymologica Indoeuropaea: Memoriae A.J. Van Windekens (1915-1989) Dicata / ed. L. Isebaert, A. J. Windekens. — Leuven: Peeters Publishers, 1991. — С. 113—116. — ISBN 9068313789.
  16. ↑ Uwe Bläsing Arm. p‘ilunc‘ vs. Laz. bilonc-, Grg. blenc-. Ein Beitrag zu den Bezeichnungen von Farnen (pteropsida) im Kaukasus und Anatolien // Studia Etymologica Cracoviensia. — Krakow, 2001. — Т. 6. — С. 15—78.
  17. ↑ Uwe Bläsing Pflanznamen im Kumükischen // Studia Etymologica Cracoviensia. — Krakow, 2002. — Т. 7. — С. 7—44.
  18. ↑ Gevork Djahukyan Armenian Lexicography // Gouws, Rufus; Heid, Ulrich; Schweickard, Wolfgang; Wiegand, Herbert Ernst: Wörterbücher / Dictionaries / Dictionnaires / ed. F. J. Hausmann. — Berlin: Walter de Gruyter, 1991. — С. 2367—2371. — ISBN 3110203391.
  19. ↑ 1 2 John A. C. Greppin Comments on Early Armenian Knowledge of Botany as Revealed in the Geography of Ananias of Shirak // Journal of the American Oriental Society. — Ann Arbor, MI: American Oriental Society, 1995. — Т. 115, № 4. — С. 679—684.
  20. ↑ Darra Goldstein, Kathrin Merkle. Culinary Cultures of Europe: Identity, Diversity and Dialogue. — Strasbourg: Council of Europe, 2005. — С. 45. — 502 с. — ISBN 9287157448.
  21. ↑ John L. Gueriguian Foods and Drinks in Fifteenth Century Anatolia, as Recorded by Amirdovlat Amasiatsi // Journal of the Society for Armenian Studies. — Fresno, CA: The Society, 2005. — Т. 14. — С. 155—166.
  22. ↑ Irina Petrosian, David Underwood. Armenian Food: Fact, Fiction & Folklore. — Raleigh, NC: Lulu.com, 2006. — С. 235. — 243 с. — ISBN 1411698657.
  23. ↑ С. А. Варданян. [vahagnakanch.files.wordpress.com/2011/04/pjshgutyun-michnataryan-hayasdanum.pdf Медицина в древней и средневековой Армении] = Բժշկությունը հին և միջնադարյան Հայաստանում. — Ер.: Советакан грох, 1982. — С. 42. — 58 с.
  24. ↑ Markus Rahn. Die Entstehung des armenischen Patriarchats von Konstantinopel. — Münster: LIT Verlag, 2002. — С. 51. — 245 с. — ISBN 3825862070.
  25. ↑ Jack H. Aslanian Armenian Healers and Their Metier. // The Armenian Review. — Watertown, MA: Hairenik Association, Inc., 1986. — Т. 39, № 2. — С. 1—26.
  26. ↑ 1 2 [www.iranicaonline.org/articles/amirdovlat-amasiatsi Amirdovlatʿ Amasiatsʿi] — статья из Encyclopædia Iranica. Avedis K. Sanjian
  27. ↑ 1 2 А. Г. Аракелян. История развития культуры мышления армянского народа. = Հայ ժողովրդի մտավոր մշակույթի զարգացման պատմություն. — Ереван, 1964. — Т. 2. — 646 с.
  28. ↑ Амирдовлат Амасиаци. Ненужное для неучей / комментированный перевод С. А. Варданян. — М.: Наука, 1990. — С. 546—548. — 880 с. — ISBN 5020040320.

Основная литература

Amirdovlat Amasiatsi: a fifteenth-century Armenian natural historian and physician. — Delmar, NY: Caravan Books, 1999. — 167 с. — ISBN 088206097X.
  • A. J. Hacikyan, G. Basmajian, E. S. Franchuk, N. Ouzounian. Amirdovlat Amasiatsi // The Heritage of Armenian Literature: From the sixth to the eighteenth century. — Detroit: Wayne State University Press, 2002. — С. 702—705. — 1108 с. — ISBN 0814330231.

Ссылки

  • [digilib.am/digilib/?menu=&wrk=7&wrpg=0&aupg=0 Ненужное для неучей] — оригинальный текст на сайте digilib.am/
  • [digilib.am/digilib/?menu=&wrk=8&wrpg=0&aupg=0 Польза медицины] — оригинальный текст на сайте digilib.am/
</table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Амирдовлат Амасиаци

– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Амирдовлат_Амасиаци&oldid=77627071»

Навигация

 
Средневековая армянская медицина
Общее
Основные школы
Труды
Медики
</div>