Амиров, Халим Насретдинович

Халим Насретдинович Амиров
Хәлим Насретдин улы Әмиров
Дата рождения:	1894(1894)
Место рождения:	д.Новый Уртаул, Бирский уезд, Уфимская губерния (ныне Янаульский район Башкортостана)
Гражданство:	СССР СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	неизвестно
Место смерти:	неизвестно

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Халим Насретдинович Амиров (башк. Хәлим Насретдин улы Әмиров, 1894—?) — участник Гражданской войны в России и Башкирского национального движения.

Биография

Амиров Халим Насретдинович родился в 1894 году в деревне Новый Уртаул Бирского уезда Уфимской губернии (ныне Янаульского района Башкортостана). Происходил из уранских башкир.

По предположению А. Ш. Ярмуллина, Халим Амиров в 1917 году участвовал в работе Всебашкирских курултаев в качестве делегата от Бирского уезда.

С 1918 года работает в Башкирском Правительстве в Оренбурге. Был назначен на должность заместителя начальника отдела просвещения. Занимался организацией отделов просвещения при местных кантонных исполкомах Башкурдистана.

16 февраля 1919 года был направлен в Баймак-Таналыково, для оглашения фармана о переходе Башкирского Правительства и войска в сторону Советской власти. 21 февраля 1919 года участвовал в I Всебашкирском военном съезде.

В марте 1919 года Халим Амиров был назначен членом коллегии Башнаркомпроса Автономной Башкирской Советской Республики. После образования Башкирской отдельной кавалерийской и стрелковой бригад, 18 мая 1919 года Амиров назначается политкомиссаром при башкирских частях РККА. В составе данных войсковых соединений участвовал в обороне Харькова.

С июля 1919 года работает в Башревкоме. В сентябре того же года назначен особоуполномоченным Башревкома новых башкирских воинских подразделений, вместе с которыми был отправлен в Петроград для его обороны.

В феврале 1920 года в альбом-журнале «Бэхет кэнэ» («День счастья») был опубликован доклад «Башкирское движение». Халим Амиров вновь возвращается в Башкирскую республику, продолжает работать в коллегии Башнаркомпроса.

В марте 1920 года став председателем специальной комиссии Башревкома Амиров был отправлен для урегулирования конфликта в Усерганском кантоне. С 25 марта 1920 года — председатель Усерганского кантонного исполнительного комитета.

16 мая 1920 года комиссия по расследованию дела Амирова, организованная Башобкомом РКП(б), приняла решение об исключении из партии Халима Насретдиновича и лишении всех должностей во властных структурах. Но вопреки решениям обкома, Башревком назначает его председателем Башглавпродукта.

С августа 1921 года становится заместителем государственного обвинителя в Ревтрибунале при Башобкоме РКП(б).

В 1930-е гг. работает в Уфимском моторном заводе (ныне Уфимское моторостроительное производственное объединение).

23 октября 1936 года арестован. Приговорен к лишению свободы на 3 года. Дальнейшая его судьба неизвестна. 12 ноября 1989 года реабилитирован.

Литература

• А. А. Валидов — организатор автономии Башкортостана (1917–1920). Ч. 1. Уфа, 2005. С. 33, 238.
• Национально-государственное устройство Башкортостана (1917–1925). Т. 2. Ч. 1. Уфа, 2002. С. 556, 577.
• Асфандияров А. З. История сел и деревень Башкортостана. Кн. 5. – Уфа, 1994. С. 63.

Ссылки

• Ярмуллин А. Ш. Автономиялы Башҡортостан байрағы аҫтында. Өфө, 2009. (башк.)
• [vatandash.ru/pics/pdf/1335.pdf Ярмуллин А. Ш. Башҡорт ғәскәрҙәренең Петроградта нәшер ителгән «Бәхет көнө» журнал-альбомы. Ватандаш. 2007, № 1. C. 47—72] (башк.)

Отрывок, характеризующий Амиров, Халим Насретдинович

Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.